Охота на судьбу - Андрей Удовиченко

— Милорд! — донеслось сзади, — простите, что прерываю Вас, но Ваше поручение выполнено, я…

Файрис, позабыв о защите своей уязвленной гордости, которая за последнее время напоминала изрядно помятый в бою железный щит, резко повернулся к Азхольду с таким выражением лица, что, не будь мраморная статуя мага, расположенная позади его слуги, влита в постамент, она бы сбежала и укрылась в каком-нибудь безопасном месте. Азхольд верно понял по искаженной физиономии своего господина, что пришло время замолчать, и не преминул сделать это.

— Мне пора, — скрежетнул зубами Файрис, обращаясь к Мортрезе.

— Как жаль, как жаль. Беседовать с Вами одно удовольствие.

Бог войны, не скрывая своего раздражения, поморщился после брошенной напоследок Смертью фразы, так, словно сжевал два лимона сразу, и, очевидно, выбитый из колеи такой кислой трапезой, не найдя что ответить Мортрезе, увел Азхольда за собой в свой рабочий кабинет.

Смерть, улыбнувшись, проводила взглядом взбалмошного юнца, а затем развернулась и величественно поплыла по коридору по своим делам.

— Ты бы еще Кармгосу доложил, — скинув на ходу свой плащ на спинку кресла, проворчал Файрис.

— Я не…

— Давай сюда!

— Конечно милорд, — Азхольд спешно извлек из сумки договор, подписанный Глу-Атошем.

Лорд Файрис, приземлившись в кресло следом за своим плащом, по привычке закинул ноги на стол и принялся вновь перечитывать договор.

— Он что-нибудь сказал? — промолвил бог войны, не отрывая глаз от документа.

— Да, господин, он сказал, что в любое время, после выполнения его части сделки, он может потребовать выполнения его просьбы, и вы будете обязаны…

— Да чтоб тебя! — гаркнул Файрис, — это я и так знаю! Что-нибудь еще он говорил? Что-нибудь важное?

— Нет, милорд, это все, — быстро ответил Азхольд, потупившись.

Возможно, если бы Файрис был более внимателен и не был бы так увлечен своей в крайней степени раздосадованной персоной, то наверняка заметил бы сумку, с которой его слуга вернулся к нему после выполнения поручения. Кто знает, в каком направлении устремилось бы течение событий, заподозри в этот момент бог войны неладное.

— И чего ты ждешь? — буркнул Файрис и, оторвав взгляд от бумаги, грозно уставился на стоящего перед ним в ожидании слугу, — приведи оружейню в порядок! Заточи клинки! Займись делом, черт бы тебя побрал!

— Слушаюсь, — опустив голову так, что его подбородок коснулся груди, виновато пробормотал Азхольд и, развернувшись, тихонько покинул кабинет своего господина, дабы не навлечь на себя новую порцию божьего гнева.

Вспомнив недавние слова Глу-Атоша: «Прислуживание, рабство, заточение», которые назойливо вертелись в его голове, сердце кузнеца заныло от боли и обиды. Он ковылял по коридору, словно мертвец, только что поднятый некромантом.

— Я червяк, таракан, драный ковер, об который все кому не лень вытирают ноги, — бичевал себя Азхольд, — паук был прав, абсолютно прав.

Может, не состоись беседы с Глу-Атошем, кузнец воспринял бы все, как всегда — со спокойствием и покорностью. Но теперь слова паука, словно горящие угли, распалили костер его души, подняв из глубин давно затухшие воспоминания.

И потому, повинуясь бунту своего сердца, вместо того, чтобы направиться в оружейную, как ему и полагалось по приказу Лорда Файриса, Азхольд, перейдя, как это зачастую бывает у людей, от печали к гневу, уверенно зашагал в свою келью.

Не сказать, что выходка кузнеца попахивала авантюризмом или чем-то революционным, но для него в этот момент, после долгих лет коленопреклонения, это было вершиной возможного протеста.

Скромная келья Азхольда, по сути представлявшая собой чулан с жестким матрасом, валявшимся на полу в углу, по мнению Файриса, была подходящим местом для проживания слуги. Ведь только боги «Восходящего дворца» могли рассчитывать на королевские покои. А как же иначе? Присутствие социального неравенства было обязательно. Впрочем, власть имущие на Фархорне считали абсолютно также.

Азхольд плюхнулся на свой матрас и, закинув руки за голову, вновь впал в уныние.

«И в этом заключалось все мое неповиновение? Да я просто бунтарь, черт возьми! Файрис, конечно, ничего не заметит, если не заглянет в оружейню. А он туда точно не заглянет, он слишком взбудоражен этой сделкой, чтобы тратить время на мою дрессировку», — размышлял Азхольд.

«Может, все же заняться делом», — по привычке прозвучал голос рассудка.

«Нет! Нет! Нет!», — протестовало сердце.

— Будь они прокляты! Лучше бы я умер, лучше бы я не появлялся на свет! — застонал Азхольд от безысходности и, вскочив со своего ложа, принялся мерить шагами чулан. Впрочем, комнатушка была настолько мала, что слабо подходила для этого, ведь расстояние между стенами кельи измерялось какой-то парой-тройкой шагов. Азхольд, обнаружив, что не может должным образом выпустить пар таким путем, был готов перейти к кардинальным мерам, излив свой гнев, пропитанный отчанием, на каменных стенах комнатушки. И вот, приготовившись обрушить на бездушную каменнную кладку град ударов, а иначе говоря, размозжить костяшки своих кулаков, превратив их в кровавое мессиво, Азхольд сделал мощный замах руки, от чего кожаная сумка, повисшая на его плече, колыхнулась, напомнив о себе. Казалось, время для Азхольда в этот момент остановилось. Разговор, состоявшийся не так давно с Глу-Атошем, вторгся в мысли мужчины. Слово в слово Азхольд прокручивал в голове беседу с загадочным существом, но одна из фраз ядовитым жалом впилась в сознание человека, оттеснив собой все остальные: «Я предлагаю сделку тебе, а не Файрису. Тебе, Азхольд, как личности, обладающей свободой выбора».

Дрожащей рукой кузнец извлек из сумки договор, предложенный ему Глу-Атошем и, развернув пергамент, стал внимательно читать его условия. Глаза его быстро бегали по изящно выведенным строкам документа, а лицо Азхольда бледнело с каждым прочитанным словом. После изучения условий договора взгляд мужчины не выражал ничего, кроме испуга. Казалось, кузнец вот-вот рухнет в обморок.

— Но почему мне, но как же я смогу? — бормотал Азхольд, приоткрыв крохотное оконце в своей келье, дабы глотнуть немного свежего воздуха. Кузнец сорвал с себя сумку, которая в этот момент была для него просто неподъемной ношей, и зашвырнул ее в угол помещения. Звон вывалившегося из сумки предмета заставил Азхольда вздрогнуть, словно от удара молнии. На каменном полу кельи, в углу рядом с сумкой, лежал кинжал. Мужчина, хоть и будучи кузнецом, и не просто кузнецом, а мастером-оружейником обители богов, никогда не видел ничего подобного. Черное, словно ночь, лезвие кинжала было усеяно вязью рун, сияющих алым цветом, а серая рукоять клинка, искусно оплетенная сотнями серебряных нитей, оканчивалась окольцованной гардой. Азхольд с осторожностью, так, если бы это было не холодное оружие, а дремавшая гадюка, взял таинственный клинок в руки. Кузнец чувствовал силу кинжала — странную, чуждую людям, мощь, исходящую от оружия.