Проект «Миссури» - Яна Дубинянская

И, как всегда, убрала со стола фотографию. Групповую, ничем не примечательную: веселая студенческая компания на вечеринке в общежитии. Фотографию, на которой неизвестно каким чудом мы с Андреем оказались рядом.

Почти вместе.

— Доброе утро, Анна Исаевна.

Меня раздражало в ней все, вплоть до каждого слова. «Утро» у нее в двенадцать с копейками. «Доброе» — в такую адскую жару. Не говоря уже об «Анне Исаевне»; тут, разумеется, мама постаралась. На первом занятии, когда я еще считала Лилечку за человека, то попыталась ей объяснить, что такое моя мама, и перейти на «ты». Однако юное создание уперлось рогом и зовет меня исключительно по имени-отчеству, протягивая его нежным голоском с придыханием, который, наверное, считает сексуальным.

— Здравствуйте, Лиля. Садитесь и показывайте домашнее задание.

Надо видеть, как она опускается на табурет, взметнув подол коротенького платьица и скрестив стройненькие ножки. Про себя я называю ее «нимфетка вульгарис», то есть обыкновенная. Не понимаю, как мужчины ухитряются что-то находить в таких вот лилечках, но факт остается фактом — что-то находят. Именно в них, а не в умных и целеустремленных коровах вроде меня.

Естественно, никакого задания Лилечка не приготовила, надеясь компенсировать это наивным взмахом своих длиннющих ресниц. Но со мной такие фокусы не проходят. Невозмутимо — иногда у меня довольно неплохо получается быть удавом — я раскрыла учебник на странице с заданиями и положила перед ней:

— Делайте сейчас. Будет непонятно, спрашивайте. А тему, которую мы должны были пройти сегодня, перенесем на дополнительное занятие. — Я сделала паузу. — За дополнительную плату, разумеется.

— Хорошо, — улыбнулась Лилечка.

Ей было по барабану. За уроки все равно платят ее родители. И, наверное, не делают при этом такого лица, как моя мама, когда я прошу у нее денег на новые кроссовки, потому что у старых уже не осталось подошв.

Лилечка замечталась над учебником, а я присела на кровать и вернулась к собственным конспектам и билетам. Первое время я честно изображала из себя педагога — взрослого, матерого и безгранично далекого от школярских проблем. Но сейчас мне наплевать. Как и Вениаминычу плевать, подрабатываю ли я репетиторством.

И тут, конечно, к нам ворвалась мама.

— Анюта! Шо ты делаешь?! Или ты думаешь, шо тебе платят за… Лилечка! — Это уже совершенно другим голосом. — Вы не стесняйтесь! Вы имеете право требовать с Анны Исаевны, шоб она учила вас как следует! Вы непременно должны поступить, Лилечка, шоб ваши мама и папа не кидали деньги на ветер. Вам чаю или кофе?

— Если можно, сока. — Юное создание потупило глазки. — Из холодильника.

— Конечно-конечно! Один момент…

Я точно знала, что никакого сока в доме нет. И что мама прямо сейчас понесется за ним в магазин, причем выберет самый дорогой, а потом поставит пакет в морозилку и запретит мне к нему прикасаться до следующего явления Лилечки. Впрочем, один плюс во всем этом присутствовал: мама исчезла.

— Продолжайте, Лиля, — сказала я. — Если вы поторопитесь, мы, может быть, еще успеем начать новую тему.

— Ой. А я как раз сегодня хотела отпроситься у вас пораньше, Анна Исаевна…

Удав во мне умер; возродилась Анна Гроссман, дочь Лии Гроссман, причем достойная дочь. Но повела себя цивилизованно: не заорала во всю гроссмановскую глотку, напоминая об опоздании на один час пятнадцать минут, невыполненном домашнем задании и ярко накрашенных губках, с какими ходят куда угодно, но не в приличный дом к репетитору. А просто поднялась с кровати, подошла к столу, нависла над нимфеточкой всей своей тяжестью и, сузив глаза, негромко выговорила:

— Фиг ты поступишь.

Лилечка пожала плечами:

— Ну и что? Это папина идея насчет МИИСУРО. В крайнем случае пойду на контракт, и то исключительно ради комбинаторики. Хотя, знаете, Анна Исаевна, поступать вообще не обязательно. Мне девчонки рассказывали, открылась одна контора, где комбинаторируют просто так, без всякой учебы. За хорошие деньги, разумеется. — Она показала ослепительно жемчужные зубки. — Дать вам адрес?.. Не для вас, конечно, для ваших учеников.

Если в последней фразе и содержалась издевка, то я не уловила ее. Нежный голосок воспринимался как нечто нейтрально-журчащее, абсолютно лишенное смысла, и меня попустило. В конце концов, пусть ее выметается, и поскорее. Папа-мама платят поурочно, и в моих же интересах, чтоб уроков было как можно больше. И опять-таки мне самой надо готовиться. И так массу времени потеряла.

Лилечка приняла мое молчание за знак согласия и продолжала о чем-то журчать. Дурочка, зачем тебе комбинаторика? Ведь главная цель твоей жизни — поудачнее выскочить замуж, а потом завести… нет, что вы, какого ребенка? — любовника, и желательно не одного. Впрочем, в такой тонкой сфере тем более важно уметь делать безукоризненно правильный выбор. А решать квадратные уравнения совершенно не обязательно.

— …Так вы меня отпускаете, Анна Исаевна?

Как будто я держу ее здесь прикованной цепью к ножке стола.

— Ну пожалуйста! — Она понизила голосок почти до шепота. — У меня свидание…

Я скорчила милостивую рожу.

— Ладно, идите, Лиля. К следующему занятию подготовьте…

Ни разу в жизни мне не приходилось уходить откуда-нибудь — в том числе из собственного дома, — таинственно бросив напоследок: «У меня свидание». Ни разу в жизни это не было правдой. И отговоркой тоже — а какой идиот бы мне поверил?

А Лилечка, между прочим, моложе меня на целых два года.

Нимфетка вульгарис. Вульгарис!..

— Спасибо, Гроссман. Я вижу, вы готовились. Давайте зачетку.

Четверо смелых, вместе со мной отправившихся в первых рядах сдавать стратегии, хором издали приглушенный не то вздох, не то стон. Вениаминыч допрашивал меня сорок минут. И только после этого убедился, что я таки готовилась. Пока я засовывала зачетку в сумку, возникла некоторая пауза: никто не хотел умирать. То бишь добровольно идти к преподавателю следующей жертвой.

В коридоре на меня набросилась вся группа. В воздухе витала паника. На втором курсе мало кто ходил в библиотеку конспектировать литературу из румянцевского списка, да и на лекциях никогда не было больше трети студентов: мы помнили халявный прошлогодний зачет, а третьекурсники клялись, что и на экзамене Вениаминыч ведет себя аналогично. Но теперь-то все уже знали, что вышел крупный облом.

— Анька, ну как там?

— Что тебе?

— Почему так долго?

— Какой билет?

— Он что, по всем темам гоняет?

— А…

— Да, Александр Вениаминович настроен серьезно, — бросила я на ходу, всем своим видом показывая, что не собираюсь оставаться и консультировать группу до конца экзамена. И уже через плечо добавила снисходительно: — Мне — пять.