Колесница Джагарнаута - Михаил Иванович Шевердин

они не привезли, но в тот же вечер, противореча самим себе, приказали всем резидентам, собравшимся в Баге Багу, сбросить штатские лохмотья и явиться в конференц-зал фирмы «Али Алескер и К°» в парадной форме.

Приказ Шютте и Шмидта показывал, что дела на Волге действительно идут хорошо. Генерал фон Клюгге в парадной форме колобком катался по двору с вдохновенным лицом и старался всех очаровать.

Шмидт появился в сопровождении своего спутника Шютте в конференц-зале, когда уже все собрались. Вошел он через маленькую потайную дверку, через которую ему, огромному, высокому и не слишком худому, оказалось пройти не столь ловко и удобно, как то было для низенького, верткого Али Алескера. Шмидт даже за что-то зацепился, чем-то грохнул и, естественно, остался недоволен наделанным шумом. При всем своем высоком звании Шмидт не был лишен чувства позы и любил таинственность.

Господа резиденты, задыхаясь от волнения, ожидая тайн и сенсаций, замерли в полной неподвижности. Но тайн никаких не открылось, потрясающих сообщений ни Шмидт, ни Шютте не сделали.

Оказалось, что всех пригласили на торжество вручения наград и оглашения приказов. И многие в зале поникли, посерели лицами. Нужно было вытаскивать их из самых гнусных дыр, заставлять пешком или верхом на осле плестись за сотни километров по скалам, песчаным безводным барханам, по степной сухой, точно порох, колючке, изнывать от жажды, натирать седлами кровавые мозоли на ляжках, дышать пылью и песком, чтобы присутствовать при том, как спесивый, вылощенный, благоухающий дорогими духами Шютте пыжится от спеси и смакует с видом превосходства свои красноречивые трескучие спичи в адрес каких-то никому не известных типов. И к тому же еще приходится поминутно вскакивать с места и надрывать пересохшую глотку возгласом: «Хайль!» Торжество инспектор Шмидт устроил для «приободрения и вдохновения славных представителей нордической расы, прокладывающих пути от гитлеровского фатерлянда к золотой сказочной Индии». Довольно туманно Шмидт упомянул о надвигающихся днях торжества и победы. Но ничего не уточнил, не назвал сроков, чем вызвал недовольные вздохи.

Однако Шмидт был преисполнен уверенности и нацистского самомнения. Он настолько игнорировал сложность обстановки, что бросил неудачную фразу:

— Вторжение без войны на Средний Восток продолжается. Мы по-прежнему будем заниматься приручением чиновников, князей, ханов, коммерсантов и подчинять их великому фюреру!

Неосторожно, но сказал так! В зале сидели не только фашисты-немцы, но и вожди племен, и местные чиновники, и сам шахт-и-туджорон — царь купцов, утонченный и умнейший Сахиб Джелял, знаток политики Запада и Востока. Прожженный делец хозяин Баге Багу господин Алескер вдруг скорчил плаксивую мину — термин «приручение» был более уместен в цирке, нежели на столь представительном собрании.

Выбросив по-гитлеровски руку, Шмидт потребовал молчания и внимания:

— Господа, рад сообщить — еще один восточный владетельный принц признал своим учителем и наставником нашего обожаемого фюрера. Господин адъютант, огласите письмо его высочества эмира бухарского.

Едва ли кто запомнил все витиеватые фразы, коими Сеид Алимхан, с 1920 года пребывавший в изгнании в Кабуле и занимавшийся торговлишкой, изъявлял свои восторги и преклонение перед Гитлером и нацизмом. Единственное, что заслуживало внимания, это слова: «Мы давно уже делаем шаги к глубокому познанию мудрого учения мудрецов и философов Муссолини и Гитлера, именуемого фашизм, и пришли к умозаключению, что великое учение ислама содержит в своей мудрой сущности и те положения, которые упомянутые Муссолини и Гитлер сделали основой нацизма. Это позволяет нам — исламскому халифу всех мусульман — призвать правоверных обнажить мечи священной войны и встать под знамена союза с рейхом и наносить смертельные удары врагам пророка Гейдара, то есть Гитлера, и Великой Германии».

Прокричав «Хайль Гитлер!», инспектор Шмидт приступил к вручению наград. Начал он с уважаемого и достойнейшего полномочного представителя эмира бухарского Сеида Алимхана, выдающегося офицера и дипломата Мирбазарова.

— Вы по духу и делам истый германец. Вы трудитесь уже много лет на пользу великой Германии и нашего фюрера и помогаете превратить Восток в естественную политическую и экономическую сферу нашего рейха. Вы сделали нефть Ирана немецкой. Вы достойный ученик специальной школы Ладебурга, курсов в Гамбурге, приобрели опыт и лоск у Муссолини. Вы подняли на высоту деятельность «Ассоциации мусульманской молодежи», ваш талант позволил завербовать в ассоциацию отличные кадры. Благодаря вам лига Боз Курта Серого Волка, созданная послом рейха в Анкаре, распространила идеи фюрера от Мюнхена до Индийского океана. Вы, господин Мирбазаров, пионер, прокладывающий пути германскому рейху в долины Индии.

Торжественным голосом Шмидт огласил приказ о присвоении Мирбазарову высокого звания офицера войск СС. Тут же собственноручно он нацепил ему на лацкан френча Железный крест.

— Вы, господин Мирбазаров, отлично справляетесь с порученным делом. И мы привезли вам помощника. Позвольте вам представить молодого, но уже блестяще проявившего верность Гитлеру и рейху офицера СС Бай Мирзу. Он поможет вам в создании штурмовых групп и тюркских колонн для вторжения в Туркмению и Узбекистан. О значении этого вопроса можно судить по тому, что Бай Мирза является командиром батальона имени Тамерлана. Именно здесь, в Хорасане, на базе этого батальона господин Бай Мирза организует восточно-мусульманскую дивизию СС.

Молодой человек легким шагом подбежал к столу, вытянулся и отрапортовал:

— К выполнению задачи приступил! Хайль Гитлер!

Энергично пожав руку Мирбазарову, несколько ошеломленному и, видимо, не слишком вдохновившемуся его появлением, эсэсовец поздравил его по-узбекски: «Муборкбод булсин!» — и побежал на свое место.

— Отличные кадры! — пробормотал Шмидт и взял в руки другую папку.

Получать чины и награды подошла очередь почтеннейшему и блистательному чиновнику. Он стоял у стола с несчастным видом, вобрав свою большую голову в плечи, ссутулясь так, что казалось, у него на спине вырос горб. Лицо его от пробившейся щетины казалось сине-зеленым. Глаза свои он прятал и упорно старался разглядеть свои ноги, чему мешал непомерно выпятившийся живот. Чиновник с тоской слушал выспренние похвалы и, очевидно, считал всю поднятую шумиху излишней и преждевременной. Он просто трусил, потому что Шмидт предавал гласности многие серьезные тайны и секреты. Типичный деятель восточной школы, хоть и получивший многолетнюю выучку и военное образование в Германии и вобравший немало, казалось бы, элементов «европейской культуры», господин чиновник не изжил в своей натуре резкости переходов от изъявлений гуманности и любви к кровожадной жестокости, от высоких чувств великодушия и подлинной честности к грубой хитрости, обману, отвратительному интриганству. И в кругу семьи, и в его канцелярии его боялись и ненавидели. Он имел немало врагов и завистников. Сумев пролезть в новую администрацию, он прикидывался недругом фашизма. В то же время он имел причастность к тайно существующей партии «Нехзет-е-мелли», ставившей перед собой цель