Прорыв под Сталинградом - Генрих Герлах

застыла нараспашку. Он не знал, где искать помощи. Позвонил в корпус и потребовал к себе человека из полевой жандармерии – “для неотложных поручений в процессе формирования нового фронта”. Человек и в самом деле прибыл, при нем атрибуты порядка – стальной шлем и сверкающий служебный значок, при помощи их волшебной силы он выдворял нежданных гостей обратно в темноту.

В блиндаже похолодало. В довершение всего погас свет.

– Условия что надо! – буркнул подполковник. – Распрекрасные! И они еще хотят, чтобы мы выиграли войну!

Он достал из кожаного чемодана тапки, зажег свечку и присел возле снова разгоревшегося камина. В этом положении его и застали Зибель и Бройер, когда вернулись поздним вечером измотанные и промерзшие до костей. Майор Зибель взялся за данное ему бессмысленное поручение с ревностью, достойной лучшего, более обнадеживающего дела. Он усердствовал как мог, будто от успешного выполнения задачи зависел исход войны. Но все усилия оказались коту под хвост. Полевая жандармерия корпуса, включая командира, незаметно испарилась. Только на железнодорожном переезде, где действовали Бройер и Зибель, с трудом удалось наскрести полсотни человек. Голодные и холодные люди топтались без дела, некоторые оседали на снег тут же. Ни довольствия, ни жилья добиться было невозможно, не говоря уже о шанцевых инструментах. Майору ничего не оставалось, как опять всех распустить. Когда возросший к вечеру поток беженцев обнажил всю тщету дальнейших усилий, Зибель отправился к начальству. Ни о каком задании в штабе даже не припоминали. Унольд уже уехал. Напоследок ему сказали:

– Значит так, считайте, вы свое дело сделали. Четырнадцатый корпус, которому поручено занять участок, уже на месте. Он и продолжит укрепление позиций.

– Продолжит укреплений позиций! – собиравший вещи Зибель зло ухмыльнулся, вспомнив эти слова.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил подполковник.

– Мы уезжаем, возвращаемся обратно в штаб.

– Ясно, а что со мной? Насчет меня есть распоряжение?

– Насчет вас? Вы свободны и вольны поступать по своему усмотрению… Ищите свою роту, если не пропала охота. Разумно начать прямо отсюда, с лощины. Тут яблоку негде упасть – все на колесах. Наверняка нападете на своих.

Подполковник вскочил.

– Да как вы смеете, это возмутительно! Взять и выставить человека на улицу, неслыханно… Я буду жаловаться! Я пойду к командованию корпуса!

Он бросил в чемодан войлочные тапки и туалетные принадлежности и, не прекращая ворчать, нырнул в меховую шинель.

– Не удивлюсь, если при такой отменной организации мы проиграем войну… По крайней мере, на этот раз ясно, где искать виновных. Все на совести начальства, тупоумного армейского начальства!

Бройер сидел за столом, запустив руки в волосы. Впечатления дня, жуткие картины отступления, хаос на железнодорожном переезде – все это вконец пошатнуло его душевное равновесие. Хотелось забиться в угол, ничего не слышать и не видеть. Не может этот идиот помолчать? Бройер чувствовал закипающее негодование, вскинул голову и вдруг понял, откуда он знает это лицо. Пенсне, прямой пробор, усики и ехидный взгляд… “Надеюсь, когда-нибудь увидеть всех вас в моей пулеметной роте!”

Бройера захлестнула безумная ярость, он вскочил и кинулся на подполковника.

– Кто виноват? – заорал он. – Начальники?.. Я скажу вам кто. Вы виноваты. Так точно! Лично вы и вам подобные! Вы, прожженные слепым патриотизмом, на все отвечающие “ура”, охрипшие от боевого клича, которым вы травите даже детские души, со стальным шлемом и клюкой под черно-бело-красным стягом, горланящие “по Франции маршем победным”… Виноваты вы, вы один, господин учитель Штраквиц!

Он схватил подполковника за обшлага шинели и встряхнул, как набитый соломой мешок. Глаза у старого офицера выкатились из орбит, пот выступил на лбу. Ему почудилось, что он в сумасшедшем доме, и на секунду даже взяли сомнения – уж не помешался ли он сам. Не помня себя от ярости, он вырвался, схватил чемодан и вылетел вон. Оказавшись на свежем воздухе, первым делом достал военный билет и собственными глазами убедился, что он не учитель Штраквиц, а подполковник Фридрих Зауер из Бреслау, участник Первой мировой войны, в 1936 году призванный из запаса, а до того успешный коммивояжер, торговавший пылесосами.

Низкий рокот мотора, стук дверей и бортов глуше обычного. Кажется, ночная стужа изменила даже свойства металла. Бройер сидел в машине, забившись подальше в угол. Зубы стучали, не только от ненавистного холода. Перед его глазами заново проигрывались страшные сцены распада. На память приходили разговоры с Визе. “Лейтенант оказался прав, – признал Бройер, – война будет проиграна. И проиграна здесь, под Сталинградом. Что станется с родной Германией…”

Тормоза завизжали, и грузовик замер. На переезде под Гумраком образовался настоящий затор. Ночь освещало зарево пожара. Зибель вышел из машины и принялся жестикулировать, вызволяя из снега полноприводный “хорьх”. Когда с грехом пополам они выбрались на свободную дорогу к Сталинграду, майор тихо заметил:

– Первая брачная ночь.

Бройер повернулся к нему и устало спросил:

– Вы о чем?

– Сегодня утром я послал из штаба армии телеграмму в Глейвиц, невесте своей… С прошением заключить брак заочно. Они сначала не хотели: дескать, линия перегружена. Но Паулюс дал добро. Сказал, что относится к таким вопросам с сочувствием. Вечером начштаба дивизии сообщил мне, что просьба удовлетворена. И согласие невесты получено.

Когда оба офицера явились в штаб дивизии, чтобы доложить о возвращении, они застали там капитана Энгельхарда. Тот сидел и читал при свете керосинки. Но тут же поднял голову и, приложив к губам указательный палец, предупреждающе посмотрел в угол. На раскладушке под одеялом лежал Унольд. Глаза его были закрыты, в потемках белела костлявая голова. Унольд не шевелился, и никто не знал, спит он или нет. Рядом на ящике покоился пистолет. Майор выудил из недр шинели бутылку коньяка, Энгельхард поставил на стол два стакана и фарфоровый горшок. Зибель разлил. Похлопал капитана по плечу.

– Женись, парень, вот тогда помрешь со смеху! – сказал он. – Ну, да ладно, за брачную ночь!

Он залпом опорожнил стакан, а потом тихонько рассказал обо всем, что приключилось с ними за последние два дня. Энгельхард слушал серьезно и собранно. Время от времени поглядывал в темный угол, словно ища поддержки. Но оттуда не доносилось ни звука.

– Да, – наконец молвил он, – это конец. Я думаю, мы себя исчерпали. Остается только достойно сойти со сцены.

– Достойно? – бесцеремонно рассмеялся майор. – О каком достоинстве вы говорите?! Самое время господам начальникам вылезти из своих нор! Да и Паулюсу тоже, пусть уже нос высунет и посмотрит, что тут творится, как мрут люди – с достоинством или нет… Все еще воображает, что у него есть солдаты, что он командует, возводит линию обороны! Лучше выйди и погляди! В истории человечества ничего подобного не бывало!

Зибель пригладил непослушные волосы, то и дело падавшие ему