Другая другая Россия - Марина Ахмедова

— Ты веришь в то, что это реализуется?

— Я хочу посмотреть… А если не реализуется, людей уже не остановить. Люди сегодня так напряжены и наэлектризованы, что надеяться на то, что скоро выйдет вся энергия и батарейки разрядятся глупо. Это ж не правда. Не разрядятся батарейки. Люди не остановятся, они хотят участвовать в политических процессах и будут в них участвовать.

Я спешу уйти, пока ей не начали звонить на телефон посторонние, увидевшие ее номер в сети. Она сидит за столом с двумя пятнами на щеках и смотрит на постоянно загорающийся экран. Мне тоже становится жарко, но я спешу одеться.

— Твоя ж любимая власть детей на Триумфальную посылала, — говорю, застегивая пуговицы пальто.

— Это и моя любимая власть, и моя любимая оппозиция, — говорит она. — Нашисты — да, власть. Контрольные — да, чиновники. А блоги, в которых вся правда о власти для неокрепших умов, — это уже оппозиция. Не абсолютизируй власть, есть разные чиновники, которые отвечают за разные поступки власти. На поступках и ошибках устаревших и проворовашихся чиновников строят линию атаки в оппозиции. Только негодяи есть и там, и там. Оппозиция слишком быстро назвала людей своими и чужими. Это не шахматы. Здесь нельзя за людей играть белыми или черными.

На прощание она говорит, что не стесняется ни одного своего слова, сказанного Медведеву.

— Когда ты видишь, как на глазах у всей страны, человека предают… — она снова берется за вену, и мне непонятно, о ком она сейчас — о себе или Медведеве. — Меня во дворе так не учили. Меня учили, что в трудный момент надо поддержать. Моя позиция — принципиальная. И все, что я говорила, я говорила искренне.

— А ты, — я поворачиваюсь к ней уже стоя у двери, и расстегиваю ворот пальто, — что ты будешь делать с тем негативом, который вылился сегодня на тебя?

— А у меня все хорошо, — говорит она. — Потому что есть разница между людьми и лидерами общественного мнения. Разница между обществом и теми, кто стремится его возглавить. И с той, и с другой стороны. Коммерсанты в этой истории манипулируют людьми. Для того чтобы себе лично заработать фишки из людей, которые они потом разменяют на свой кусочек власти… Пусть ни у кого не будет сомнений — все участники сегодняшнего процесса, выходят ли они на сцену митинга на Болотной или на проспекте Сахарова — у них у всех идет личный торг с властью. У кого-то группами, у кого-то — по отдельности. И так было всегда. Ты хочешь знать, не тяжело ли мне? Конечно, тяжело… Я настолько много знаю, что самой себе опасна. Я действительно настолько много знаю про людей, что начни бросать им сейчас обвинения в лицо… я б нанесла ущерб не только им, но и их близким. Лес рубят, щепки летят… Кто-то в твиттере очень точно написал — «Мы не сделали скандала — нам вождя недоставало. Настоящих буйных мало вот и нету вожаков».

— Буйных мало? А женщины с шилом?

— Настоящих!.. буйных мало…

Как добиться мира

Юнус-Бек Евкуров: вопрос не в том, зачем стал президентом, а в том, зачем жить.

17–19 марта 1770 года от имени всей Ингушетии ее старейшины подписали договор о добровольном вхождении в состав России. 17 марта 2010 года в республике праздновали 240-летие этого исторического события. Приехали гости — со всей страны. И на торжественном собрании президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров, только что вернувшийся из Москвы, сказал, что переоценить принесенную ингушскими старейшинами присягу на верность России трудно и то был «осознанный добровольный выбор ингушей». Потом был концерт. Мы встретились с Евкуровым вечером, когда он проводил гостей.

Полукруглая лестница на второй этаж. Редкие кадки с высокими растениями. Дверь деревянная, со вставками стекла. Стою перед ней и готовлюсь пройти еще несколько таких же дверей — ведь после прошлогоднего покушения президента должны усиленно охранять.

За первой дверью сотрудник безопасности. Он проводит по мне датчиком и забирает сумку. За второй дверью Юнус-Бек Евкуров. Сидит за столом. Я захожу к нему вместе с операторами из президентской пресс-службы.

— Они вам нужны? — спрашивает меня Евкуров.

— Если только вам… — отвечаю я, и Евкуров их отсылает.

— Подождите меня, пожалуйста, — говорит он им. — После интервью я хотел бы поблагодарить людей по итогам дня. — И уже мне: — Сегодня все очень хорошо себя повели, гостеприимно, чистота на дорогах, порядок… Так, готов. — Он садится за стол напротив меня и терпеливо ждет вопросов.

