Упражнения в стиле - Раймон Кено

— Обезьяна? — переспросил Губернатис.

Пес закрыл глаза и чуть свесил голову набок.

— Понимаю, что шокирую вас до глубины души, месье депутат, — сказал Денуэт.

— