Прогулки по Испании: От Пиренеев до Гибралтара - Генри Мортон

— Это же hórreo[127], señor, — ответил он.

— Hórreo — это granero?[128] — спросил я.

Да, caballero совершенно прав, но это называется horreo и используется для хранения кукурузы. Старик объяснил мне, что срезанные початки развешивают сушить на маленьких деревянных балкончиках, а потом убирают внутрь; и caballero должен заметить, что hórreos стоят на каменных столбах, чтобы ratas[129] не смогли добраться до кукурузы. Старик добавил, что буханки свежего хлеба часто кладут в эти амбары до следующего пекарного дня. Большие сыры и фрукты тоже хранят там. К этому времени мы уже почти сделались закадычными друзьями, и скоро было бы невозможно отказаться заглянуть в hórreo, не обидев старика; так что, поблагодарив compañero за любезность и ясность, с которой он все объяснил, и выразив надежду, что мы встретимся снова — не здесь, так в лучшем мире, — я пожал ему руку и отбыл; думаю, тогда он и дал волю веселью, которое вежливо не выказывал раньше.

Я приехал в деревню, где целые семьи работали в лугах, на заготовке сена, а вокруг них расстилались акры кукурузы, еще не созревшей для сбора. То и дело мимо проезжала телега, запряженная быками, выскрипывая эклогу на каждом ярде; быки в шапках из овчины качались из стороны в сторону, словно шествуя на какую-нибудь Вергилиеву жатву. В одной из деревень я заметил, как и позже по всей Астурии, женщин в деревянных сабо, или zuecos, приподнятых над землей дюйма на два на маленьких деревянных подпорках, или кулачках.

Одна из замечательных особенностей Испании — перемены от одной области к другой. Внезапно местность повышается. Понимаешь, что здесь другая геологическая формация, растительность изменилась, и домики выглядят иначе; и нигде эта разница не заметна так, как на границе между Астурией и Галисией. Приходит осознание, что ты оставил высокие горы позади и въехал в туманную страну вересковых пустошей, пологих холмов и болот, где белые домики уносят твои мысли в Ирландию. Пока я ехал на запад по дороге в Ла-Корунью, мне все напоминало графство Голуэй, и дело было не только в зелени земли, каменных стенах, открытых всем ветрам речных дельтах, маленьких и больших холмах, белых каменных хижинах — но еще в осанке и взглядах людей.

Как и в Астурии, крестьяне Галисии ходят по тропам и дорогам с единственной своей коровой, хотя здесь корову часто сопровождала овца. Иногда корову вел мужчина, иногда — женщина, а овца-спутница трусила позади, как барашек Мэри из детского стишка. Тянулись мили кукурузы и множество отличных пастбищ, порой у самой дороги. Амбары Галисии, hórreos, отличались от астурийских, и я миновал некую точку на дороге, когда они вместо маленьких шале с деревянными балкончиками стали длинными каменными строениями, прорезанными вентиляционными щелями — и каждое венчал крест. Они выглядели как склепы, особенно когда я натыкался на группу из четырех или пяти амбаров, стоящих в ряд и обрамленных каменной стеной.

Я приехал в деревушку, где вовсю шла ярмарка скота. Крестьяне прошли многие мили со своими лошадьми, коровами и свиньями; и теперь эта взбудораженная мычащая, хрюкающая и визжащая тьма животных маялась под изящными копьевидными листьями огромных каштанов, пока их владельцы, опираясь на посохи, критически обсуждали товар. Как часто я видел подобные сцены в Ирландии! Крестьянки, втиснутые в большие деревянные сабо, держали на веревке корову или теленка и выглядели достаточно компетентными, чтобы провернуть даже самую трудную сделку. Я тщетно искал персонаж, всегда встречающийся в базарные дни в Англии — богатого фермера. Люди на этой ярмарке выглядели мелкими арендаторами, «однокоровниками», каких я встречал везде вдоль побережья.

Здесь я увидел множество zuecos, которые для крестьян северной Испании — то же, что резиновые сапоги для английского фермера. Они прекрасно сделаны, и я заметил, что у некоторых крестьян сабо отличались особенно большим размером и их носили поверх обычной обуви, как галоши. Я попытался купить пару, но мне сказали, что их делают только на заказ. Изготовитель zuecos — не сапожник, который работает с кожей, но столяр, называемый zoqueiro. Впрочем, некоторые мастера явно посягали на вотчину сапожников, поскольку я заметил много zuecos с кожаными бортами — фактически кожаные башмаки на деревянной подошве.

