Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели - Джозеф Хенрик

то мы можем предпочесть более демократичный подход. Это означает, что распространение моногамного брака, наряду с другими элементами церковной БСП, могло привести к появлению семей несколько более эгалитарных и менее авторитарных, чем те, которые встречаются в большинстве обществ, основанных на интенсивном родстве (конечно, они не показались бы особенно эгалитарными нашим современникам; все относительно). Когда в X и XI вв. люди начали создавать города, гильдии и религиозные учреждения, они использовали знания и интуитивные представления, полученные в моногамных нуклеарных семьях, а не в патриархальных кланах или сегментарных родословных. Это могло повлиять на то, какие организации они создавали и каким законам отдавали предпочтение[439].

Часть III. Новые институты, новые психологии

9. О торговле и кооперации

Торговля исцеляет нас от пагубных предрассудков. Можно считать почти общим правилом, что везде, где нравы кротки, там есть и торговля, и везде, где есть торговля, там и нравы кротки{9}.

Монтескье. О духе законов (1749)

[Торговля] — это миролюбивая система, смягчающая нравы тем, что делает народы, равно как и отдельных людей, полезными друг другу. <…> Изобретение торговли <…> является самым важным шагом к всеобщей цивилизации, который когда-либо совершался каким-либо образом, не вытекающим непосредственно из моральных принципов.

Томас Пейн. Права человека (1792)[440]

Летом 1994 г. я несколько месяцев плавал на выдолбленном каноэ между различными отдаленными общинами мачигенга в рамках полевого антропологического исследования того, как рынки меняют сельскохозяйственные практики. Мачигенга, как вы помните из главы 3, — крайне независимые крестьяне, занимающиеся подсечно-огневым земледелием, которые традиционно живут в нуклеарных семьях или небольших родовых поселках, разбросанных по всей перуанской Амазонии. В течение первого лета исследований меня неоднократно поражало, что у этих общин, несмотря на их небольшой размер, не получалось совместно работать в интересах всей деревни. Люди охотно сотрудничали со своими расширенными семьями, а иногда и с семьями соседей, но, когда приходило время строить деревенскую школу, чинить общинную рисовую мельницу или даже подстригать лужайку в центре селения, преобладало желание паразитировать, выезжать на чужом горбу. Размышляя над этими своими наблюдениями весь следующий год, я узнал об эксперименте под названием «игра в ультиматум» и тут же решил опробовать его на мачигенга ближайшим летом[441].

При игре в ультиматум участников анонимно разбивают на пары, которые должны поделить между собой некую сумму настоящих денег — ставку. Допустим, ставка составляет 100 долларов. Первый игрок должен предложить второму от нуля до всей суммы (100 долларов). Предположим, что первый предлагает второму 10 долларов из 100. Напарник должен принять или отклонить это предложение. Если он его примет, то получит предложенную сумму (в данном случае 10 долларов), а первый заберет себе все остальное (90 долларов). Если же напарник откажется, то оба игрока не получат ничего. Взаимодействие анонимно и однократно, то есть пара больше никогда не будет взаимодействовать и не узнает личности друг друга.

Один из приятных моментов экономических экспериментов, подобных игре в ультиматум, заключается в том, что с помощью теории игр мы можем предсказать, что должны делать рациональные люди, если они заботятся только о максимизации собственного дохода. Этот расчет — эталон того, чего следует ожидать в мире людей, ставящих выше всего свой интерес; это предсказание для Homo economicus. В игре в ультиматум, если первый игрок предлагает сумму больше нуля, второй встает перед выбором: получить хоть что-то, согласившись, или не получить ничего в случае отказа. Столкнувшись с этим простым выбором, получатели, стремящиеся к максимизации дохода, всегда должны принимать ненулевые предложения. Предлагающие, осознавая очевидность выбора для получателей, должны делать наименьшее возможное предложение. Таким образом, если мы зафиксируем ставку в 100 долларов, а шаг предложения будет равен десяти, то, согласно теории игр, первый игрок должен предложить второму только 10 долларов из 100[442].

Приняли бы вы предложение в 10 долларов? Какое самое низкое предложение вы бы приняли? Какую сумму вы бы предложили, будучи первым игроком?

В обществах Запада абсолютное большинство взрослых старше 25 лет предлагают половину (50 долларов). Предложения менее 40 % (40 долларов) часто отвергаются. Среднее предложение обычно составляет около 48 % ставки. В этих популяциях следовать указаниям стандартной теории игр и предлагать 10 долларов (10 %) — плохой ход. На самом деле, даже если вы чистый эгоист, но понимаете, что другие не таковы, вам все равно придется предложить 50 долларов (50 %): ведь если вы предложите меньше, вам, скорее всего, откажут, и в итоге вы уйдете ни с чем. Таким образом, в отличие от того, что предсказывает модель Homo economicus, люди Запада демонстрируют в данной игре сильную приверженность к равным предложениям[443].

В Амазонии, среди мачигенга, я впервые провел игру в ультиматум на приподнятом деревянном крыльце небольшого заброшенного миссионерского дома в двух шагах от реки Урубамба. Ставка составляла 20 перуанских солей — столько мачигенга могли время от времени получить, проработав более двух дней на лесозаготовительную или нефтяную компанию. Большинство мачигенга предлагали напарнику 3 соля, или 15 % от ставки. Несколько человек предложили 5 солей (25 %), еще несколько — 10 солей (50 %). В целом среднее предложение составило 26 % от ставки в 20 солей. За исключением одного, все эти низкие предложения были немедленно приняты[444]. Я понял, что в игре в ультиматум мачигенга поразительно непохожи на людей Запада.

Я не ожидал такого результата. Мои интуитивные представления человека Запада заставляли меня предположить, что мачигенга будут вести себя так же, как жители США, Европы и других промышленно развитых стран. Впервые услышав об этом эксперименте, я немедленно испытал автоматическую реакцию на идею низкого предложения и потому посчитал, что игра в ультиматум, вероятно, демонстрирует какие-то врожденные черты человеческой психики — наши сложившиеся в ходе эволюции стремление к справедливости и желание покарать несправедливость. Однако больше всего меня поразили не статистические результаты, а интервью, которые я взял у участников после игры. Получатели-мачигенга не считали, что у предлагающих имелась обязанность «быть справедливыми» и отдавать половину денег. Скорее, получатели казались едва ли не благодарными за то, что анонимный партнер решил дать им хоть что-то (зачастую это были 3 соля из 20). Они не могли понять, почему кто-то отказывается от предлагаемых просто так денег. Отчасти это объясняло, почему мне так трудно было обучить их правилам игры. Идея отказа от предлагаемых просто так денег казалась игрокам настолько нелепой, что они считали, будто неправильно поняли мои инструкции. Предлагающие,