Вельяминовы. Время бури. Книга третья - Нелли Шульман

– Организуем еще одну Катынь, – размышлял Петр, – мы четыре тысячи человек за три дня расстреляли, только из пистолетов. Тихо, без шума. Надо заранее подготовить рвы и транспорт из городских тюрем. Немцы так делают… – фон Рабе поделился опытом работы в бывшей Польше. Оберштурмбанфюрер уверил Петра, что Германия не нападет на Советский Союз.

– Вы наши друзья… – Максимилиан намазывал черную икру, привезенную Вороновым, на свежевыпеченный, ржаной хлеб, – и всегда ими останетесь. Мы покончим с Британией, – он вытер губы шелковой салфеткой, – раз и навсегда покажем Америке, где ее место… – Петр не стал говорить фон Рабе о свадьбе:

– Незачем, – решил он, – хотя, если бы ни герр Максимилиан, я бы никогда не познакомился с Тонечкой. Интересно, она о Горской говорила, а о дочери, нет. Хотя дочь Горской в закрытом пансионе… – фон Рабе получил от Петра данные по Биньямину. Оберштурмбанфюрер обещал, что, буде еврей попадет в поле зрения немецких служб безопасности, то его оставят в покое. Герр Максимилиан обещал сам проследить за выполнением распоряжения. Из Польши он ехал в Париж, с остановками дома, в Берлине, и в Бельгии.

Очкарика можно было бы убрать и руками немцев, но требовалось проверить Горскую. Осенью, Петр отправлялся в Европу.

– Вернусь, – улыбнулся он, – возьму Тонечку с Володей, и отдохнем на озере Рица. Бархатный сезон, Тонечке понравится. Товарищ Сталин нас приглашал. Степан пусть в Западном округе сидит, занимается аэродромами… – Петр, нехотя, понимал, что, все равно, брат когда-то окажется в Москве, и его придется знакомить с Тонечкой. Воронову было стыдно за такого родственника, перед женой.

Петр надеялся, что Кукушка не пройдет проверку, ее отзовут в Москву, вместе с дочерью, а они с Тонечкой и Володей обоснуются в Цюрихе. «Импорт-Экспорт Рихтера» переходил в руки нового владельца. Петр собирался остаться в Швейцарии, пока Володя не пойдет в школу. Он говорил с Тонечкой, жена согласилась. Ей тоже хотелось, чтобы мальчик стал октябренком и пионером. Воронов ожидал, что, после Швейцарии он возглавит в наркомате какой-нибудь отдел.

Кусты зашевелились. Фон Рабе медленно, аккуратно, не делая лишних движений, навел ружье. Вчера, когда они ждали в засаде кабанов, Петр убедился, что герр Максимилиан отличный, хладнокровный охотник.

Туман рассеялся.

Она вышла на лужайку, осторожно переступая хрупкими копытцами, маленькая, изящная, с темно-рыжей шерсткой. Фон Рабе смотрел на стройную шею, на большие уши. Она стояла, осматриваясь. Из кустов выбрался козленок. Он прижался к матери, косуля лизнула его голову и подтолкнула к траве. Максимилиан вспомнил, стершиеся, давно не видные, шрамы, на животе заключенной 1103. Косуля подняла большие глаза, цвета жженого сахара. Фон Рабе не двигался. Едва заметным движением, он повел ружьем в сторону Петра.

– Я вчера ему выстрел уступил, – Воронов едва дышал. Петру хотелось одной пулей свалить и мать, и козленка. Ружье дернулось, передние ноги косули подломились. Она рухнула на траву, прикрыв собой малыша. Воронов услышал жалобный, высокий вскрик. Он достал охотничий нож: «Пойдемте, герр Максимилиан. Зверя надо свежевать сразу. Печень будет вкуснее». Воронов широкими шагами направился на луг, где по траве растекалась темная, дымящаяся, кровь.

Гостиную магната украшали неплохие пейзажи.

Макс, разглядывая их, понял, что художник рисовал окружающий лес. Здесь была мельница, ручей, стадо оленей на водопое, деревенские домики, со шпилем костела и гнездом аиста на дереве. Оберштурмбанфюрер стоял, засунув руки в карманы замшевой куртки, склонив светловолосую голову. Муха купил дезинформацию, привезенную Максом. Гиммлер, посылая фон Рабе на встречу, рассмеялся:

– Они получили половину Польши и балтийские страны. Они готовы поверить всему, что мы скажем. Если фюрер сообщит Сталину, что солнце вращается вокруг земли, варвар только кивнет… – солнце не заходило над будущими территориями рейха. Макс видел предполагаемые карты новой Германии. Страна простиралась от Атлантического океана до Тихого, от Полярного круга до пустыни Сахара.

