Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь - Кеннет Славенски

Трудно выразить, насколько желанны стали для Сэлинджера и Клэр (а с годами — и для Пегги) приезды их соседей. О возвращении судьи Хэнда после долгой зимы Сэлинджер писал с благодарностью и облегчением: «Эти двое приносят с собой радость и покой».

Счастливая случайность всегда играла огромную роль и жизни Сэлинджера. Он часто встречал нужного человека в нужное время. Не обучайся Сэлинджер у Уита Бернетта, он вполне мог выбрать актерскую карьеру. Он встретил Хемингуэя, когда ему отчаянно требовалось к кому-то прислониться. Джейми Хэмилтон предложил ему сотрудничество в тот самый момент, когда Сэлинджер, доведенный до отчаяния редакторами издательства «Литтл, Браун энд компани», более всего нуждался в понимании. Уильям Шон появился в его жизни, когда писатель не мог обойтись без профессионального одобрения. Возвращение же Клэр в 1955-м спасло его от мрака, куда он мог безвозвратно погрузиться. Дружба Сэлинджера с судьей Лернедом Хэндом стала ярчайшей иллюстрацией такой же неожиданной удачи.

Биллингз Лернед Хэнд считается самым влиятельным из американских судей, никогда не избиравшихся в Верховный суд. Его часто называют «десятым членом Верховного суда» в знак признания его роли в американской системе правосудия. Его речь 1944 года о природе свободы содержала столько красноречия и глубоких мыслей, что принесла ему немедленную славу и до сих пор является обязательным предметом изучения во всех юридических школах страны. За те пятьдесят два года, что судья Хэнд прослужил в федеральных судах, он завоевал репутацию защитника личных свобод и страстного сторонника свободы слова.

Помимо сходства убеждений судью Хэнда объединяли с Сэлинджером и чисто человеческие свойства. Хэнд до сих пор остается не менее значительной фигурой в сфере конституционного права, чем Сэлинджер — в американской литературе. Оба они не терпели вмешательства в свою частную жизнь и ненавидели тех, кто переиначивал их слова в корыстных целях. Оба были глубоко религиозны и могли часами обсуждать духовные вопросы. К сожалению, у обоих были проблемы в семьях, что они упорно скрывали от окружающих. Пожалуй, теснее всего их связывала склонность к меланхолии. Дружба с Сэлинджером придала особую полноту последним годам жизни Лернеда Хэнда, а чувству благодарности, которое Сэлинджер испытывал по отношению к своему старшему другу, вообще не было пределов. У них с Хэндом завязалась постоянная переписка. Сэлинджер признавался судье в своей неспособности излечить Клэр от ее уныния. Хэнд первым узнал о рождении у Сэлинджера дочери. И именно Хэнда тот выбрал девочке в крестные.

Первого марта 1956 года Гас Лобрано, редактор, с которым Сэлинджера связывали долгие годы совместной работы, умер от рака. Смерть пятидесятитрехлетнего Лобрано стала потрясением для всей дружной семьи, которую представляла собой редакция «Нью-Йоркера». «Не могу передать, какой это был хороший человек, — скорбел Сэлинджер, — мне его будет очень не хватать». Несмотря на все профессиональные несогласия, Сэлинджер и Лобрано прекрасно сработались. Их отношения продолжались целое десятилетие. К тому же Гас Лобрано служил своего рода связующим звеном с Гарольдом Россом, научившим его редкостному уважению к писателям, столь ценимому Сэлинджером.

В качестве редактора отдела прозы Лобрано занимал влиятельное положение в «Нью-Йоркере»; его смерть создала некую пустоту, потенциально гибельную для отношений Сэлинджера с журналом. После его неожиданной смерти сразу же началась борьба кандидатов за вакантное место. Наиболее значительной фигурой среди них была Кэтрин Уайт, на смену которой сам Лобрано пришел в 1938 году. Вернувшись в «Нью-Йоркер», супруги Уайт хотели теперь занять к нем ведущее положение. Шансы на то, что Сэлинджер сможет найти равноценную замену Гасу Лобрано в этой сшибке эгоистических интересов, равнялись нулю.

Схватка в редакционных кабинетах «Нью-Йоркера» не была бескровной. Друг Сэлинджера С. Дж. Перельман, возмущенный происходящей возней, приостановил свое сотрудничество с журналом.

Когда византийские страсти в редакции «Нью-Йоркера» стали наконец утихать, место Лобрано заняла все-таки Кэтрин Уайт. Их с мужем рассматривали как своего рода партию внутри журнала, что многих из тех, кто был близок к Лобрано, очень огорчало. «После смерти Лобрано, — писал Перельман, — Уайт сконцентрировала в своих руках такую большую редакторскую власть, что теперь сидит верхом на журнале и постепенно удушает его».

Оказавшись перед лицом новой реальности, Сэлинджер постарался наладить рабочие отношения с Уайт, что в конечном итоге результата не дало. Вскоре после смерти Лобрано Уайт первая направила Сэлинджеру письмо с соболезнованиями. Побуждения ее были очевидны — укрепить свой авторитет среди основных авторов журнала. Сэлинджер ответил ей 29 марта. Он написал, что тяжело переживает уход Лобрано из жизни, но добавил, что поддержка со стороны Уайт ободряет его, за что он ей очень благодарен. «Чтобы не было недомолвок, — вдруг заявляет он, — сообщаю, что работаю над рассказом, который хочу представить очень скоро».

Тогда же, когда Сэлинджер налаживал жизнь в Корнише и пытался следить за перипетиями в «Нью-Йоркере», он получил известие, что «Космополитен» решил снова опубликовать его рассказ «Опрокинутый лес» в специальном юбилейном номере, посвященном «бриллиантовой» годовщине журнала. И хотя Сэлинджер не мог в данном случае апеллировать к законодательству, он просил журнал отказаться от этой идеи, но тщетно. Обладание правами на новеллу Сэлинджера стало слишком большим искушением для редакции «Космополитена», которая хотела снять свой урожай со славы писателя. Одновременно с рассказом она поместила небольшую справку об авторе (Сэлинджер, естественно, отказался прислать даже коротенькую автобиографическую заметку) и напомнила читателям, что владеет правами на два произведения Сэлинджера, «Опрокинутый лес» и «Грустный мотив», написанных до «Над пропастью во ржи». Сэлинджера особенно разъярило то, что, загнав это крохотное примечание в самый низ первой страницы, «Космополитен» обставил дело так, будто «Опрокинутый лес» — новое произведение.

Это был первый случай, когда Сэлинджер попытался запретить перепечатку одного из своих ранних рассказов, написанных до сотрудничества с «Нью-Йоркером». Прежде он этому не противился. Он даже отставил в сторону личную неприязнь и разрешил Уиту Бернетту шестью годами ранее напечатать «Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт». Однако Сэлинджер испытал неприятное чувство, когда «Опрокинутый лес» впервые появился в 1947 году, и с тех пор не изменил своего к нему отношения. Теперь же, поглощенный сочинением цикла о семье Глассов, он менее всего желал выхода в свет своих старых произведений, которые могли бы сбить с толку читателя, войдя в противоречие с мыслью и структурой его нового творения.