Тропою волка - Михаил Голденков

— Дзякуй, братко, за все. Я твой должник, — говорил Богуслав, имея в виду свою амнистию перед королем.

— Няма за што, — отвечал, улыбаясь, Михал и предупреждал: — Только без драк, как на моей свадьбе, ладно?

— О чем ты, братко! — разводил руки в кружевных манжетах Богуслав. — На твоей свадьбе я и не дрался вовсе, просто заехал в рыло этому Комаровскому, да и то только после того, как он сам бросился на меня с кулаками! Эти ляхи не умеют пить! А напьются — лезут в драку! А ведь Комаровского я очень даже benignissime excepit (вежливо принял — лат.).

— А ваша едва не начавшаяся дуэль с Собесским? Если бы не я…

— Пустое, — вальяжно прервал Михала Богуслав, кладя руку кузену на плечо, — Собесский тоже, когда напился, то стал поп sine periculo (не совсем безопасный, лат.). Русский вроде, а пить не умеет, как и его любимые ляхи! Ополячился, браток!

Однако Богуслав был верен себе. Когда он поднялся со своего места и принялся высказываться по поводу кандидата на престол Речи Посполитой, то польские шляхтичи, и без того коршунами смотревшие на Богуслава, схватились за сабли — Слуцкий князь предлагал кандидатуру сына курфюрста Брандербургии, Карла. За него он и предложил выдать Бенедикту — вторую племянницу Марии Гонзаго.

— Мало нам германцы крови пустили! — со своего места встал Юрий Володыевский, имевший зуб на Радзивиллов. — Ты хочешь их еще на трон впустить! Ганьба!

— Не слушайте этого изменника! — орали другие шляхтичи, поддерживая Володыевского. — Не нужны нам немцы!

— Вы сами не лучший вариант предлагаете с французом этим! — отвечали сторонники Богуслава. — Нам пруссы и шведы ближе по уму и характеру, чем эти взбалмошные лягушатники!

— По поводу изменника спросите у Володыевского, того, что зовется Ежи! — крикнул Богуслав, указывая на Володыевского и называя его по имени на польский манер.

— Это я-то изменник? — возмутился «маленький рыцарь».

— Конечно! — засмеялся ему в лицо Богуслав. — Я в 51-м рубал несчастных русских казаков, а Юрочка Володыевский, наверное, рубал их с другого боку. Плакал, небось, при этом.

— Я солдат короля, мать твою! — не сдержался Володыевский, задетый за живое. Он схватил саблю и ринулся на Богуслава.

Богуслав, недолго думая, схватил высокий голландский стул, обитый черной кожей, и обрушил его на голову Володыевского. Подольский князь растянулся на полу, в сторону по скользкому начищенному полу полетела его сабля, звеня об мрамор лезвием. Поляки ринулись заступаться за Володыевского. Литвины — за Богуслава. Началась драка, слава Богу, на кулаках.

— Порядок! — кричал король, но его уже не слушали. Ян Казимир призвал на помощь аркебузиров. Как из-под земли выскочили и драгуны Богуслава Радзивилла. Солдаты стали волтузить друг друга прикладами мушкетов… Михал сидел, прикрыв глаза рукой. «Боже, где Богуслав, там и драка», — думал он, сгорая от стыда и негодуя. Но дерущихся быстро растащили, Богуслава и двух его противников выдворили из зала. Одного, Володыевского, пришлось выносить. «А как же доклад по Менскому воеводству и ВКЛ?» всполошился Михал. Он выскочил на середину зала и, раскинув руки, громко крикнул:

— Панове! Давайте вернем Богуслава Радзивилла! Пусть извинится и вернется в зал! Не так уж и плоха его позиция относительно кандидатуры наследника! Вспомните, ясновельможные паны, чем закончилась попытка усадить на наш трон еще одного Анри, но по фамилии Валуа! Его в качестве короля выдвигали еще при моем дедушке Радзивилле Сиротке! И отец, и дедушка много возмущались по тому поводу — француз сбежал из Речи Посполитой уже через год! Вспомните, Панове! Дед мой, князь Миколай Криштоф Радзивилл Сиротка, лично ездил с коронными послами, приглашавшими в свое время Валуа на трон, чтобы вернуть беглеца. В Париже французу поставили ультиматум: или он король и великий князь Польши и Литвы, или же нет. Анри Валуа лично отказался от короны, посчитав Речь Посполитую слишком грубой для себя страной. И это он сказал о Великой Польше, паны ясновельможные! Ибо в Литве Анри и не было вовсе! Ясновельможные паны! Я не хочу проводить сравнений между тем Анри и нынешним, но нам надо взять это на заметку: французы у нас не уживаются. Поэтому давайте выслушаем Богуслава до конца, он привез очень важный доклад по состоянию дел в Литве!

— Хорошо! — согласился Ян Казимир. — Пусть вернется, но извинится перед сеймом.

Богуслав вновь появился в зале под смех одних и под недовольный гул других. Князь согласился извиниться, но извинения у него получились в свойственном ему чисто издевательском стиле:

— Я прошу прощения, спадарство, что проявил грубость и бестактность в ответ на еще большую грубость и бестактность моих не совсем воспитанных коллег…

Богуслав вернулся и вновь заспорил, на этот раз с самим королем. Радзивилл, к неудовольствию Яна Казимира, стал активно заступаться за права ариан — протестантских антитринитариев, которых особенно много было как раз не в Польше, a в Литве, благодаря литвинскому просветителю Сымону Будному. Ян Казимир демонстрировал нетерпимость к этому протестантскому течению и выдвигал закон, запрещающий «богохульную секту». Король предлагал изгнать из страны последователей Будного либо заставить их перейти в католицизм. Между старыми друзьями — Богуславом и королем — началась перепалка.

— Я не всех протестантов имею в виду, как вам, должно быть, показалось, пан Богу слав! — гремел, гневно сверкая очами, Ян Казимир. — Я хочу очистить реформацию удалением богохульников! Ведь они не почитают Христа как Бога, но только как пророка Бога!

— Так давайте выгоним магометян тоже! — парировал Богуслав. — Они тоже чтут Иисуса Христа, как и Магомета, не как Бога, но как его пророка! Что в том дурного? Бог все равно един для нас всех! Вы же уподобляетесь московскому царю! — громко говорил Богуслав, и его веко нервно дергалось. — Арианами были в свое время готы, захватившие Рим. Значит, Бог помогает им! Нужно быть хотя бы веротерпимыми!

В зале вновь поднялся недовольный шумок. Шляхтичи, кажется, поддерживали короля. Ну, а король искренне переживал, что Литва как вотчина Ватикана окончательно утрачена. После того как Радзивилл Черный в 1557 году провел в Вильне первый учредительный синод литвинских протестантов, количество ушедших в реформаторские течения выросло более, чем того хотелось и Риму, и Варшаве. В Новогрудском воеводстве из шестисот дворянских семей католиков и православных лишь шестнадцать остались в православии, а остальные пятьсот восемьдесят четыре ушли в протестантизм. Похожая картина была по всему Великому княжеству Литовскому, Русскому и Жмайтскому. Об этой проблеме Ян Казимир разговаривал еще с отцом Михала в 1648 году на собственных выборах, и Радзивилл также переживал, что количество католиков составляло пятнадцать процентов от всех верующих в Княжестве, хотя в начале столетия их было почти сорок процентов. И эта цифра продолжала уменьшаться в геометрической прогрессии за счет кальвинистов, ариан и лютеран…