Я нырнул в прелестную речную дельту. Был отлив, и красивый каменный мост стелился пролетами через огромные просторы мокрого песка.

Я намеревался посмотреть Ла-Корунью, ибо ни один другой город в Испании не имеет таких интересных связей с Англией. Это порт, в котором высаживались паломники к святому Иакову Компостельскому после четырехдневного путешествия из Плимута или Бристоля; Филипп II садился в Ла-Корунье на корабль, чтобы ехать в Англию и жениться на Марии Тюдор; Непобедимая армада в последний раз поднимала паруса в Ла-Корунье; на бастионах похоронили «в полночный час гробовой»[130] сэра Джона Мура.

Город построен на узкой полосе земли, местами лишь несколько сотен ярдов шириной, с гаванью по обеим сторонам. Зимой это наверняка одно из самых сырых и ветреных мест на Земле, и жители пытаются защитить себя застекленными балконами. Я не был готов к большому и оживленному морскому порту, с трамваями, кинотеатрами и фешенебельными отелями — он выглядел особенно жизнерадостно в солнечном свете, когда толпы людей заполняли улицы и сидели в кафе. Ла-Корунья только что оправилась от ежегодного праздника, довольно необычного, в память знаменитой амазонки Марии Питы, которая во время ответного удара Дрейка по Армаде сражалась бок о бок со своим мужем и убила английского знаменосца — чем, говорят, переломила ход битвы и спасла старый город. Испанские женщины бывали не только политическими лидерами — многие все еще помнят La Pasionaria Ибаррури времен гражданской войны, — но часто сражались в битвах, иногда в мужской одежде. Доблестную Марию де Эстрада — Марию Дамбы — во время отступления Кортеса из Мехико видели сражающейся против ацтеков с мечом и щитом; а донья Мария де Гаусин покинула монастырь, чтобы стать тореадором! Есть свидетельства, что когда она сделалась выдающейся torera и сполна вкусила славы, она внезапно забросила все и вернулась в монастырь; также говорят, что монахини чрезвычайно гордились известностью, которую ее подвиги придавали их монастырю. Кальдерон ничуть не преувеличивал, сделав героиней своей пьесы «Поклонение кресту» монахиню, покинувшую монастырь, чтобы стать атаманшей бандитов. Я подозреваю, что испанских женщин, которые обычно и мухи не обидят, можно сподвигнуть взяться за меч и убить любого, кто угрожает чему-либо, во что они верят. А независимость испанок, которые могут остановить тебя на деревенской дороге или посмеяться без малейшей тени кокетства или желания произвести впечатление, — то, что обязательно отмечают все иностранцы. Куда более типичной для Испании, чем señorita, флиртующая веером, является девушка, описанная Бласко Ибаньесом в его «Майском цветке». Она могла встречать «дерзкие предложения оскорбительными жестами, щипок — ударом, а нежеланное объятие тайком — превосходным пинком, какой не однажды отправлял наземь здоровенных парней, сильных и крепких, как мачты их лодок». В любом случае, мне показалось типично испанским, что такой знаменитый порт, как Ла-Корунья, должен раз в год прекращать работу и чтить память женщины, убившей знаменосца Дрейка.

Я пообедал в маленьком ресторане, от пола до потолка увешанном плакатами бычьих боев. Свирепые животные, того размера и драчливости, какие встречаются только на подобных плакатах, наносили удары во всех направлениях, а еще там была особая комната с фотографиями известных matadores. Групповые снимки показывали cuadrilla, готовую выйти на арену в нарядных костюмах, подбородки вверх, все дерзки и полны españolismo. Были также фотографии момента истины, — на одной момент оказался лживым, и быкоборца пронзал рог, а на следующей бедняга лежал в гробу, выставленном для торжественного прощания, весь покрытый цветами, и вокруг него горели свечи. Patrón, стоявший за стойкой и подававший восхитительные moules marinière, выглядел как torero на пенсии — каковым он, полагаю, и являлся. Несомненно, в Испании «маленький ресторан» фигурирует в мечтах matador, как «маленький паб» — в мечтах английских боксеров и прочих гладиаторов.

Я спустился к нарядной сверкающей гавани и попытался вообразить отплытие Непобедимой армады. Генеральный план предполагал, что английский флот будет разгромлен и испанские корабли высадят в Маргейте армию из Нидерландов. Это был один из самых широко известных секретов шестнадцатого века. Несколько лет солдаты обсуждали планы вторжения в тавернах по всей Европе.