Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь - Кеннет Славенски

В этой неопределенной ситуации Сэлинджер пошел на отчаянный шаг. Он обратил свой взор на Голливуд. Переступив через свое недовольство тем, что сделали кинематографисты в 1949 году с «Лапой-растяпой», он решил продать права на экранизацию еще одного произведения из «Девяти рассказов», на сей раз «Человека, который смеялся». Своим представителем Сэлинджер выбрал X. Н. Суонсона, бизнес-партнера «Гарольда Обера». Суонсон, известный среди друзей как Суони, представлял в Голливуде наиболее известных и успешных писателей. Он был агентом Уильяма Фолкнера, Эрнеста Хемингуэя и, что особенно знаменательно, Ф. Скотта Фицджеральда.

И, коль скоро Сэлинджеру пришлось опуститься до передачи прав на «Человека, который смеялся» столь презираемой им индустрии, он, по крайней мере, благодаря Суонсону оказался в престижной компании.

Когда Суонсон обратился к голливудским продюсерам с предложением Сэлинджера, их реакция оказалась вполне предсказуемой. Перспективы сотрудничества они приняли с восторгом, однако более всего их интересовала возможность экранизации «Над пропастью во ржи». А вот как раз на это Сэлинджер согласия не дал. К тому же он категорически отказывался принимать какое-либо участие в адаптации своего произведения для экрана. Он просто желал продать права на экранизацию «Человека, который смеялся», и дело с концом.

Бродвей тоже положил глаз на роман «Над пропастью но ржи». Знаменитый режиссер Элиа Казан умолял Сэлинджера доверить ему инсценировку. Когда обессиленный Казан в последний раз принялся уговаривать автора, Сэлинджер просто покачал головой и пробормотал: «Не могу дать разрешения. Боюсь, что Холдену это бы не понравилось». На том все и кончилось, но сама история стала легендой.

Существовало, возможно, и другое объяснение такой суровости Сэлинджера к Голливуду и Бродвею помимо желаний Холдена Колфилда. Восьмого ноября 1956 года Сэлинджер получил чек от «Нью-Йоркера» за «Зуи». Уильям Шон перечеркнул мнение членов своей редколлегии и решил опубликовать повесть вопреки их мнению. Более того, Шон постановил, что редактировать «Зуи» будет он сам. Для Максуэлла и Уайт такой поворот дела стал ушатом холодной воды. Пойдя наперекор всем, Шон не только публично высек свой штат редакторов за их самоуверенную близорукость, но и принял сторону Сэлинджера. На протяжении шести последующих месяцев Шон и Сэлинджер будут вдвоем работать над текстом «Зуи», отгородившись от помощи и вмешательства кого бы то ни было из работников журнала. Они проводили целые дни, затворившись в кабинете Шона, где слово за словом просеивали «Зуи» сквозь сито. Работа сблизила их, и после ее завершения они остались верными друзьями. Уильям Шон спас не только повесть Сэлинджера, но и его сотрудничество с «Нью-Йоркером», и писатель никогда об этом не забывал.

В работе над «Зуи» главной проблемой стал объем повести. Как и в случае с «Выше стропила, плотники», журнал требовал от Сэлинджера «ужать» произведение до приемлемых для журнала размеров. В своем законченном виде «Зуи» состоит из 41130 слов и является самым длинным произведением Сэлинджера, если не считать «Над пропастью во ржи». То, что на «ужимание» повести ушло целых полгода, много говорит о ее первоначальном размахе.

Естественно, Кэтрин Уайт умирала от зависти, наблюдая, как за дверями кабинета главного редактора идет какая-то никому не ведомая работа. В запоздалой попытке приобщиться к событию она послала Сэлинджеру несколько писем, выражавших ее интерес к происходящему. Когда в конце ноября 1956 года Сэлинджер, судя по всему, сильно преуспел в редактуре, Уайт послала ему свои нарочито восторженные поздравления: «Я просто хотела, чтобы вы знали, как я счастлива — за вас и за журнал, — что вам удалось довести новеллу до требуемого объема. Очень жаль, что ее нельзя напечатать немедленно… нам придется дождаться специального выпуска, куда бы такая длинная вещь могла войти».

Шесть недель спустя Уайт снова написала Сэлинджеру, но уже без прежней уверенности в том, что дело сильно подвинулось. Своей тональностью, которая наверняка должна была насторожить Сэлинджера, письмо напоминает льстивые увертки Уита Бернетта касательно романа «Над пропастью во ржи»: «Я недавно много и с симпатией думала о вас и о ваших трудах по сокращению большого фрагмента вашего романа до приемлемого для «Нью-Йоркера» размера. Я понимаю, какой это для вас мучительный процесс, и очень надеюсь, что работа идет гладко, не слишком вас изматывает и не отсрочивает завершения романа, которого все мы ожидаем с огромным нетерпением… Уповаю на то, что новые и более короткие фрагменты романа скоро выйдут из-под вашего пера и мы сможем сразу же их опубликовать»'.

Помимо упоминания о незавершенном романе Сэлинджера в письмах Уайт имеется еще один интригующий аспект. Вещь, над которой бились Сэлинджер с Шоном и которая, по мнению исследователей, была повестью «Зуи», Кэтрин Уайт и редакторы «Нью-Иоркера» называли между собой «Иванов Грозный». Ученые с самого начала считали, что под «Ивановым» подразумевается «Зуи», но это вывод, основанный скорее на эмоциях, чем на логике. Трудно вообразить, чтобы такой большой фрагмент неопубликованного романа о семье Глассов мог куда-то исчезнуть.

Дома в Корнише та исключительная самоотдача, с которой Сэлинджер принялся за переработку «Зуи», вынуждала его проводить в бункере целые дни напролет. Для Клэр наступление ее третьей зимы в Нью-Хэмпшире снова омрачалось отсутствием мужа. Как и в предыдущие зимы, она почувствовала себя одинокой и заброшенной. Сэлинджер этого не замечал. Однако его старания отшлифовать «Зуи» до блеска скоро довели Клэр до настоящей депрессии.

На третьей неделе января 1957 года в Нью-Йорк из Лондона приехали Джейми Хэмилтон с женой Ивонной. Предвкушая идеальную возможность продемонстрировать всем ребенка (а также встретиться с Шоном по поводу «Зуи»), Сэлинджер и Клэр радостно упаковали Пегги и отправились в город.

Поскольку мать и сестра Сэлинджера уехали в крут на Бермуды, он, вместо того чтобы остановиться на Парк-авеню, заказал номер в отеле на Манхэттене. Ощутив уже-давно забытый комфорт нью-йоркской жизни, Клэр сочла перспективу возвращения в еще одну одинокую зиму в Корнише совершенно невыносимой. Она дождалась, когда Сэлинджер покинет отель, и бежала с ребенком на руках. Вернувшись, Сэлинджер увидел, что номер в гостинице пуст. Душевные терзания — а последующие события показывают, что терзания были, и серьезные, — Сэлинджер переносил молча. Ни в одном из его писем нет жалоб на отсутствие в Корнише Клэр и утрату Пегги. Сэлинджер продолжал упорно работать над «Зуи».