Золотой адмирал - Френсис Мэсон

Она шла торопливой походкой по большой галерее, волоча свои ноги по толстому настилу из свежесрезанного камыша, который, слава Богу, больше не издавал зловония гниющих отбросов, привлекавших внимание многочисленных собак и кошек, свободно разгуливающих по дому. В этот момент большой холл с его длинными рядами голых деревянных столов и простых некрашеных лавок казался особенно угнетающим. Здесь принимала пищу вся домашняя челядь, за исключением близких членов семьи лорда Декстера. Каждый из домочадцев сидел, в соответствии со своим положением, «выше или ниже соли» — то есть на верхнем или нижнем конце стола.

Почти никогда, за исключением праздничных дней, лорд Декстер с супругой не садились на стулья с красивой резьбой, расставленные вокруг стола, установленного на возвышении перед эркером в западном конце холла.

Из-за облачности на небе почти невозможно было оценить окна из цветного стекла, ввезенные из Венеции за очень большую цену. Торопясь к лестнице, ведущей на господскую половину, Кэт машинально поискала глазами впечатляющий герб Декстера — три черных бычьих головы на серебристом поле, разделенном красной полосой.

Она часто задавалась вопросом, не придуман ли их семейный девиз — Fortis Amor Est — Сила есть Любовь — каким-нибудь духовным лицом.

Сардоническая усмешка скривила все еще синие от холода губы Кэт. Как удачно этот девиз характеризовал ту линию баронов, что тянулась от сэра Джеффри дю Дройта, одного из любимых палачей Бастарда.[61]

Fortis Amor Est. Кэт все еще повторяла девиз, когда наконец дошла до своей комнатушки, лишенной камина, но обставленной довольно удобной кроватью на колесиках и видавшим виды сундучком, где она хранила свою одежду, имевшуюся у нее в плачевно малом количестве. Кэт как следует растерла тряпкой свои онемевшие и ноющие ноги и переоделась в единственное, что у нее было помимо мокрой одежды, платье — жалкие обноски, которые менее года назад дочь франклина Ибботта отвергла бы с гордым презрением.

Снова заплетя свои косы и убрав их под скромную белую шапочку, она собралась с мужеством и поспешила в детскую, где юная мисс Элоиза и мастер Гильберт Декстеры ждали ее прибытия без всякого заметного энтузиазма. Но все же приятно было иметь возможность согреть перед потрескивающим огнем камина окоченевшие руки и почувствовать, как уходит из тела этот пронизывающий холод.

Наихудшие опасения Кэт Уайэтт оказались оправданными: ни леди Декстер, ни ее мужа дома не было, — они отбыли к королевскому двору, где лорд Декстер хотел заручиться поддержкой еще одного торгового плавания в Белое море.

Дети в возрасте двенадцати и четырнадцати лет, разодетые в точные миниатюрные копии пышных нарядов их родителей, играли в чашу и шарик с Френсисом, их старшим единокровным братом.

— Чума на такое везенье! — недовольным высоким голосом прокричал юный мастер Гильберт, завидев вошедшую в детскую Кэт. — Мы надеялись, что ты свалилась в болото и захлебнулась.

Кэт попыталась вызвать на лице улыбку.

— Вот не свалилась и не утонула, но в этом строители королевских дорог не виноваты.

Мастер Френсис поднялся, как обычно таинственно красивый и апатичный.

— Исправляй свои манеры, ты, бесенок. Вы тоже, юная леди. — Он хмуро посмотрел на свою единокровную сестру. — Уже сколько времени мы досаждаем миссис Уайэтт.

Это так поразило Кэт, как если бы вдруг заговорил один из тех чопорных портретов на стене. Но особенно удивилась она, когда Френсис, изобразив на лице совершенно чарующую улыбку, вышел вперед, протянув унизанную драгоценными камнями руку.

— Миссис Кэт, — зашепелявил он, — вчера мой сударь отец прочел мне нравоучение по поводу изысканных манер в обращении с благородными дамами. Клянусь, я раскаиваюсь в том, что досаждал вам на прошлой неделе, и надеюсь, что вы найдете для меня в своем сердце прощение.

Открывая шкаф, где хранились виола и лютня, Кэт пустила в ход самые обезоруживающие манеры.

— Прощение? О чем вы? Тут нечего и прощать.

— Когда вы закончите с этими куклами, — Френсис улыбнулся, — я хочу показать вам итальянскую цитру. Это красивая вещь, она только что прибыла из Неаполя.

— Цитра! — оживилась Кэт. — Я много раз слышала о таких инструментах. Это правда, что на ней можно брать ноты в полтона и три полные октавы?

— Да. Это прекраснейший инструмент — из черного дерева и инкрустированный слоновой костью. Между прочим, вы могли бы объяснить мне азы, как им пользоваться? Элоиза проводит вас в мой кабинет.

Кэт была совершенно ошарашена таким неожиданным интересом к музыке, в которой почтенный Френсис разбирался меньше, чем невзрачная птичка рябинник, хотя от юного джентльмена и светского человека прежде всего требовалось умение играть хотя бы на одном инструменте.

Приятное тепло музыкальной комнаты вдобавок к доброму глотку эля, присланного ей надежным другом Катбертом, виночерпием в этом доме, во многом развеяли ее мрачное настроение, и Кэт уже являла собой воплощенное терпение, когда водила неряшливые пальцы мастера Гильберта по струнам его лютни и обучала пению юную мисс Элоизу.

Двухчасовое занятие промчалось с поразительной быстротой, и вот наступил момент, когда мастер Гильберт мог забросить свою лютню в угол и, визжа как поросенок, застрявший под воротами, умчаться по коридору, чтобы вместе с другими ребятами поместья принять участие в шумной игре в «Сарацинов и Крестоносцев».

С уходом брата Элоиза нежно улыбнулась и сделала глазки, копируя выражение лица своей матери при королевском дворе. Она объявила, что ей приятно будет показать учительнице музыки итальянскую цитру и, покачивая расшитыми парчой юбками и миниатюрными фижмами, хоть они и весили около десяти фунтов, побежала по невероятно длинной галерее, упирающейся в большой зал. Наконец она проникла на семейную половину лорда Декстера и подошла к покрытой красивой резьбой дубовой двери.

Кэт, сопровождавшая Элоизу, стояла в нерешительности и стала говорить ей, что, мол, не следует ей туда входить, но Элоиза, недослушав, громко постучала по панелям, которые живо отворились внутрь. Кэт огляделась и успокоилась: это действительно был рабочий кабинет с десятками книг вдоль стены и с глобусами земли и неба по обеим сторонам от ярко пылающего камина.

Да, комната казалась живой и веселой: в высоких позолоченных подсвечниках горели дорогостоящие белые свечи, а над каминной полкой яркими красками бросалась в глаза хоругвь с семейным гербом.

И верно, на письменном столе лежала цитра, и корпус ее из черного дерева оказался роскошно выложен узорами из слоновой кости, жемчуга и серебра. Имея трапециевидную форму, этот удивительный инструмент был оснащен множеством металлических струн и маленькими молоточками, подбитыми на концах каракулем, чтобы извлекать из них нужные звуки.