Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1 - Михал Огинский

3. Мы признаем юридическую дееспособность польской депутации в Париже и всех ее представителей за пределами Франции.

4. Нынешние обстоятельства и меры безопасности, которые мы вынуждены соблюдать, не позволяют нам подтвердить аутентичность этого документа за счет большего количества подписей либо его широкой огласки. Однако мы убеждены, что его подлинность вполне могла бы быть заверена печатью всеобщей воли народа. Мы несем ответственность за все санкции, которые по тем же причинам не можем опубликовать в настоящее время. Как только появится возможность, содержание данного акта будет доведено до всеобщего сведения.

5. Более того, в таком случае мы оставляем за собой право выступить еще с одним заявлением, чтобы показать всей Европе на какие преступления шли наши захватчики и с каким вероломством попирали собственные законы и договоры.

6. В то же время мы намерены обратиться за помощью ко всем народам, которые рискуют оказаться в катастрофическом положении сегодняшней Польши из-за необузданных амбиций держав, чья политика сводится к пренебрежению самыми святыми понятиями.

В удостоверение сего мы подписываем настоящий манифест, один экземпляр которого хранится в нашем протокольном отделе, а другой будет отправлен по месту требования… Следуют многочисленные подписи.

Копия верна.

Подписи: генерал Рымкевич, полковник Яблоновский. Представители Галиции».

12 июня Вернинак сообщил, что ознакомился с моим письмом и имел продолжительную беседу с министром иностранных дел Турции. О результатах беседы Вернинак ничего не написал и лишь намекнул, что очень скоро на встрече в министерстве я получу полное представление об отношении правительства Турции к проблемам Польши.

Глава VI

13 июня Вернинак и его переводчик Вентура представили меня князю Мурузи, брату господаря Валахии и первому драгоману Оттоманской Порты, имеющему полномочия вести переговоры с представителями зарубежных государств. Высокопоставленным чиновником оказался молодой человек лет двадцати восьми, хорошо владеющий несколькими иностранными языками, заклятый враг России и преданный друг Франции. Мы приехали к нему в семь вечера, а расстались в полночь.

После кофе, курения трубок и шербета князь Мурузи сказал мне, что турецкое правительство неплохо осведомлено о моем прибытии и работе в Константинополе. Князь добавил, что турецкую сторону вполне устраивает то, что я прибыл в Константинополь инкогнито, проживаю здесь под вымышленным именем и выдаю себя за гражданина Франции. Тем самым я избавил руководство Турции от возможных претензий представителей Австрии, России и Пруссии, которые непременно предъявили бы их, если бы раскрылись мое настоящее имя, фамилия и подлинная цель приезда. Мурузи похвалил меня за поведение и советовал вести себя таким же образом и впредь, дабы не компрометировать турецкое правительство и не навредить делу моих соотечественников, защищать которых я сюда и приехал. Влиятельный чиновник заявил, что, учитывая ходатайство французского представителя, он не мог не встретиться со мной, чтобы откровенно поговорить об отношении Турции к Польше и полякам. В то же время он предупредил, что и сама встреча, и содержание нашего разговора должны храниться в строжайшем секрете.

Первым делом князь Мурузи стал расхваливать конституцию 3 мая и всех тех, кто имел отношение к ее подготовке. При этом он проявил удивительную осведомленность не только о событиях в Польше, но и о личных качествах главных политических деятелей нашей страны. Он дал очень точную характеристику королю, Игнацию Потоцкому, Коллонтаю, Костюшко, главным инициаторам Тарговицкой конфедерации. А его высказывания о братьях Коссаковских просто изумили меня своей безупречной достоверностью. Мурузи посетовал на то, что с самого начала работы конституционного сейма из Польши в Константинополь не направили деятельного инициативного представителя на смену польскому послу, который больше года ехал из Варшавы до Константинополя и привез с собой сотни совершенно бесполезных для своей миссии сопровождающих лиц. Он без конца кичился своей небывалой азиатской роскошью, совершенно запутался в пустой неуместной переписке с великим визирем и с капудан-пашой[60], содержание которых обошлось Оттоманской Порте почти в три миллиона пиастров. Соответствующие документы князь обещал мне показать в финансовой палате. Ясно, что такие баснословные расходы не могли не вызвать раздражение во властных эшелонах Порты. Надменное и оскорбительное поведение польского посла приводило в шок руководство империи. Беспредельные глупости и неблаговидные поступки, совершаемые людьми его окружения, создавали дурную славу всем полякам в Константинополе. Этим охотно пользовались российские эмиссары, чтобы вновь и вновь шельмовать поляков и поддерживать недоверие турок к новому польскому правительству.

