Дом у озера Мистик - Кристин Ханна

— Вы хотите подержать свою дочь?

— Хочу ли я?!

Энни чуть не задохнулась от радости. Она уже не верила, что этот момент когда-нибудь наступит, то есть она все еще надеялась, но ее вера в то, что это случится, иссякала с каждым днем. Она боялась поверить, боялась, что если поверит, а потом это не произойдет, то она никогда не оправится от удара. Она молча протянула руки, не в силах сказать ни слова.

Медсестра подошла к Энни и положила ребенка ей на руки. Энни вдохнула этот удивительный младенческий запах, она еще помнила его. Она откинула край розового одеяльца и коснулась лобика дочери.

Кэйти приоткрыла ротик и зевнула, из-под одеяла вдруг показался крошечный розовый кулачок. Улыбаясь и бессвязно бормоча какие-то нежные слова, Энни развернула одеяльце и посмотрела на свою девочку в крошечной, словно кукольной, одежке. Сквозь бледную кожу на тоненьких ручках и ножках просвечивала сеточка голубых вен.

Кэйти открыла рот и издала недовольный писк. Энни почувствовала покалывание в груди, сквозь ткань ночной рубашки проступили влажные пятна. Она быстро развязала тесемки рубашки и поднесла Кэйти к груди. После недолгой возни и нескольких неудачных попыток Кэйти наконец припала к соску.

— Здравствуй, Кэйти, — прошептала Энни, гладя ее нежную головку и тихо смеясь от счастья. — Вот мы и познакомились.

Первые дни дома были поистине сумасшедшими. Хэнк и Терри крутились вокруг Энни, предлагая свою помощь и не принимая отказа. Они украшали дом к Рождеству, доставали с чердака коробку за коробкой и радостно приветствовали каждое очередное обнаруженное сокровище. В гостиной поставили елку высотой в десять футов и стали складывать под нее подарки. Натали каждый день по нескольку раз звонила домой и спрашивала, как Кэйти. Энни не могла со всем этим справиться, ей хотелось только одного: смотреть на чудо, на свое дитя. Наконец Хэнк отбыл домой, пообещав вернуться на Рождество.

Снова оставшись вдвоем, Блейк и Энни пытались вернуться к привычному распорядку жизни, но это было не так легко, как раньше. Энни проводила все время около Кэйти, а Блейк проводил все больше и больше времени в офисе.

В третью неделю декабря Хэнк встретил Натали в аэропорту Сан-Франциско и они вместе полетели в Лос-Анджелес. Праздничный семейный обед получился тихим и довольно напряженным, и это лишний раз напомнило Энни о том, какими зыбкими стали отношения с Блейком. Даже когда все они рождественским утром открывали подарки, напряжение их не оставляло.

Хэнк наблюдал за Блейком. Энни слышала, как он засыпал ее мужа вопросами: «Куда ты собираешься?», «Почему тебя сегодня вечером не будет дома?», «Ты поговорил об этом с Энни?».

Энни видела, что Блейк чувствует себя посторонним в собственном доме. Натали частенько наблюдала за отцом, пытаясь не пропустить момент, когда он возьмет Кэйти на руки, но Блейк никогда этого не делал. Энни же все было понятно, она уже проходила через это. Блейк был не из тех отцов, кто сразу принимает своего новорожденного ребенка. Младенцы его пугали и приводили в замешательство, а Блейку ни то ни другое состояние не нравилось. Но Натали этого не понимала, и Энни видела разочарование дочери, когда она передавала отцу младшую сестренку, а тот только качал головой и отворачивался.

Энни лежала у самого края кровати. Рядом вытянулся во весь рост, заняв все пространство, Блейк. Он откинул руку в ее сторону и уперся согнутым коленом в ее бедро. Энни слышала его ровное дыхание, этот ритмичный звук много лет сопровождал ее сон.

Она осторожно выбралась из-под одеяла, подошла к высокому французскому окну и распахнула створки. Ветер всколыхнул легкие, прозрачные шторы. Как часто просыпалась она одна в темноте, и как отчаянно ей хотелось, чтобы ее приласкали и успокоили, но в ее браке не было ни тепла, ни нежности, ни успокоения. Да, они оба старались, каждый на свой лад, восстановить прежние отношения. Блейк — подарками, обещаниями и тихими разговорами о вещах, которые были для нее важны, Энни — быстрыми улыбками, фильмами, взятыми напрокат, и изысканными обедами для двоих. Но это не действовало. Они были как две бабочки, оказавшиеся по разные стороны оконного стекла, которые трепещут крыльями, отчаянно пытаясь пробиться через стекло каждая со своей стороны.

Блейк с усталым вздохом отодвинул от себя диктофон и убрал материалы дела в папку. В последнее время ему было все труднее на чем-то сосредоточиться, и от этого уже начинала страдать его работа. Кэйти спала лишь по нескольку часов кряду, и всякий раз, когда она плакала или хныкала, Блейк просыпался, а потом не мог заснуть снова.

Он встал и налил себе виски. Вращая янтарную жидкость в уотерфордском стакане, он подошел к окну и посмотрел на улицу. Январский пейзаж за окном был похож на серую акварель. На фонарных столбах кое-где еще оствались забытые новогодние украшения.

Блейку не хотелось идти домой к его до странности равнодушной жене и вечно пищащей новорожденной дочери. Как он и ожидал, вся жизнь Энни теперь была сосредоточена на малышке. Для него у жены времени не оставалось, а когда наконец малышка на какое-то время засыпала, Энни падала в постель, слишком усталая для чего-то большего, нежели быстрый поцелуй в щеку и торопливое «спокойной ночи».

Да, надо признать — он слишком стар, чтобы снова становиться отцом. У него и в молодости не было этого желания — становиться отцом, а с возрастом тем более — никакие родительские способности в нем не раскрылись.

В дверь постучали. Блейк отставил стакан.

— Войдите.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошли Том Абрамсон и Тед Свейн, партнеры Блейка.

— Эй, дружище, уже половина седьмого! — сказал Тед с кривой усмешкой. — Предлагаю двинуть в бар и отметить решение по делу Мартинсона, что скажешь?

Блейк знал, что он должен отказаться. У него вертелась мысль, что сегодня он зачем-то должен быть дома, но он, хоть убейте, не мог вспомнить зачем.

— Конечно. — Он потянулся за пальто. — Но только по одной, а потом мне надо домой.

— Нет проблем, — сказал Томми. — У нас у всех семьи.

Это, конечно, было верно. Всех троих ждали дома их жены и дети. Но почему-то в тот вечер в одиннадцать часов они все еще были в баре, смеялись, громко спорили и поднимали тосты. В половине двенадцатого Тед отправился домой, за ним последовал Том. Блейк, сидящий на табурете у стойки бара, остался один. Друзьям он сказал, что хочет допить свой напиток, но правда состояла в том, что он тянул один и тот же коктейль почти час. Он то и дело поглядывал на дверь, твердя себе: «Мне нужно идти», потом вспоминал о большой кровати в их спальне, о том, как его жена спала, сдвинувшись на самый краешек, подальше от него, и не вставал с места.