Дело диких апостолов - Андрей Воробьев

— …Нет, Коля, прибор все-таки надо проверить, — извлекая очередную, третью, бутылку «Ахтамара» из-под полы пиджака пятьдесят шестого размера, заявил Александрыч, — а вдруг мы Лехе какое-нибудь г… подсунули?

И старый сыщик начал нажимать кнопки на телефонной трубе, декламируя: «Девушка, здравствуйте, как вас звать, Тома? Семьдесят вторая, жду, дыханье затая» … Очевидно на другом конце линии он услышал заветное: «Килопейджинг», здравствуйте, номер абонента, пожалуйста», так как забасил на всю палату, выкрикивая номер Аниного пейджера. На просьбу, высказанную руководителем сыскного агентства, не орать так громко, Александрыч лишь отмахнулся: «Слышно плохо», а потом снова забасил.

— Передайте абоненту: «Я тебя люблю. Точка. Алексей»!.. Повторяю: «Я тебя люблю…»… «Я!»… «Тебя!»… (Ну, что за дура такая, ни фига не слышит!..) Повторяю по буквам: «Яков… Тимофей, Елена, Борис, Яков…»

Алексей хотел было сказать, чтобы Александрыч перестал названивать и кричать о том, о чем его не просили или, хотя бы, набрал еще раз номер пейджинговой кампании — вдруг слышно будет лучше, но старый сыщик уже разошелся во всю, то выкрикивая слова послания, то ругаясь на непонятливую операторшу.

— Повторяю последний раз, передайте: «Я! ТЕ-БЯ! ЛЮБ-ЛЮ!..» (Дура ты, непонятливая!.. — Дура, говорю!) «ТОЧ-КА! А-ЛЕК-СЕЙ!»…

Наконец, сообщение было передано и Александрыч облегченно заглотил очередную порцию коньяка: «Ну, кто там таких глухих на работу нанимает? Я бы, блин, всех поувольнял» — и вытер огромным носовым платком выступившую на лбу испарину.

Буквально через пару минут неожиданно противно запищал лежащий на тумбочке пейджер. Александрыч, резво схватив его, нажал зеленую кнопку и сунул в лицо раненому: «Работает, ешкин кот, работает! Читай, Леха!»…

По вдруг округлившимся глазам Алексея старый сыщик понял, что со связью возникли какие-то проблемы и поднес пейджер к собственным глазам. Очевидно, что операторша слишком буквально восприняла текст, подлежащей передаче и отправила в адрес Анечки все, что просил разбушевавшийся сыщик («Я тебя люблю, дура ты непонятливая. Алексей»). Во всяком случае, теперь во весь мерцающий экранчик пейджера красовался лаконичный ответ: «САМ ДУРАК!»…

Аня, отправив ответ Нертову с находящегося в прихожей телефона, тихо проскользнула в свою комнату. Там она также тихо, чтобы ненароком не побеспокоить больного дедушку, легла на тахту, укрывшись с головой пледом и только тогда, не в силах больше сдерживаться, беззвучно расплакалась, прижимая к лицу теплые ладошки. Она даже не услышала, как дверь в комнату слегка приоткрылась и в образовавшуюся щелку протиснулся мокрый холодный собачий нос, следом за которым показалась большая черная голова с рыжими подпалинами над янтарными глазами.

Убедившись, что на нее никто не обращает внимания, ротвейлерша Маша, вошла в помещение и, негромко процокав когтями по паркету, приблизилась к безнадежно плачущей девушке. Собака села у тахты, осторожно положила толстую переднюю лапу на ее край и попыталась дотянуться до Ани, но это ей не удалось — тахта была слишком широкая, к тому же мешал плед. Тогда Маша полностью взгромоздилась на тахту, поочередно поставив на нее все четыре лапы и махнув напоследок в сторону двери толстой попой, увенчанной кленовым листом рыжеватой шерсти под куцым остатком хвоста. Затем она осторожно улеглась, прижавшись теплым шелковым боком к пледу и, после нескольких неудачных попыток, наконец, просунула внутрь нос, ткнув им в мокрые от слез ладошки девушки. На смену холодному носу пришел теплый розовый язык, которым собака принялась старательно залечивать Анины переживания, обслюнявливая ее буквально по самые уши.

