Бунин, Дзержинский и Я - Элла Матонина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мюрат сообщил нам, что император поручил командование арьергардом маршалу Нею.
3–9 ноября: шесть дней пути от Вязьмы до Смоленска. Я хочу завещать своим детям никогда не познать того ада, который достался нам на этой русской дороге. Мы шли среди бесчисленных трупов. Одни лежали по обочинам, другие, запорошенные снегом, вмерзли в колею, по которой ползли телеги, повозки, фуры.
Кладбищем для многих стали бивуаки. Замерзающие люди, пытаясь согреться, никли к огню, задыхаясь в результате в дыму костров.
Стоны замерзающих и голодных раненых разрывали сердце. Но страх только за собственную жизнь толкал людей дальше. Сочувствующих в этой толпе не было. Создалось впечатление, что армия бредет наугад.
На полпути к Смоленску ударил сильный мороз и поднялся сильный ветер, образовалась гололедица. Ветхая и потрепанная одежда не согревает людей. Те, кто идет пешком, с трудом удерживаются на ногах, а кто не удержался – падает навсегда в снег.
Армейские корпуса больше не существуют. Я вижу, как они превратились в небольшие кучки людей, имеющих кое-какие съестные припасы… Это совершенно изолированное объединение людей, отторгающее все, что не является его частью. Они сообща добывают пищу, сообща устраивают ночлег, совместно готовят еду. С рассветом они сбиваются в кучку и одной толпой бредут по дороге и с невиданной жестокостью отгоняют от себя чужаков. Они не подпустят его к костру, не дадут куска еды. Нет милосердия никому – ни раненым, ни больным, ни голодным. И несчастье тому, кто отстал: больше его к «семье» не подпустят, вплоть до убийства.
Как остаться глухим при виде всего этого? Я держусь поближе к карете жены и детей.
Дорога от Вязьмы к Смоленску. На ней оставлено множество пушек с исправными замками. Вчера мы попытались организовать их движение, но упряжных лошадей нет. И никого не трогает, что мы оставляем врагу боевые орудия, которые завтра будут нас же истреблять.
Надо признать, наше отступление напоминает бегство. Моя мысль склоняется к тому, что началось это бегство в тот день, когда пехота Даву покинула свои ряды. Оно, как заразная эпидемия, положило начало дезорганизации всей армии. «Пример» оказался слишком заразительным.
Слышны разговоры, что императору лучше торопиться с отъездом в Париж. Удивительное сообщество сопровождает императора: вместо простых солдат – офицеры, за унтер-офицеров – полковники, за капитанов – генералы, за полковника – маршал, за генерала – наш Король Неаполитанский.
По дороге в Смоленск мы наивно ждали, когда появится деревня, в которой оставался большой хлебный магазин, но оказалось, что он взят казаками. Состояние складов в Смоленске не соответствует нуждам армии. Гражданские власти и комиссары, ответственные за поставку продовольствия, плохо помогали смоленскому губернатору. Дело в том, что он только пять дней назад узнал об отступлении армии.
Тем не менее для обслуживания императора и его окружения нашлись разнообразные продукты. Но император не оценил эти привилегии для себя и, зная, что его солдаты голодают, пришел в ярость. Никто никогда не видел его в таком состоянии. Рассказывают, что продовольственный комиссар упал в ноги императору, вымаливая прощение.
Нам улыбнулось счастье. В Смоленске я нашел для нашей семьи полуразрушенный дом в самом центре города. Дом окружает сад, занесенный снегом. Аллея, уходящая вдаль, ажурная решетка в узорах – все обещало покой и уют. Неподалеку в красивом особняке расположилась главная квартира. Это престижное соседство доставило Марии немало беспокойства. На площади и на соседних улицах скопилось множество телег и повозок, где круглые сутки стоит гвалт, скрипят колесами тяжелые фуры, с тяжелым топотом под барабанный бой маршируют солдатские колонны, бесконечно снуют адъютанты, курьеры. Мария не может укачать детей – звуковая какофония за окнами уничтожает нужный покой. И все же они засыпают, устав от долгой и холодной неподвижности в карете. Мария, глядя на эту деятельную суету, быстрое движение, озабоченность свиты императора, верит в то, что все изменится к лучшему, жизнь наладится и император устроит в Смоленске, как он говорил, главный авангардный пост на зимнее время. Она так, бедная, устала от дороги, тряски, холода, что даже жизнь в этом деревянном доме кажется ей раем.
Император делал все возможное, чтобы, не останавливая движения армии, собрать воедино все корпуса: можно остановиться на подъеме, но на спуске – никогда.
Мы еще в Смоленске, когда двинемся дальше – неизвестно, ждем решения императора. Есть время продолжить свои записки. Дорога из Вязьмы не оставляет меня.
В нашей колонне оказалось множество обмороженных солдат. Никто не знал, как им помочь. Чернели пальцы на руках и ногах, волдырями поднималась кожа на лице. Счет погибшим от этого бедствия мы потеряли.
Я не узнаю наших отважных солдат. Солдат, которых всегда отличала воинская дружба и боевое товарищество, взаимная выручка и поддержка. Я шел среди бесчинствующей толпы, которая готова была убить товарища за кусок конины или за место в крестьянской развалине. Почтовые станции, убогие и бесприютные, брали штурмом, будто королевский дворец, не щадя жизни.
Смоленск – Красное
В Смоленске мы простояли пять дней. 14 ноября вышли одной колонной. Мороз стоял сильный, но вполне терпимый. Император шел пешком. Он был в плаще, в шапке из дорогого русского меха, красном капюшоне. Рядом с ним по дороге шли Король Неаполитанский, начальник главного штаба Бертье и маршалы, возглавляющие дивизии. Я шел с офицерами других штабов. Отступающая армия производила тягостное впечатление. Казалось, мало кто из нас доберется до родного дома. Ходили слухи, что Кутузов решил именно на этой дороге закончить войну несколькими ударами. Слухи подтвердились – императору доложили, что генерал Милорадович со своими войсками занял позицию впереди, у деревни Мерлино.
Вокруг императора сплотились плотными шеренгами гренадеры и егеря, и мы продолжали движение, но лоб в лоб с русскими не столкнулись. Против Милорадовича были двинуты Молодая гвардия и голландцы из Старой гвардии. Они оттеснили русских, которые заняли высоты и оттуда засыпали нас ядрами и картечью.
Момент был нервозный. Меня прикомандировали к Главному штабу, и вместе с адъютантом Короля мы доставили Даву и Нею приказ императора ускорить движение. Император очень волновался отсутствием в Красном Евгения Богарне. Оказалось же, что Богарне вышел из Смоленска с опозданием. Я увидел его уже у
