Золото Монтесумы - Икста Мюррей

— Эрик, ты видишь там что-то?

— Да, потому что я схожу с ума!

Я забарабанила в дверь:

— Впустите нас, впустите скорее!

— Подожди, — донесся из-за толстых дверей приглушенный голос Иоланды.

Она распахнула их как раз в тот момент, когда нас чуть не сшиб с ног мощный порыв ветра. Слепящий луч фонарика заставил меня и Эрика зажмуриться.

— Эрик думает, что увидел кого-то в зарослях, — прошептала я сестре, схватившейся за шляпу, едва не унесенную ветром.

— Скорее входите! Господи, ну и погодка!

Никак не отреагировав на мои слова, она едва удерживала тяжелую дверь, которую рвал из рук разбушевавшийся ветер, чуть ли не до земли сгибавший деревья, будто в ужасе размахивавшие ветвями. На внутренней стороне двери имелся огромный металлический засов, отполированный до блеска. Сестра с силой опустила его, и в странном сверкающем помещении этот лязг отозвался жутковатым эхом.

Я вытащила из рюкзака свой фонарик и повела им вокруг. Его луч прорезал темноту, и я различила фигуры родителей и Марко. Их освещал не только мой фонарик, но и какой-то золотистый свет.

Подняв голову, мы увидели поразительное произведение искусства XII столетия — мозаичное панно из тысяч квадратиков красноватого золота на тему Страшного суда, каким он представлялся неизвестному художнику. Обреченные на муки грешники выглядели такими жалкими и беззащитными в охватившем их пламени, а ангелы размахивали дощечками с записанными на них грехами перед мрачными лицами демонов.

Мозаика производила весьма угнетающее и нездоровое впечатление, и я сразу поняла, что именно сюда и хотел Антонио привести своего племянника.

Он намеревался показать Козимо: «Вот куда ты попадешь, если не справишься с моим последним заданием».

Мы стояли перед золотисто-красными вратами ада.

Глава 48

Луч фонарика Иоланды выхватывал из темноты обезображенные муками тела и лица грешников, ввергнутых в ад. Все стены церкви покрывали сияюшие золотом мозаики с изображением мук, специально задуманных сатаной для преступивших одну из священных заповедей. На противоположной стене высвечивалась картина Страшного суда. В изображаемом на ней нижнем круге ада в клубах пара от кипящей воды и в рвущемся ввысь пламени виднелись нагие тела грешников, мечущихся от невыносимой боли; в одном углу была изображена груда черепов с выглядывающими из пустых глазниц изумрудными головками змей, а на самом верху, в небесах парил светлый Христос в окружении ангелов с сияющими нимбами.

— Неужели один из них и есть тот самый «Неудачник»? — спросила мама, вынужденная кричать, чтобы перекрыть шум бури.

— Как вам удаюсь пробраться сюда? — спросил Эрик моего отца.

— Очень легко. За апсидой собора находятся практически открытые складские помещения. Так что ничего не пришлось ломать.

— Что значит — «практически открытые»?

— Старик набрал на висячем замке какую-то комбинацию из цифр, приложив к нему ухо и вслушиваясь в раздававшиеся при этом щелчки, — пояснил Марко. — Это надо было видеть.

— Просто у меня очень тонкий слух, — скромно признал Мануэль. — К тому же нам уже приходилось иметь дело с очень сложными системами охраны.

Иоланда продолжала водить лучом по мозаике, но на лице Христа пятно света заплясало.

— Вы дрожите от страха? — спросил Марко.

— Нет, просто здесь очень холодно.

Я накинула на плечи Иоланды свой кардиган. Тем временем Мануэль расстегнул молнию на своей огромной сумке.

— Мне нужны еще кое-какое снаряжение и фонари.

Иоланда посветила ему. В сумке оказались свернутые альпинистские канаты, пузырьки йода и еще какие-то лекарства, компас, прорезиненный костюм от укусов змей и несколько мощных фонарей.

— Он хочет быть наготове, — объяснила мама. — Здесь хватит фонарей на всех.

Марко щелкнул, и широкий яркий луч фонаря упал на его лицо снизу, придав ему страшный и неестественный вид.

— Что ж, приступим к поискам золота! — проговорил он охрипшим голосом, не очень-то мне понравившимся.

Ему никто не ответил. В моем разыгравшемся воображении вдруг всплыли ошеломляющие снимки из газет, запечатлевшие груды истощенных трупов гватемальцев. Мне почудилось, как будто они уносятся вверх вместе с грешниками, изображенными средневековым художником. Гражданская война унесла много жизней. И, думаю, все мы вспомнили про месть, которую Марко обещал обрушить на нашу семью, когда мы медленно и боязливо двинулись вперед в полной тишине, нарушаемой лишь яростным воем ветра.

Интуиция подсказывала, что нам следует торопиться. Мне казалось, что я слышу сбивчивое повествование Антонио о его приключениях в Мексике и Тимбукту: «Я взглянул на своего раба и увидел, что на него упал единственный луч бледной Луны, проникший сквозь облака. Он поднял лицо к небу и из трусливого раба превратился в дракона Кетцалькоатля, огласив окрестности пронзительным криком…

— Нет, господин, вы — моя полная противоположность. — Он сделал левой рукой странный знак. — Я бедный алхимик, а вы — моя противоположность. Вы зверь, таких, как вы, итальянцы называют Лупо, то есть Волк…»

Шесть лучей фонариков прорезали мрак, упали на крыло ангела, осветили фрагмент текста на латыни. Мама направила свет на возвышение в конце нефа, которое я еще не заметила. Луч фонаря Эрика последовал за маминым. Затем к ним присоединились наши лучи.

Мы видели вырванные из тьмы фигуры людей — святых, судя по надписям, — и под этой группой различили нечто вроде алтаря.

Затем наши лучи соединились и осветили всю картину. Перед нами находилась центральная апсида церкви, ее алтарный выступ. Это пространство занимал небольшой амфитеатр, образованный поставленными полукругом каменными скамьями, в центре его помещалось кресло епископа. Оно стояло на каменном полу, а за ним находилась стена, покрытая мозаикой. Стены апсиды были покрыты изображением святой Марии в голубом одеянии с младенцем на руках, а ниже виднелись фигуры стоящих двенадцати апостолов, по шесть с каждой стороны полукруглой апсиды. Прямо под апостолами и над креслом епископа сияло квадратное мозаичное панно с портретом бородатого человека в остроконечном головном уборе с Библией в руке. Черными буквами было начертано по-латыни его имя — Eliodorus.

Позднее я узнала, что это был святой Гелиодор, близкий друг святого Иеронима, бывшего когда-то епископом Алтино и святым покровителем Торчелло.

Но в тот момент меня не интересовало, кто этот святой. Я видела только шесть апостолов справа и шесть — слева. Следовательно, он был тринадцатым.