— Вы сильно изменились после того, как стали президентом?

— Нет, — отвечает он тихо. И сразу добавляет: — Мне кажется, я вообще не изменился.

— Слышала, вы спокойный, мягкий человек, — говорю я, но Евкуров не улыбается даже на эти слова. — Таким и остались?

— Не скажу, что я спокойный, — негромко отвечает он, — но я умею сдерживаться. Я не реагирую так, как людям хочется.

— А как им хочется?

— Чтобы ударил кулаком по столу, нецензурно выразился… Так сделаешь — только себя расстроишь. На кого-то крикнешь, поругаешься, а он все равно не сможет сделать по-другому, исходя из каких-то своих причин, своего состояния. Поэтому я нормально, спокойно объясняю. У меня в жизни вообще был такой метод — не заставлять, а учить. Обучая, я и сам учусь, и человека убеждаю.

— Но есть люди, на которых не прикрикнешь — не поймут.

— Если так руководить, то они появляются. Подчиненные ведь под руководителя подстраиваются. Да? — спрашивает он, и я киваю. — Но я пытаюсь обучать, рассказывать. У меня другой стиль управления, я всегда так говорил: «Ты находишься на своей должности. Да?» — «Да». — «Ты должен свои обязанности исполнять?» — «Да».

— «А ты их не исполняешь…» Ну, к примеру, мусор валяется, а ты здесь чиновник. И у тебя здесь — мусор. Ты его не убрал, а чиновник, который над тобой, тебе не сделал замечания. Не подсказывает, как надо работать. А приедет какой-нибудь гость, упрекнет: «Что это у тебя тут валяется?» И мы все втроем будем этот мусор убирать. Так не проще ли тебе самому догадаться, что кроме тебя здесь никто никому замечания не сделает. Ты сам знаешь свои обязанности — не заставляй своего начальника тебя ругать. Я считаю, все люди сознательные и понимают, что проще самому свои обязанности выполнять. Но не все понимают, что это за обязанности. В общем и целом знают, а если поэтапно разобрать, где, что, как с утра и до вечера, многие недопонимают элементарных вещей, и потому в работе бывают сбои. И когда кричишь на таких людей, они все равно не поймут ничего.

— Когда вы были военным, пользовались такими же методами руководства?

— Я ими всегда пользовался. Всегда. — Евкуров, даже повторяя слова, все равно говорит негромко и без нажима. — Бывало, в суровой обстановке я понимал, что у нас все-таки менталитет такой: пока нецензурно не выразишься, где-то потенциала не хватит. Да? — снова переспрашивает президент, и оттого кажется, что он очень внимателен, постоянно интересуется мнением собеседника. — Знаете анекдот: «„Василий Иванович, патроны кончились!“ — „Петька, ты же коммунист!!!“ И пулемет снова заработал». Бывают такие моменты, но это не для показухи, а чтобы взбодрить.

— На войне легче самому отдавать распоряжения или их выполнять?

— Выполнять намного легче, — говорит он громче. — Потому что, когда отдаешь приказ, всегда есть люди, которые, выполняя его, рискуют своей жизнью. И дожидаться, пока все вернутся с той стороны живыми-здоровыми, намного сложней. Легче самому.

— А когда не возвращаются? — спрашиваю я, надеясь, что сдержанность ему изменит.

— Тогда чувствуешь себя… — начинает он очень тихо, — это чувство вины. Чувство вины, потому что это именно ты их послал на смерть.

— Но над вами тоже кто-то есть.

— А дело не в этом. Мы же для себя это говорим и чувствуем для себя. И потом, поверьте мне, ни один из подчиненных не осуждает своего командира за то, что они попали в передрягу и не могут вернуться. Так же как и я не осуждаю старшего начальника. Но у любого начальника чувство вины все равно есть… У порядочного начальника.

— Вы получили Героя России за Косово. Если сравнивать Косово, Чечню и Ингушетию, то войны везде разные, друг на друга непохожие?

— Особой разницы нет. Война — везде одинаковая. Такие же люди, такие же национальные конфликты, такие же беженцы и такое же участие различных спецслужб в нарушении баланса сил. Разница только в климате и менталитете.

— Есть ли у вас болевые точки — визуальные? Вы выходите из дома и постоянно видите что-то такое, что сразу портит вам настроение. Например, мне не дают покоя ингушские худые собаки…

— Худые собаки? — Евкуров слегка приподнимается в кресле. — Надо разобраться, почему они худые. Я не скажу, что у нас в городах нечего есть. Может, они сами такие гурманы, что не хотят есть то, что им дают?