Слишком много кошмаров - Макс Фрай

— Главное, не пытайся меня отравить, как единственного свидетеля несовершенства твоего творения, — сказал я, когда он таки вытолкал меня в коридор, успокоительно пустой и тёмный. — Я яды не люблю. Они невкусные.

— Ладно, — невозмутимо кивнул Малдо, — не будет тебе ядов, раз не любишь. Я сговорчивый. Пошли, покажу тебе законченную вещь. Сразу увидишь разницу. И поймёшь, что я не просто так самодурствую, когда говорю: «Не смотри».

— Да ясно, что никто не любит показывать черновики. Просто имей в виду, я в этом смысле идеальный зритель.

— Сразу видишь, каким всё будет, когда я закончу работу? — восхитился Малдо.

— Да нет. Просто я неприхотлив и рассеян. Поэтому сперва мне всё очень нравится, а потом сразу же вылетает из головы — если, конечно, не потрясло до глубины души.

— Вот то-то и оно. А мне надо, чтобы тебя потрясло. Ладно, идём скорей, пока я не передумал. Ужасно нервничаю, когда что-то тебе показываю. А сейчас — особенно.

— Ну и зря.

«Ну и зря ты нервничаешь», — повторил я несколько минут спустя. Но не вслух. Только подумал. Потому что язык мой не повиновался мне в этот момент, равно как и все прочие части тела, пожелавшие замереть столбом на пороге зала, который Малдо Йоз называл «Куманским павильоном», а мои органы чувств сочли самой настоящей улицей где-то в центре Кумона, который я когда-то неоднократно обошёл вдоль и поперёк, вернее, объехал на уладасе, пешком по столице Куманского Халифата среди бела дня особо не походишь, не принято это у них. Ночью — другое дело, у куманцев считается, что темнота отменяет все правила, обязательные при свете дня, и на смену им приходят другие. Какие именно, я так толком и не понял: все-таки недостаточно долго там жил. И сэр Кофа за мной очень строго присматривал. В смысле, ночи напролёт таскал по местным трактирам и кормил как на убой[23].

Впрочем, не то чтобы я возражал.

Но дело вообще не в этом. А в том, что сейчас, стоя не то на пороге Куманского павильона, не то всё-таки на краю тротуара одной из широких центральных улиц Кумона, вымощенной древними булыжниками, темно-красными, прозрачными, как окаменевшее вино, вдыхая сладкие ароматы мёда и благовоний, смешанные с горькими запахами разогретой солнцем древесной коры и дыма от жаровен уличных поваров, я узнал об этой прекрасной далёкой земле много больше, чем за несколько дюжин когда-то проведённых там дней. Потому что сейчас я был не любопытным путешественником, готовым до отказа заполнить красочными впечатлениями все вынужденные паузы между важными делами, а местным жителем, родившимся под красным небом Уандука несколько столетий назад. Поэтому древние дворцы не казались мне из ряда вон выходящим зрелищем — дома себе и дома, вон в том, с зелёными колонными раньше жил Бейса Хумарах, близкий друг моего отца, они даже умерли в один день, поэтому на похоронах собравшиеся слагали стихи о силе подлинной дружбы, и о том, что всякая прерванная смертью партия в «Нуммизакк» будет доиграна по ту сторону дел и событий, в синей долине Лойи, которую наши далёкие предки, бессмертные кейифайи, не то сочинили в утешение своим смертным потомкам, не то всё-таки сумели увидеть сквозь непроницаемое пламя непознаваемого. Я именно так и подумал: «непроницаемое пламя непознаваемого», — хотя обычно подобные формулировки мне совсем несвойственны. Мягко говоря.

И одновременно всё это время я оставался собой. То есть, прекрасно помнил, что меня зовут Макс, и все прочие подробности, включая тот факт, что сюда я пришёл, чтобы посмотреть на работу своего друга Малдо Йоза, который хвастался, что у него отлично получился Куманский павильон. И правильно делал, что хвастался, если бы я умел создавать столь великолепные, убедительные иллюзии, уже провозгласил бы себя самым главным Великим Магистром всего Мира, а кто не согласен, может убираться к сортирным демонам — это примерно как «ко всем чертям», только ещё обидней.

Мимо меня неторопливо прошествовали носильщики, несущие уладас. Их господин, возлежащий в расслабленной позе, поприветствовал меня с подобающей почтительностью, воздев одну руку к небу, а вторую приложив к сердцу. Стая птиц слетела с благоуханных ветвей маниовы на тротуар, уличный сказочник принялся звонить в колокольчик, призывая публику, а я…

А я обернулся к Малдо и спросил:

— Как отсюда выйти? С меня пока хватит. А то, чего доброго, окончательно поверю в происходящее и останусь тут жить. И выкручивайтесь без меня как хотите — там, у себя, в Ехо.

— Сейчас всё само закончится, — прошептал он. — Не такой я великий мастер, чтобы наваждение растягивалось на всю жизнь. Несколько минут — мой потолок. Впрочем, для Дворца Развлечений этого достаточно.

Я ещё успел увидеть, как из-за угла выходит юноша-чужеземец в драгоценных одеждах Тайного Раба Халифа и достает из кармана печенье, чтобы накормить птиц, успел услышать низкий гул главной кривой струны чуффаддага за высокой стеной и одобрительно решить, что музыкант неплохо владеет инструментом, успел вдохнуть запах одежд проходящей мимо юной женщины, который означал: «Я не ищу новых любовных связей, но готова поддержать занимательный разговор, принять участие в игре или дать совет», — и порадоваться образованности нынешней молодёжи, в наше время древним языком благовоний владел, в лучшем случае, каждый десятый, так что зачастую трудно было прийти к взаимопониманию с незнакомцами, зато теперь…

Зато теперь — всё.

В смысле, представление закончилось. Никакого Кумона, никаких дворцов, ароматов, птиц, уладасов и прекрасных незнакомок, только я и кудесник Малдо Йоз в совершенно пустом просторном зале, освещенном тусклым оранжевым сиянием единственного грибного фонаря.

— Невероятная штука, — сказал я. — Даже не буду спрашивать, как ты это сделал. Слушай, ну ты даёшь! Я же не просто посмотрел на Кумон, я был там. И чувствовал себя самым настоящим коренным кумонцем. Кажется, кстати, довольно старым.

— Да, — кивнул Малдо, — пожилым. — Ему что-то около шестисот лет, это даже для потомка кейифайев весьма почтенный возраст.

— Вообще не понимаю, как такое возможно.

— Просто ты никогда не интересовался иллюзиями, — улыбнулся Малдо Йоз. — А я долгое время только этим и занимался. И вот, сам видишь, наконец-то начало получаться.

— Начало — не то слово.

— Атмосфера превыше событий, правда? Я имею в виду, все эти запахи, звуки, чужие воспоминания, якобы знакомые лица — они же гораздо важней, чем возможность просто прокатиться на уладасе, ничего, кроме качки толком не ощутив и не поняв.

— Даже сравнивать глупо.