Семь смертей Лешего - Андрей Салов

Им проще, им можно смеяться. Ничего им за это не будет, упрятать их еще дальше, никто не сможет. Они и так находятся где-то у черта на куличках, а срок, который предстоит здесь тянуть, слишком большой для того, чтобы чего-то бояться. И они, не скрываясь, давали волю чувствам, что лучше всяких слов, служили наградой автору едких частушек.

Другое дело люди с оружием. Охрана, зорко следящая за каждым шагом заключенных, одетых в серое существ, с неизменным номерком на груди. Они готовы в любой момент открыть огонь на поражение, если кто-нибудь из них рискнет нарушить запретную, огражденную бечевкой с повязанными на нее красными лоскутами материи, черту. Им смеяться категорически запрещено. Нет, конечно, рот тебе заткнуть никто не вправе, как и уши, смейся сколько тебе влезет, но только не забывай, что смеясь над явной антисоветчиной, становишься соучастником преступления против советской родины, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

И поэтому они крепились, пыжились, надували щеки, отворачивались в сторонку, чтобы не дай бог, кто-нибудь из коллег не узрел даже тени улыбки на лице. Здесь, как и во всем советском Отечестве, правил закон Иуды, каждый мог заложить и предать каждого ради собственной, даже ничтожной выгоды. Лишняя десятка к зарплате в качестве премии, либо очередной плюс в личное дело, что означает очередной, пусть и совсем крохотный, но все же шажок вперед на пути карьерного роста. Иудой мог оказаться кто угодно, даже закадычный друг, который всегда тебе улыбается, делится последним, но ждет-выжидает, чтобы в нужный момент слить накопленный на тебя компромат в заинтересованные органы, если только почувствует в этом деле малейший для себя любимого, интерес.

И поэтому никто не рисковал выказать веселье на глазах коллег. И прятались друг от друга, скрывая ухмылки под нарочито серьезными лицами. И только светящиеся смешливым блеском глаза, красноречиво сигнализировали о том, каково на самом деле, истинное душевное состояние их обладателя.

И так продолжалось весь день, лишь с наступлением первых признаков надвигающихся сумерек работы сворачивались, заключенные загонялись обратно в лагерь. Для дальнейшего несения заслуженного наказания, в соответствии с уставом исправительного заведения. И можно было не сомневаться, что, едва доставив заключенных по месту назначения, отправив в камеры, надзиратели наперегонки кинутся к кабинету капитана Шалмина. С тем, чтобы лично доложить о вопиющем нарушении правил внутреннего распорядка учреждения, со стороны упрямого зэка, - Халявина, получить соответствующие указания от начальника, на предмет мер воздействия на неуправляемого и своенравного мужика.

И только попробуй не доложи о проступке, самому может не поздоровиться. Всегда найдутся доброжелатели, что, особо не обременяя себя фактами, сделают соответствующие выводы, и поспешат поделиться ими с начальством. Ну, а их начальник форменный дуролом, и хотя об этом никто не говорил вслух, по уже известной причине, знали об этом все. А поэтому охранники почли за традицию после окончания дежурства, выстраиваться в очередь подле капитанского кабинета. Здесь они как бы отмечались в глазах сослуживцев, судачили о рвении на благо исполнения законности, и только потом покидали мрачные стены казенного заведения, хотя в подобном сборе и не было необходимости. Только чувство самосохранения заставляло их задерживаться на работе лишние полчаса, желание не выделяться от сослуживцев, что могло привлечь к собственной персоне, излишнее внимание.

Отметившись у кабинета капитана Шалмина, они со спокойной душой убирались прочь, в расположенный поблизости от тюремных стен, небольшой таежный поселок, в котором они вынуждены были провести не один десяток лет, до выхода на заслуженную пенсию, со всеми полагающимися льготами и выплатами. И каждый копил деньги для этого знаменательного дня, благо тратить их здесь, в лесной глуши, было особенно некуда. И в этом у сотрудников исправительного учреждения было замечательное единство.

Скопить к пенсии побольше деньжат, чтобы их затем хватило на уютную квартирку в городе на большой земле. И чтоб квартирка была в центре, со всеми удобствами. И чтобы денег хватило обставить ее необходимым арсеналом мебели и бытовой техники. И с каждым прожитым месяцем, с каждым отложенным на сберкнижку червонцем, приближался тот день, которого с нетерпением ждали обитатели казенного учреждения с погонами на плечах. Люди, получившие срок до пенсии, бродить по серым и унылым казематам, чтоб в старости, пожить немного в свое удовольствие, за государственный счет, наслаждаясь заслуженным отдыхом.

Здесь, в удаленной от ближайшего города сельской глуши, тратить кровные, полученные за работу красные и фиолетовые бумажки с портретом вождя, было некуда. В быту они обходились минимумом мебели и удобств для жизни. Не нужно тратиться и на одежду. Полученного по месту службы летнего и зимнего обмундирования, хватало не только для личного пользования, но и перешить, понаделать нарядов и жене, и детям, если таковые имеются. Плюс к этому помогает свой огород и имеющаяся в каждом дворе скотина, что поддерживает семейный бюджет на должном уровне.

Самая весомая доля в расходах, конечно же, питание. Но и тут можно выкрутиться. Сотрудник тюрьмы и завтракал, и обедал, а порой и ужинал по месту службы. Уходя домой, прихватывал захваченную с кухни авоську с продуктами. Продуктов на кухне хватало всем, по крайней мере, кто здесь служил.

Слишком гуманным было советское государство к нарушителям закона. Чересчур много полагалось на долю заключенных добротных продуктов самого широкого ассортимента. Исправить подобную несправедливость, и взялись со всем пылом сотрудники исправительного учреждения.

Заключенный должен нести суровое наказание все отведенное ему время и проявляться оно должно буквально во всем. И нечего ему обжираться, брюхо набивать казенными харчами. Пусть получит сполна и здесь. И осужденные получали сполна от щедрот служителей закона. Жидкая баланда неопределенного вкуса и грязно-серого цвета, да кусок черствого хлеба, были их постоянным рационом. Ну а то, что им положено по нормам выдачи, честно делилось на количество несущего в этот день службу, тюремного персонала. Уносилось все это добро домой, жене и детям, которые тоже хотят есть, и которые в отличие от зэков, никаких законов не нарушали. Да и персоналу, для точного исполнения распоряжений начальства и служебных инструкций по соблюдению внутреннего распорядка, правил содержания вверенного им контингента, нужно хорошо и усиленно питаться, чтобы быть здоровыми, бодрыми и уверенными в себе. Этому способствовала столовая для сотрудников, где все честно и без обмана, согласно утвержденной раскладке.