Князь Мурузи подчеркивал, что сейм допустил непростительную ошибку, когда отказался уступить Торунь и Гданьск прусскому королю. Таким образом можно было бы раз и навсегда консолидировать договор о союзе, дружбе и торговле не только с берлинским двором, но и с Англией и Голландией. Он обвинил депутатов сейма в том, что они больше занимались несерьезными дискуссиями о формировании полков и их униформе, нежели финансовыми вопросами и созданием стотысячной армии. Без такой армии не считаться с Россией было опрометчиво и недальновидно. Мурузи признался, что турецкое правительство имело своих тайных агентов на границе и даже в Варшаве, чтобы располагать точными сведениями о событиях в сейме, и что господари Молдовы и Валахии были уполномочены передавать через своих курьеров в Константинополь информацию, получаемую от агентуры. Ведь до прибытия посла Польши поляки так и не удосужились установить хоть какую-нибудь связь с Константинополем. А когда посол, наконец, приехал, дела в Польше пошли из рук вон плохо. Швеция подписывает мир с Россией. Король Пруссии все внимание сосредоточивает на революции во Франции и охладевает в своих чувствах к полякам. Россия из кожи вон лезет, чтобы заключить мир с Турцией. А недовольные поляки, составившие акт Тарговицкой конфедерации, обращаются за покровительством и поддержкой к России, чтобы уничтожить конституцию 3 мая.

Князь Мурузи убедительно доказывал, что Оттоманская Порта вынуждена была пойти на заключение мира с Россией. Вместе с этим он признавал, что именно это обстоятельство серьезно помогло России решить многие задачи: ввести войска на территорию Польши и победоносно завершить кампанию 1792 года, отменить все инициативы конституционного сейма, принудить короля и всех жителей Польши присоединиться к акту Тарговицкой конфедерации, вернуть российским чиновникам их прежние полномочия и влияние на польских землях.

По мнению Мурузи, турки никогда не любили русских, а судьбе поляков искренне сочувствовали, хотя и помочь им ничем не могли. Не было у Турции никаких оснований и для обвинений поляков, так как все видели, что Польша никак не может оказать сопротивление столь мощным объединенным враждебным силам. Правда, турки никак не могли взять в толк, как эти бравые поляки пошли на такую дерзкую и славную акцию – восстание, не поставив в известность правительства Парижа и Константинополя. А ведь была возможность договориться, разработать план совместных действий, который мог бы привести к успеху поляков и изменить расстановку сил в Европе… И тут князь обращает свой взор на французского представителя и интересуется, имело ли правительство Франции какие-либо сообщения от руководителей революции 1794 года о их намерениях. Вернинак дает отрицательный ответ[61]. Мурузи с полной уверенностью утверждает, что и турецкое правительство не располагало никакими сведениями о подготовке восстания в Польше. А вот смелые действия поляков, их страстная решимость дать бой общему врагу были восприняты в Турции с изумлением и удовлетворением, и не кто иной, как сам Мурузи распорядился приступить к сбору всей информации о событиях польской революции. Сомневаться в правдивости этих высказываний не приходилось. О чем бы князь ни говорил – битвы Тадеуша Костюшко, народные выступления в Варшаве и Вильне, создание Высшего совета и личные качества его лидеров – он излагал все это с такой точностью, что ему позавидовали бы очевидцы и участники этих событий.

Мурузи отметил, что, несмотря на непростительное безмолвие поляков (посланец патриотов Крута доставил в Константинополь первые сведения о выступлениях повстанцев буквально за несколько дней до битвы под Мацеёвицами), Оттоманская Порта все же пыталась косвенно поддерживать польских инсургентов. Следствием этой поддержки стало то, что революция получила свое продолжение, а Россия не смогла ее подавить значительно раньше.

Последнее заключение меня весьма удивило, и князь Мурузи сделал такие пояснения. Каждый год весной турецкое правительство выводит свой флот к Архипелагу, но в 1794 году все лето военные корабли в состоянии полной боеготовности стояли на рейде в порту Константинополя. Кроме этого, в тот же год турки инициировали введение новых правил навигации по Дунаю, что вынудило Россию засомневаться и задуматься о скрытых истинных целях этого нововведения. Чтобы я лучше смог понять смысл сказанного, Мурузи подсказал, что генерал Суворов со своей армией ушел от турецких границ и направился в Польшу лишь с наступлением осени, когда исчезла вероятность военных действий со стороны Турции.