Богиня по ошибке - Филис Каст

— Без проблем. Да, и еще одно. Найди, пожалуйста, Клан-Финтана и объясни ему, что случилось. Спроси, не захочет ли он прийти сюда после того, как разберется со своими воинами.

Аланна кивнула и сказала:

— Увидимся сегодня вечером. Я люблю вас обоих. — Она быстро ушла, словно боялась, что сердце прикажет ей остаться.

Мы молча смотрели ей вслед. Ее спокойное достоинство тронуло наши души.

— Итак, — хлопнула я в ладоши, намеренно разрушив момент, когда кто-то из нас мог сорваться и выкинуть какое-нибудь коленце, например зареветь белугой. — Дайте мне чем подвязать мои дурацкие волосы, и я целиком ваша — командуйте. Просто скажите, что нужно делать.

— Начнем с того, что разделим пациентов по степени серьезности заболевания. После сменим постельное белье и лежанки. Мы все время должны стараться, чтобы они пили побольше воды. — Каролан указал на кучу, в которую были свалены чистые на вид полоски ткани: — Вот то, чем можно укротить непокорную шевелюру.

— Слушаюсь! — Я отсалютовала ему вслед, схватила самодельный бинт, повязала вокруг головы вместо ободка и последовала за лекарем к больным. — Эй, ничего, если я приоткрою окна? Там такая благодать, а здесь дышать нечем.

Каролан кивнул в знак согласия, и я поспешила растворить огромные окна. Теплый ветерок принес пьянящий аромат цветущей жимолости. Я подавила тошноту, когда сладкий запах смешался со зловонием лазарета.

Я уже знала, что денек предстоит не из легких.

3

Во время учебы в колледже я на полставки работала секретарем отделения в большой католической больнице, что находилась недалеко от кампуса Университета Иллинойса. Как правило, секретарям отделения не приходится заниматься грязной работой. Они выполняют то, что им положено: свои секретарские обязанности. Обычно я работала на этаже терапии. Какое-то время пришлось потрудиться и в родильном отделении. Это было круто.

Благодаря этой работе я дошла до диплома и усвоила дна важных урока. Первое — мне не очень понравилась должность секретарши. Люди имеют склонность выпендриваться перед ними, словно те ничего не знают, тогда как обычно хороший секретарь в курсе всего, по крайней мере самого важного. Урок номер два: я ни за что и никогда не буду медсестрой. Поймите меня правильно: мне нравятся медсестры. Я их уважаю, ценю их труд, но просто не желаю быть одной из них. Кровь, испражнения, рвота, мокрота, необходимость лицезреть людские интимные органы, которые, как правило, далеки от привлекательности, и совать всякие трубки в отверстия на теле, когда вокруг полно всевозможной заразы и гадости, — нет, это не для меня.

Так я размышляла, вспоминала опыт, приобретенный за годы учебы, когда держала голову уже шестой женщины, в последнее мгновение испытавшей неукротимую потребность вывернуть свои внутренности наизнанку в сосуд, очень похожий на ночной горшок прямо из «Оливера Твиста». Тьфу!

За десять лет после окончания колледжа я изменила мнение о многих вещах, но только не об этом. Я не создана для роли медсестры, и точка.

Приступ закончился, я вытерла женщине лицо и только тогда с удивлением отметила, что испарина и болезненный цвет лица не позволили мне сразу разглядеть совсем юную девушку, вообще подростка.

— Лучше? — ласково спросила я.

— Да, миледи. — Ее голос звучал еле слышно, но губы затрепетали в улыбке. — У вас такая приятная прохладная рука.

Я помогла ей вновь опуститься на подушку и убрала волосы со взмокшего лба.

— Благословите меня, миледи.

У меня сердце защемило от этой просьбы. Так происходило каждый раз, когда кто-нибудь из больных просил моего благословения.

Не знаю, в который раз за этот день я опустила голову, закрыла глаза и произнесла молитву:

— Эпона, прошу тебя, помоги этой девочке, успокой ее. — После чего я открыла глаза, улыбнулась и пообещала, наверное, уже в тысячный раз: — Подойду к тебе позже, чтобы узнать, как дела.

Еле переставляя ноги, я побрела к кувшинам, в которых благодаря помощницам Каролана не иссякала чистая горячая вода. Я протянула руки, и одна из них полила на них, а вторая накапала мыло из бутылочки в мои ладони, сложенные лодочкой. Намыливая руки, я заметила, как Каролан осматривает всех больных, двигаясь от одной лежанки к другой уверенно и не торопясь. Казалось, он неистощим.

Я вытерла руки и потратила минутку, чтобы потянуться, покрутить головой из стороны в сторону, размять затекшую шею. Проклятье, плечи ныли невыносимо.

Меня окликнул чей-то слабый голосок. Я машинально ответила:

— Сейчас подойду, — но не могла сделать ни шагу.

В животе заурчало, и я попыталась вспомнить, как давно помощники Каролана приносили нам еду, чтобы подкрепиться, — сыр, хлеб, холодное мясо. Сыр был вырезан в виде сердечек, и мы с лекарем посмеялись над проделками Аланны.

Теперь меня удивляло, как вообще я могла тогда смеяться. Я была измучена, обессилена — и не только физически. Меня переполняли чувства. Я находилась в лазарете, старалась утешить серьезно больных людей. Кто я такая? Учитель английского из Оклахомы. А они мне верили. Даже просили благословения.

Рассказывать им истории — согласна. Читать им стихи — всегда пожалуйста. Даже объяснять символизм самых туманных и непонятных стихов Кольриджа — не возражаю.

Но исполнять роль богини или жрицы — нет уж, увольте.

Я чувствовала себя беспомощной, ни на что не годной, была близка к слезам, что для меня совершенно нехарактерно.

— Богиня, — едва слышно позвал меня кто-то из дальнего угла комнаты.

— Миледи, — услышала я голос Тэйры из той части лазарета, где мы собрали больных средней тяжести.

— Леди Рианнон, — произнес еще один голос, детский, из отсека для самых тяжелых больных.

Я приосанилась, запихнула выбившиеся пряди обратно в хвостик, стянутый на затылке, и попыталась собраться с силами как в прямом, так и в переносном смысле. Это было ужасно. Я словно находилась в классе, среди больных подростков, умолявших меня помочь им решить целую страницу сложных алгебраических уравнений. Но я ни черта не смыслю в дурацкой алгебре.

Я медленно двинулась на голос, к самым тяжелым больным, и поняла, как именно обстоит дело. Эти страдальцы были моими учениками.

«Нужно перестать жалеть себя и просто выполнять долг. Пусть мне не нравится роль медсестры. Главное то, что я не могу подхватить эту ужасную болезнь».

Здесь лежали больные. Я несла за них ответственность. In loco parentis[50] — больше чем абстрактный термин, особенно здесь, в запредельных мирах. Мне нужно было с этим смириться, перестать ныть и продолжать делать свое дело.