1968. Год, который встряхнул мир. - Марк Курлански

Обозреватель «Чикаго сан-таймс» Майк Ройко писал: «Никогда прежде столь многие не были так сильно напуганы столь немногими»*.

Конвенция еще не началась, а в разговорах и репортажах речь уже шла о столкновениях, насилии, раскрытии планов. Этот язык использовался и в связи с самой конвенцией, где силы Хамфри встречались с Маккарти и делегатами — сторонниками мира, и по отношению к тысячам демонстрантов и полицейских, находившихся в центре Чикаго на расстоянии нескольких миль от места проведения конвенции.

Во вторник, 20 августа, в двадцать три часа, советские танки пересекли границу Чехословакии. К утру следующего дня вторжение осуществилось. По телевидению показывали советские танки в чешских городах.

В Чикаго советское вторжение немедленно стало использоваться как метафора. Эбби Хоффман устроил пресс-конфе-ренцию, на которой назвал Чикаго «Чехаго» и охарактеризовал как полицейское государство. Город действительно выглядел именно так: повсюду полиция, «Амфитеатр», ожидающий делегатов, окружен колючей проволокой. Хоффман пригласил прессу заснять проводившиеся в тот день «чехословацкие демонстрации». Джон Конноли из Техаса заявил, что вторжение Советов показало: партия должна поддержать войну во Вьетнаме. Но сенатор Ральф Ярборо, тоже техасец, возразил мандатной комиссии, что политическая сила не должна быть использована недолжным образом, дабы нанести удар по «идеализму молодых» наподобие того, как Советы применили военную силу. Демонстранты использовали применительно к Чикаго выражение «Пражский закат». Они узнали, что люди в Чехословакии, выражая свой протест, подходят к русским солдатам и спрашивают: «Для чего вы здесь?» Участники акции протеста стали задавать тот же вопрос чикагским полицейским. Невероятно, но те отвечали точно так же, как и русские: «Это моя работа».

«Новые левые» не могли думать ни о чем, кроме борьбы в Чикаго. Некоторые доказывали, что русские нарочно подгадали время ввода войск в Чехословакию, чтобы сорвать кампанию Маккарти, поскольку Советы боятся подлинно прогрессивных преобразований в США. Несколько решений Москвы были даже подвергнуты более тщательному анализу. При этом никаких фактов, свидетельствующих о попытках или желании саботировать кампанию Маккарти, не было обнаружено, однако вторжение оценивалось антивоенным движением отрицательно; в то же время оно похоронило идею де Голля насчет «Европы до Урала». Действия Советов послужили укреплению точки зрения времен «холодной войны» на стремление коммунистической гегемонии к мировому господству, что на самом деле было аргументом в оправдание вьетнамской войны. Это не удержало Дэвида Деллинджера и группу активистов антивоенного движения от пикетирования польского туристического офиса (то была единственная организация в Чикаго, имеющая отношение к странам Варшавского Договора, которую им удалось найти). Но Маккарти только повредил себе, попытавшись преуменьшить значение кризиса: как всегда, его подвело недостаточно тонкое политическое чутье. Он настаивал на том, что советское вторжение в Чехословакию — это событие не слишком большой важности, и это только усилило подозрение, что сенатор — странный человек.

Вечером в субботу оказалось, что часть демонстрантов отказывается покидать Линкольн-парк. Они скандировали: «Революцию — немедленно!», «Парк принадлежит народу!». Полиция собрала свои силы, и в тот момент, когда, казалось, они вот-вот бросятся в атаку, Аллен Гинзберг таинственным образом возник перед демонстрантами и повел их из парка. Его голос громко гудел на одной ноте: «Омммм...»

В воскресенье началась конвенция, и в город прибыл Губерт Хамфри. В пользу Хамфри говорило участие в решении социальных проблем, но он был связан с политикой Джонсона во Вьетнаме и отказался отмежеваться от нее. Даже если не принимать в расчет вьетнамскую проблему, Хамфри, будучи пятидесяти семи лет от роду, неизбежно должен был стать жертвой разрыва между поколениями. Он очень напоминал персонаж мультфильма: у него был вибрирующий, резкий голос, он держался с присущей жителям Среднего Запада самоуверенностью и отличался косностью; хорошее настроение сочеталось у него с равнодушием. Со всей серьезностью он употреблял выражение «хорошее горе», и на лице его неизменно была такая улыбка, словно он только что кого-то укусил.

Вот как биограф Хамфри Карл Солберг описывал прибытие этого политика по прозвищу Счастливый Воитель в Чикаго:

«У двери лифта перед выходом на улицу он поцеловал жену, сделал несколько па тустепа и ущипнул за руку своего товарища, доктора Бермана. «Итак, в бой! Надоело ждать», — сказал он».

