Вельяминовы. Время бури. Книга третья - Нелли Шульман

– Все равно ультиматума не миновать, – угрюмо подумал доктор Судаков, снимая трубку. Кузен, на его счастье, оказался в синагоге. За годы работы в Европе, Аарон отучился от долгих предисловий и рассуждений в талмудической манере. Кузен говорил коротко и ясно. Выслушав рава Горовица, Авраам тяжело вздохнул:

– И Джон, и Теодор. Но Джон, хотя бы выжил… – Аарон сказал ему о госпоже Гиршманс:

– Я, Авраам, до сих пор удивляюсь. Найти нашу самую ближайшую родственницу… – кузен замялся:

– В общем, мы вас ждем. Есть о чем поговорить… – повесив трубку, Авраам буркнул себе под нос: «Есть, как не бывать». Он уверил кузена, что к вечеру, с ребятами, окажется в Каунасе. Авраам купил билеты на дизель, до Каунаса было всего два часа пути. Границу они перешли легко, без инцидентов. Волк, на литовском берегу, внезапно остановился:

– Не могу поверить… – Авраам подтолкнул его в спину:

– Иди, иди. Я давно не обращаю внимания, какая это по счету государственная граница… – выбравшись из леса, они разошлись, условившись встретиться на железнодорожном вокзале, в Вильнюсе. От местечка Солечники, на границе, до города оставался всего час, на автобусе. Авраам отлично знал дорогу.

Они с кузеном, как называл его, про себя, доктор Судаков, продолжали говорить на французском языке. У Волка он был с акцентом, но бойкий. Авраам, все время, напоминал себе:

– Он другой человек. Он всю жизнь провел в Советском Союзе. Он не похож на знакомых тебе людей… – кузен, все равно, оказался похож. Авраам, глядя в яркие, голубые глаза, вспоминал ребят, с которыми он имел дело в Израиле. С ними Авраам ездил в Каир и Дамаск, на акции, и вывозил евреев из Европы.

Он рассказал все Волку в Солечниках, в пивной, ожидая автобуса на Вильнюс. Доктор Судаков даже начертил в блокноте маленькое родословное древо. Выйдя на проспект Мицкевича, под цветущие липы, Авраам подумал, что все это может оказаться неправдой и семейным преданием. Однако Волк, действительно, погиб в Российской Империи, при взрыве, в день убийства императора Александра:

– Мало ли что случилось, – размышлял Авраам, – мы не знаем, куда Волк ездил, с кем он здесь встречался… – он, было, хотел спросить у Максима, не слышал ли он, что произошло с детьми большевика Семена Воронова. Доктор Судаков пожал плечами:

– Откуда Максиму их знать? Он их младше, да и, как говорится, не вращается в подобных кругах.

Кузен оказался ровесником Питера Кроу и Маленького Джона. Ему исполнилось двадцать пять.

– Мне двадцать восемь, – они сидели за простым, деревянным столом, в углу заведения в Солечниках. Принесли хорошего, темного пива, жареной на сковороде, колбасы, с луком, и тминный хлеб. Максим вертел бумагу с родословным древом.

– Оно неполное, – предупредил его доктор Судаков:

– У меня в Иерусалиме есть большое, – он раздвинул руки, – на треть стены… – кузен поскреб в белокурых, коротко стриженых волосах: «Значит, мой самый ближайший родственник без вести пропал, год назад?»

– Барон Мишель, – Авраам подул на колбасу:

– При французском наступлении, в Саарланде. Он мой ровесник… – доктор Судаков помолчал, – капитаном в армии служил, а вообще он куратор, в Лувре… – Авраам спохватился, что Волк может не знать о музее. Максим кивнул:

– Я его статью читал, в L’Humanite, три года назад. Очень хорошо написано… – он, внезапно, улыбнулся: «Ты на польском языке еду заказывал…»

Доктор Судаков разлил пиво:

– Я десять языков знаю. В моей работе, – он коротко усмехнулся, – подобное полезно. И в университете, и здесь… – он обвел рукой чистый зал пивной. Авраам попытался уговорить кузена не возвращаться в Советский Союз:

– У меня документы при себе, – сказал доктор Судаков, – любые, какие хочешь. Британские, швейцарские, египетские. Сходишь в Литве в ателье. У ребят хорошие руки. Фото переклеим, а от советского паспорта твоего избавимся… – за три часа пути от границы до Вильнюса, Авраам понял, что новый родственник кого угодно переупрямит:

– Я дал человеку обещание, и должен его сдержать, – отозвался Максим, – у него брат сидит в тюрьме. И у меня дело в Москве, свои люди… – они покуривали на одинокой автобусной остановке, за окраиной местечка. Волк покачал белокурой головой:

– Спасибо тебе, Авраам, но я русский, я в России вырос… – отвернувшись, он посмотрел на юг:

– Потом, как-нибудь… – кузен обещал, что поможет перевести подростков через границу. Он собирался отправиться в Минск, выручать старшего брата Пупко из тюрьмы.

