Бедный Енох - Алексей Тарасенко

— И что же бог? Не хочет, чтобы его слуги стали сильней?

— Нет, но обладание этими знаниями заставляет ангелов сомневаться в правильности их выбора — в служении богу.

— Понятно. Интересная легенда!

— Ага. А знания эти настолько привлекательны, что даже некоторые из тех, что город охраняют, соблазнились. И вот, когда ангел сходит на землю, чтобы потом двигаться к ангельскому городу — вместе с ним на землю спускается облако, так что все, кто хоть раз занимались колдовством начинают в нем блуждать. Правда — всего один раз в своей жизни. Блуждают. И, соответственно, Андрей, по всем этим вещам я могу сделать вывод — вот ты свою душу сохранил, хотя я и колдовал на нее, и в облаке этом блуждал… Ты в этих делах опыт имеешь?

Я не знаю что и сказать. И поэтому молчу.

— Но, Андрюш, ты доиграешься. Видишь, какая расплата за все это? — Пашкевич показывает рукой на свои волокуши и погруженную на них разобранную клетку — ловушку.

— Это ты про чупакабру? Да она вообще — существует? — меня вновь одолевают сомнения.

— Увидишь, Андрей, дай только срок…

Мы молчим, но после я не выдерживаю:

— Дим, ну, положим, что все это серьезно. У меня тоже ведь когда-то были проблемы с психикой, не скрою… Но ты скажи мне честно — ты что? И вправду во все это веришь?

Дмитрий пристально смотрит на меня, затем хмурится, и деловито откусывает пирожок:

— А что тут такого? Вот, например, похищение души. Когда меня эти «друзья» научили этому делу — думаешь, я сам поверил? Я проверил.

— И как?

— На одной девушке проверил, случайно подвернувшейся, и на одном военном.

— Ты похитил у них их души?

— Да. Но не пугайся — на время. Изъял душу из тела, потом отошел подальше — и вернул. После — проверил, вернулась ли.

— И как?

— Все было нормально. Они пришли в себя, притом очень быстро.

— А зачем подальше отходил?

— А это, знаешь ли, дело вот какое — тот, у кого душу похищают, узнает того, кто его душу похищает. Так что я побоялся — вдруг эти люди после того как я верну их души обратно, меня захотят, например, побить или даже вообще — убить? Девушка эта, например, как душа ее вернулась в тело — так вообще! За мной гналась пол Питера!

— Ясно. И что было с телами этих людей, пока их душа была у тебя?

— Бродили, как зомби, мычали что-то несусветное и слюной брызгали.

Но пирожки заканчиваются и мы мчимся на снегокате дальше.

— Мне пришлось его немного модернизировать! — кричит Пашкевич мне, сидящему сзади — снегокат потерял в мощности, зато мотор еле слышен!

И вправду, мерное урчание двигателя снегоката совершенно не соответствовало моему представлению о громкости двигателей таких машин. На сколько я помнил по кино (а в реальности я катался на снегокате наверняка первый и последний раз в жизни именно сейчас) снегокаты ездят намного громче.

Когда же мы наконец подъехали к даче Пашкевича я почувствовал огромное облегчение. Дмитрий был соответствующе экипирован для езды на снегокате, а вот я — нет. Холодный ветер в лицо, да хоть на какой-то, но скорости — сделал свое дело и я уже было стал впадать в отчаяние, как вдруг все закончилось.

Сходив на разведку я понял, что на даче никого нет. Тогда мы с Дмитрием открыли ворота, которые, не как раньше, открылись сразу, Дмитрий ввез во двор волокуши, и потом отогнал снегокат в лес, где, как потом он мне рассказал, снегокат замаскировал.

Покрыв конструкции клетки белым покрывалом, тем самым хоть немного спрятав ее, после навалив на все это снега, мы зашли в дом.

— Уже смеркается — сказал мне тогда Дмитрий — продолжим свои дела завтра, а пока будем отдыхать.

— И что? — спросил я тогда Пашкевича — чупакабра за тобой сегодня не явится?

— Ну… как сказать? — Дмитрий задумался — я же погружусь в полиэтилен… Кстати, тебе тоже следует сделать «костюмчик». Теперь, получается, ты мой друг, вроде как, ну, хотя бы помощник, так что эта тварь может напасть и на тебя — чтобы мне насолить.

После этого мы поели быстро сваренную Пашкевичем безвкусную лапшу с тушенкой, и затем занялись моим «костюмом». Вначале я просто предлагал обернуть меня полиэтиленовыми мешками для мусора, но Пашкевич возражал, настаивал на том, что мне должно быть удобно:

— Так удобно, чтобы ты мог при желании быстро снимать и надевать снова свою «одежку».

Пришлось согласиться. Тем более что Пашкевич уже был большим мастером пошива таких специфических костюмов, часто вместо нитки с иголкой применяя разогретую на свечном огне металлическую спицу для вязания:

— Сегодня-завтра, — говорил мне при этом Дмитрий — ночью, конечно, эта тварь выйдет на меня. Надо спешить, если мы не хотим здесь задерживаться. Тем более и светлое время суток сейчас такое короткое!

Я попробовал одеть костюм — и скажу честно, что «сшит» он был на славу. Он хорошо на мне сидел, при движении не рвался, быстро одевался и снимался. И это все при том, что я был в костюме и пальто. Мне было удобно, и это мне позволило, когда Пашкевич заснул, уже ночью — быстро одевшись выйти за предел участка вовне.

Мне было дико страшно, с одной стороны, с другой стороны — меня раздирало сильное любопытство. Пашкевич был убедителен, конечно, когда говорил о чупакабре, но, в то же время ведь все сумасшедшие убедительны!

Я тихо прокрался за ворота, после чего, стараясь сильно не отдаляться, углубился в лес, где присев в сторонке стал наблюдать за тем, что происходит вокруг. Время от времени я вставал и разминался, но, учитывая мою такую необычную новую одежку в целом мне было тепло и, главное, не мокро.

Зимний лес слабо освещала неполная луна, едва появившаяся, когда я вошел в лес, и все вокруг казалось замерзшим и замершим.

Прождав таким образом не более часа, я уже было собирался уйти, как вдруг в нескольких метрах от меня дернулись, явно, что сами они так не могли дернуться, то есть без чужой помощи, кусты.

Я обернулся на звук, пытаясь разглядеть — что там. С минуту ничего не происходило, но потом подо мной стала как-то странно приподниматься земля. Я это явно почувствовал и даже увидел. Земля приподнялась, после чего — вновь опустилась, как волна на море. Я обернулся — тоже самое было у меня за спиной. Снег поднимался, трескался, сползал слоями, после чего вновь, уже распотрашенный, неаккуратными кусками — опускался вниз.

Я замер, упрекая себя за то, что много узнал от Пашкевича о чупакабре — зачем она и кем и куда и к кому посылается, но при этом совершенно ни разу не спросил его, как она передвигается. Это мне казалось чем-то самим собой разумеющимся — и тут такая незадача.