Девушка слабо и безуспешно попыталась отстранить незваную утешительницу, но была вынуждена при этом убрать руки от лица, в результате чего вылизанными оказались и подбородок, и заплаканный носик, и глаза. Аня, понемногу начала успокаивться, но еще всхлипывала. Потом что-то тихо шептала на ухо Маше, поверяя словно ближайшей подружке самые сокровенные мысли, а та лишь сочувственно вздыхала, выражая полное согласие очередной попыткой лизнуть лицо девушки. Незаметно для себя Аня так и уснула, обняв большую черную собаку, бдительно следившую, чтобы никто не посмел нарушить этот мирный сон…

Некоторое время после поспешного ухода сыщиков Нертов молча лежал, уставившись в белый больничный потолок, стараясь справиться с обжигающими волнами боли в правом плече и в груди. На лбу выступили мелкие бисеринки холодного пота, раненого лихорадило, но он усилием воли заставлял себя не думать об этом, готовясь к дальнейшим действиям, которые непременно следовало совершить.

Перед глазами вдруг начали поочередно появляться образы ушедших женщин, с которыми он некогда был близок: несостоявшейся киллерши Марины, доброй, но беспутной экс-супруги Светы, чудом спасшейся от убийц хозяйки «Транскросса» Нины Климовой, все понимающей Милы … Потом эти образы тускнели, таяли, а вместо них между приступами боли появлялось лицо той единственной, о которой Алексей думал все последние дни. Аня грустно смотрела откуда-то издалека своими огромными и грустными, как на иконе, глазами, потом ее губы беззвучно шептали «Сам дурак» и видение исчезало, чтобы появиться вновь и снова неожиданно исчезнуть, оставив только безысходность и невозможность оправдаться…

Нертов понял, что больше не может ждать и, чуть не вскрикнув от резкой боли в ране, поднялся с кровати. С трудом он оделся в полосатую больничную пижаму, сунул в карман несколько крупных купюр, вытащенных из тумбочки и, нетвердыми шагами направился к выходу из клиники. На его счастье дежурная медсестра куда-то отлучилась со своего поста, а потому не смогла задержать раненого…

…На углу Загородного и Социалистической остановился старенький «москвич», из которого с видимым трудом выбрался пассажир — высокий парень, в полосатой застиранной пижаме и в кожаных шлепанцах с белыми инвентарными номерами на носках. Пижамная рубашка была даже не одета, как полагается, а наброшена на плечи, частично прикрывая перебинтованную грудь и правую руку пассажира.

— Может тебя проводить до дома, — несмело осведомился водитель, засовывая в карман крупную купюру, которой парень рассчитался за проезд, — а то вдруг свалишься по дороге?

Но тот лишь выдавил: «Спасибо, я сам» и, слегка пошатываясь, направился к ближайшей парадной. «Ну, смотри, как знаешь»… — запоздало произнес водитель «москвича», отправляясь в дальнейший путь.

…Неожиданно Аня проснулась. Нет, ее разбудил не короткий звонок у входных дверей (он прозвучал лишь через несколько секунд после того, как Мэй — Маша вскочила с тахты и бросилась к выходу из квартиры) — девушке вдруг показалось, что она немедленно должна бежать, спасать только недавно обидевшего ее человека, которого, тем не менее, она так сильно любила.

— Мэй, ты куда?.. — Не поняв толком, что происходит, воскликнула Аня и в этот миг услышала трель «Сольвейга». — Подожди, я иду…

«Внучка, не смей!»… — запоздало прогрохотало из соседней комнаты предупреждение Николая Григорьевича. Но девушка уже распахнула дверь…

«Прости… Я люблю тебя»… — сквозь розоватую пелену боли только и успел прошептать Алексей, после чего, теряя сознание, начал медленно сползать на пол, цепляясь здоровой рукой за косяк. Единственное, что он успел услышать, стремительно улетая куда-то по длинному тоннелю с манящим вдалеке ярким светом — плачущий вой большой черной собаки с рыжими подпалинами и Анино безнадежное «Не-ет!»…

«Сам дурак»!.. — Запоздало мелькнула в голове последняя мысль…

Конец