Авраам попытался объяснить, что и в Палестине кузену, с его занятиями, найдется дело:

– Ничего страшного, что ты не еврей… – начал доктор Судаков, – мы, видишь ли, в Египте, в Сирии… – он оборвал себя. Кузен усмехнулся:

– Грабите банки, воруете документы у туристов. Я похожими делами промышляю, – он подмигнул Аврааму:

– Расскажи мне, о Европе, о Лувре. Может быть, – Максим смотрел куда-то вдаль, – я еще попаду туда.

По проспекту Мицкевича ехали серые городские автобусы, форды, черные такси, ситроены. Авраам увидел рекламы нового фильма Хичкока. Он оставил кузена в кофейне Рудницкого, рядом с государственным банком, заказав кофе по-венски и мильфей. Авраам боялся, что их, в потрепанных пиджаках, и сапогах, не пустят в элегантный зал, с мебелью красного дерева. Волк, уверенно начал говорить на французском языке. Официантка мило зарделась. Девушка провела месье за хороший столик и еще долго бросала взгляды в его сторону. Волк, закинув ногу за ногу, чиркнул спичкой: «Иди, поговори с Каунасом. Узнай новости».

Если бы не неожиданно объявившаяся дочка покойного дяди Натана, новости были бы совсем неутешительными. Кузина Тони, с ребенком, пропала, о Теодоре ничего известно не было. Джон лежал в госпитале, в Лондоне. Аарон так и не выяснил, что случилось с его сестрой.

– Хватит, – решил Авраам, – достаточно раву Горовицу здесь сидеть. Увезу его, Регину… – доктор Судаков подумал о десятках тысяч беженцев из Польши, скопившихся в Литве. По пути с вокзала, он показал Волку главную синагогу. Во дворе стояли наскоро сколоченные киоски с объявлениями:

– Сбор помощи для наших братьев, потерявших кров. Раздача горячих обедов… – во дворе бегали дети, девочки прыгали по начерченным мелом классикам. Они смотрели на резные двери молельного зала, на мраморные колонны. Авраам вспомнил детей, вывезенных из Праги:

– Капля в море. Что делать, непонятно. Аарон откажется покидать беженцев, он не такой человек… – доктор Судаков ничего не решил. Семьдесят подростков ожидали его в Каунасе. Он не мог, не имел права брать в тяжелую, опасную дорогу семьи, или детей.

Авраам остановился на углу Кафедральной площади. Они с ребятами договорись встретиться, через два часа, у вокзальных касс:

– Вечером окажемся в Каунасе, и через два-три дня надо ехать обратно. Мало ли что, на следующей неделе здесь может советская власть появиться, вместе с НКВД… – все ребята Авраама были опытными боевиками. Доктор Судаков не брал в группу совсем юнцов.

– Итамар просился с нами поехать… – достав из кармана пиджака носовой платок, он вытер лоб. День оказался жарким.

Итамар Гликштейн, вернее, Итамар Бен-Самеах, был внуком Менделя Гликштейна, сподвижника Моше Судакова, одного из первых поселенцев, в Петах-Тикве. Мальчишке исполнилось семнадцать, однако он три года, как служил проводником для нелегальных иммигрантов. Доктор Судаков наотрез запретил ему совать нос в Европу, велев сначала закончить, школу:

– Он в кибуц зачастил, из Петах-Тиквы, – улыбнулся Авраам, ступив на мостовую, – за Ционой, что ли, ухаживает? Ей двенадцать всего. Хотя она высокая, за пятнадцатилетнюю девушку сойдет… – если бы ни раздраженный гудок автомобиля, доктор Судаков бы не доехал сегодня до Каунаса. Роскошный, черный лимузин, резко затормозил. Подняв голову, Авраам увидел, что на светофоре еще горит красный огонек. Разведя руками, извиняющимся жестом, он пошел дальше. Окна лимузина прикрывали плотные шторки. Обернувшись, Авраам увидел на капоте флажок императорской Японии:

– Не хватало дипломатические инциденты создавать, – сказал себе Авраам, – ты больше не в лесах, дорогой мой. Смотри, куда идешь.

В лимузине приятно пахло кедром. Мальчик лет двух, в аккуратной матроске, захлопал смуглыми ладошками: «Стоп! Папа, стоп!».

– Я прошу прощения, ваша светлость… – генеральный консул Японии в Литве, Семпо Сугихара, поклонился с переднего сиденья, – он, видимо, крестьянин, первый раз в городе… – они говорили на японском языке. За рулем мерседеса тоже сидел японец, из персонала консульства. Посол по особым поручениям, при министерстве иностранных дел, граф Дате Наримуне, прилетел в Литву из Стокгольма. Ему предписывалось проследить, чтобы граждане Японии, и Маньжоу-Го, оказавшиеся в Прибалтике, получили бы консульскую защиту, в случае начала советской аннексии.