Чужбина с ангельским ликом - Лариса Кольцова

поскольку он не мог нанести ответный удар её отцу. А потом уж, когда он сплёл заговор против старого дурака, в результате которого погибли его приближённые и невиновные люди, а сам отец умер от потрясения, она долго не могла простить Ал-Физа. Так они отдалились по-настоящему и навсегда. Сколько я знаю этих горестных историй, где при разных слагаемых и вычитаемых и прочих сложных действиях умножение на ноль всегда дает один результат — пустоту одиночества. Где ноль, этот всемогущий ликвидатор счастья, есть метафора некоего бездушного фактора, влезающего в иные человеческие судьбы. А уж через кого он себя проявит, уже и неважно для несчастливцев». «Считаешь, что мою долю тоже обнулили? Навсегда»?

«Я же не провидица. Но поверь мне, счастье всегда дар свыше, как и личное невезение не всегда соотносится с усилиями или их отсутствием со стороны самого человека. Возьми, к примеру, красоту или роскошные условия появления одного человека на свет. А у другого ни того, ни другого. Нищета плюс безобразие тела. И где тут активная гениальная заслуга одних и осмысленно проявленная ущербность других? Или скажем, увечья человек приобретает по щедрости того, кого именуют Надмирным Светом? Хотя я думаю, Он в наших житейских лабиринтах не гостит. Темно у нас и грязно. Вонюче, одним словом. А Он обитает только в чистейшей атмосфере Добра и Справедливости. И вот устроить эту справедливость можем только мы сами своей добротой и человечностью. Или не можем, поскольку захлёбываемся в кромешном зле и своекорыстии. Надежда только на то, что кто-то свыше вытянет нас за волосы из омута. Если же надежда — это изобретение слабых и бедных, то захлебнёмся и утонем, как утонул один из материков в океане, расколотый страшным оружием древней цивилизации, о чём поведал мне однажды Ал-Физ. А он вычитал это из книг, скрытых в тайном книгохранилище».

«Какой же горечью полны твои рассуждения, Ифиса»

«Поскольку это только моя личная философия, предоставляю тебе выстрадать собственную».

Повозка счастья

— Сейчас Нэя сделала нам предложение! — Опекающий меня Реги-Мон вёл себя так, что он мне за счастье, а я окончательно поселилась в его кармане, хотя сам он вряд ли и испытывал ко мне нечто большее, чем привязанность, идущую из детства. — Она всех угощает! И это будет дар Нэи всем нам. Она же сегодня одна из всех на подъёме. Деньги теперь не проблема. Пусть и на время, а время это наше! И сказал он; хорошо!

Я стояла обескураженная его выходкой, деньги у меня в сумочке были, но накормив приличную толпу голодных творцов, я останусь без всего. А мне ещё жить и жить. А те, что должны прибыть за увезённые куда-то картины, их не сразу и получишь. Не завтра, это точно. Свои же деньги он тратить и не собирался, что было мне ясно. Он так и сказал, что денег хватит только на то, чтобы расплатиться за аренду мастерской и жилья в Творческом Центре, со старыми неотложными долгами, а там, как обычно. Где удача улыбнётся, а где… «Милые женские губы», — добавила я мысленно. А губы он любил целовать только у небедных вдовиц или у разбогатевших внезапно и на короткий срок актрис. Не брезговал он и мелким мошенничеством, имея непонятные тёмные связи с уголовниками по прошлой своей жизни. Реги-Мон — бравый и талантливый красавец ничуть не стеснялся такого вот бездарного существования и не боялся непредсказуемого будущего. Или же давно не думал о нём.

И все принялись оживлённо обсуждать, куда нам лучше пойти. Кто-то пошёл искать частные, обслуживающие солидных пешеходов машины, у кого-то имелись и свои личные средства передвижения, но они как более благополучные были обособлены от прочих и нищих. Хотя на приглашение отозвались все без исключения. Меня никто не позвал к себе, так как я была схвачена Реги-Моном, который всех щедро угощал за мой счёт, даже не поинтересовавшись, хочу ли этого я? Я их никого и не знала. И они до той покупки смотрели на меня как на выскочку, невесть что о себе возомнившую. Во всяком случае, картины Нэиля они одарили, в лучшем случае, хмыканьем себе под нос, а мои и вовсе проигнорировали. Ну, затесалась тётка не в свой огород, бывает, мы добрые, мы потерпим. Это не было справедливо, но они тоже боролись за свой жизненный ресурс как умели. Возможно, Реги-Мон и был им обязан отплатить за меня.

Ко мне опять подошла Мира — «помпезная колонна» по определению Реги-Мона, счастливая жена преуспевающего художника и несчастная мать одновременно. Обдав меня чрезмерно-насыщенным запахом дорогущих духов, почти прижавшись ко мне горячим и грандиозным туловищем, — даже атласная ткань её ширмы излучала обильное тепло в окружающее и остывающее пространство, — она сказала почти на ухо, — Реги-Мон хитрец. Не верьте ему. Он пасётся на сдобных хлебах Ифисы. Она его практически содержит. Вы ему не нужна. Он всё из вас высосет, да и будет таков. — Трудно было не уловить обиду в её словах. Мира не могла слышать отзывов немилосердного Реги-Мона о себе, значит, обида была вызвана чем-то иным. И неисправимый гуляка лгал о том, что она для него нечто вроде неодушевлённой колонны. Удивительный был вечер, Мира и сама вдруг открылась мне или отлично понимала случайность и сиюминутность моего появления здесь. — Бросьте его! Я открою вам тайну. У меня один из моих детей от него, — тут она пошатнулась, едва не загремев со ступеней, и я, наконец, поняла, что она сильно пьяна. Я быстро и ловко схватила её за руку в пышном рукаве, и Мира удержалась, навалившись на меня душистым распаренным телом. Какое-то время мы вместе покачались в попытке сохранить равновесие, удержались и дружно рассмеялись.

— Милочка, вы не только талантливы, но и добры!

— Как же муж? — полюбопытствовала я, возвращая её к теме детей и понимая её полную открытость в данный момент. Не она интересовала меня, а Реги-Мон, понятно.

— Что муж? Он обожает меня и наших детей. Что ему за разница? Он глух и слеп, как и все мужья на свете. Я же вышла за него абсолютно нищего, будучи сама единственной наследницей состояния своей матери. А на что, по-вашему, мы и купили Творческий Центр? На мои средства. Я сделала ему имя и сотворила известность. Вы же не думаете, что он талантливее всех прочих?

Я ничего о нём не думала вообще, не знала его работ, как и его самого не видела ни разу. Мира продолжала, уверенная, что нет человека в