Все, что не становилось рейхом, отходило Японии:

– Океаны… – Макс затянулся американской сигаретой, – тропики. Пусть японцы хозяйничают на юге. Отто говорит, что мы, арийцы, должны жить в умеренных широтах… – брат остался в Кракове, налаживая работу медицинской службы. Он собирался переехать в новый концентрационный лагерь. Его возводили к западу от Кракова, рядом с городком Освенцим. Первая очередь была готова. Старые строения, как заметил Отто, долго бы все равно не прослужили:

– Мы хотим, чтобы Аушвиц стал примером эффективной работы на благо рейха… – Отто, перед отъездом братьев, приготовил домашний обед.

Брат снимал элегантную квартиру, в Старом Городе. В ней, как всегда у Отто, царила безукоризненная чистота. Макс вымыл руки в ванной, больше похожей на операционную:

– Отто с детства таким славится. Я все разбрасывал, а он за мной подбирал. Генрих тоже аккуратным вырос. Он математик, у них подобное в крови… – Макс похлопал себя по загорелым, гладко выбритым щекам.

В Пенемюнде весна оказалась теплой. Он гулял с 1103 по белому песку, слушая крики чаек, цепко держа женщину за хрупкое запястье. В передней домика он опустился на колени, снимая с 1103 простые, серые чулки, и черные туфли на плоской подошве:

– Песок прогрелся, ты не простудишься, моя драгоценная… – Макс провел губами по тонкой щиколотке, по костлявому колену. Длинные пальцы поползли под юбку:

– Иди ко мне… – он, привычным движением, поставил 1103 на колени, придерживая коротко стриженый, рыжий затылок. Она ничего не делала, не двигалась, ни тогда, ни потом, лежа на половицах. Она, казалось, даже не дышала, но Макса это волновало меньше всего. Он целовал тонкие, холодные губы:

– Я всегда буду рядом, моя драгоценная, всегда… – на белом плече, на нежной шее виднелись следы его зубов. 1103 немного вздрагивала, он понимал, что женщина жива. Он стонал, удерживая ее, прижимая к себе, роняя голову на плоскую грудь:

– Я навещу тебя сегодня, как обычно… – Макс готовил ей ужин, наливая вино. Он зажигал свечи, держа ее за руку, читая любимые стихи, Гете, или Байрона. На темной воде залива виднелась сверкающая дорожка:

– Не бродить уж нам ночами, хоть душа любви полна,

И, по-прежнему, лучами, серебрит простор луна…

Максу нравилось говорить, что они женаты.

Он шептал 1103, что они выбрались, в приморский коттедж, отметить годовщину свадьбы:

– Оставили детей на няню, – улыбался оберштурмбанфюрер, – у нас два мальчика и девочка, мое счастье, моя жемчужина… – ему хотелось увидеть проблеск чувства в спокойных глазах цвета жженого сахара. Макс, надеялся, что 1103 заплачет, станет просить его замолчать, пообещает быть покорной, и работать на рейх.

Она медленно ела, точными, выверенными движениями. Тонкие пальцы немного огрубели. Вернер фон Браун выделил особый ангар для проекта 1103. По донесениям, заключенная проводила за работой почти круглые сутки, питаясь кофе и сигаретами. Конструкцию, вернее, остов, накрывал брезент. 1103 сама занималась сборкой, сама управлялась с инструментами и сварочным аппаратом.

Макс видел чертежи, поэтому не интересовался ходом работы. Фон Браун обещал законченный прототип, к следующей зиме. Полигон расширялся, Вернер вошел к рейхсфюреру с просьбой о дополнительных территориях и рабочей силе. Решено было возвести по соседству концентрационный лагерь.

За обедом на квартире у Отто, Макс заметил младшему брату:

– Придется тебе опять навестить побережье Балтийского моря.

Генрих весело отозвался:

– Не все тебе одному в Ростоке на яхте ходить, с папой и Эммой. Возьму лодку. Вернер не зря целый клуб организовал, для офицеров… – в Пенемюнде заботились о досуге подчиненных. На полигоне построили гимнастический зал, конюшни, причал для яхт, привозили из Берлина новые фильмы.

Отто накрывал на стол:

– В новом лагере у нас тоже появится клуб, спортивный комплекс… – он кивнул на дверь в отдельную гардеробную, с гантелями и штангой, – очень важно сохранять хорошую форму, правильно питаться… – у Отто нельзя было ожидать ни мяса, ни рыбы. Брат приготовил суп из молодой спаржи, отличную, овощную запеканку, и пирог с лесной земляникой. Он, правда, ел только ягоды, разведя руками: «Для вас я купил сахар. Я от него воздерживаюсь».

Макс потушил сигарету в хрустальной пепельнице. Муха, после обеда, извинился. Русскому надо было, ненадолго, отлучиться по делам. Оберштурмбанфюрер подозревал, что в подвале особняка НКВД оборудовало устройства для прослушивания разговоров. Макс, из соображений осторожности, не привозил сюда никаких документов.

– Когда мы покончим с Англией, к следующему лету… – на террасе особняка, он опустился в кованое кресло, – мы примемся за русских. Фюрер обещает, что Рождество мы отметим в Москве. Муху мы не расстреляем. Нам нужны лояльные русские. Они начнут работать под нашим руководством, как во Франции. Отто получит свои земли… – Макс усмехнулся.