Этот человек явно не был ни кандидатом, способным привлечь симпатии сторонников Маккарти и Роберта Кеннеди, ни тем, кто смог бы успокоить молодых демонстрантов, прибывших в Чикаго.

Счастливый воитель нахмурился — и не в последний раз, — когда его самолет совершил посадку в Чикаго. Дейли послал встречать его оркестр волынщиков. Ничто не звучит так одиноко, как волынки в отсутствие толпы. Тех, кто явился приветствовать Хамфри, было немного, и, что было гораздо обиднее, сам мэр отсутствовал. Маккарти, напротив, встречала возбужденная толпа — «пять тысяч сторонников», по словам Хамфри, ворчавшего насчет «контраста». Еще большее разочарование вызвало то, что Дейли воздержался от выражения своей поддержки Хамфри. Дейли счел маловероятным, что Хамфри окажется способен привлечь на свою сторону всех избирателей, которые поддержали Роберта Кеннеди в Калифорнии. Дейли и некоторые партийные руководители в последнюю минуту пытались подыскать другого кандидата, особенно надеясь на последнего из братьев Кеннеди, Эдварда, сенатора от штата Массачусетс. Хамфри испытывал при мысли, что выбор падет на Кеннеди, такой же страх, как и Никсон.

Вечером в субботу полицейские начали насильно очищать Линкольн-парк в двадцать один час. Эбби Хоффман подошел к ним и притворно-ворчливым тоном произнес: «Вы что, не можете подождать два часа? Где, черт возьми, закон и порядок в этом городе?» Полиция действительно прекратила свои действия до наступления указанного на плакатах времени — 23 часов.

Памятуя о выступлениях парижских студентов в мае, «йиппи» построили баррикаду из урн для мусора и столиков для пикника. Полиция приготовилась к нападению демонстрантов и приказала им и представителям прессы покинуть парк. Выстроившись в линию, полицейские выглядели готовыми к атаке, поэтому телевизионщики зажгли осветительные приборы. Теперь хрупкая баррикада отбрасывала глубокие черные тени и казалась более мощной. Репортеры надели шлемы. Видны были флаги — вьетконговский, красный революционный и черный анархистский. Показались полицейские. «Йиппи», хотя и явно напуганные, не уходили. Внезапно раздался странный гудящий звук, и вновь показался Аллен Гинзберг, шедший во главе группы, певшей «Омммм...».

Но звук «Ом», который должен был умиротворить обе стороны, на этот раз не помог спасти положение. Полицейские начали теснить толпу, люди закричали: «Свиньи!», «Хрю-хрю!» Полицейские замахали дубинками. Тут они услышали: «Бей, бей, бей ублюдков!» (Слово «ублюдок» в тот год звучало повсеместно.) Удары дубинок обрушивались на всех оказавшихся поблизости. Выгнав толпу из парка, полицейские продолжали бить демонстрантов на улицах. Они валили наземь свидетелей и тоже били. Они били журналистов и разбивали камеры. Полицейские прочесали несколько кварталов близ парка, избивая дубинками всех, кто попадался им на пути. После этого ночного сражения полицейские отправились на автостоянку Линкольн-парка и прокололи шины всех автомобилей, имевших наклейки избирательной кампании Маккарти.

Издатель журнала «Плейбой» Хью Хефнер, выйдя из своего чикагского особняка, получил удар дубинкой. Он был в такой ярости, что профинансировал публикацию книги «Закон и беспорядок» о насильственных действиях полиции во время конвенции.

Впоследствии полиция заявляла, что действия ее сотрудников были спровоцированы оскорблениями, которые выкрикивали в их адрес (хотя очевидно, что чикагскую полицию не ошеломить ругательствами). Полицейские также утверждали, что в тот момент, когда их ослепили лампы телевизионщиков, демонстранты начали бросать в них различные предметы. Однако большинство свидетелей не из числа полицейских не подтвердило этого. Двадцати журналистам в ту ночь потребовалась медицинская помощь. Когда Дейли спросили об этом, он ответил, что полиция была не в состоянии отличить репортеров от демонстрантов. Но Дейли часто выступал со словесными нападками на прессу, и теперь подчиняющиеся ему силы полиции очевидно и внятно сделали то же самое физически. Местных чикагских журналистов городские власти все больше игнорировали. Репортеров избили, их камеры были разбиты, но эти важные детали были удалены из статей, так же как и факт, что полиция крушила именно машины сторонников Маккарти. В ответ группа чикагских журналистов начала выпускать свое собственное обозрение «Чикаго джорнализм ре-выо», которое впоследствии превратилось в замечательное критическое обозрение новостей в средствах массовой информации. Первый его выпуск был посвящен критическому анализу освещения Чикагской конвенции.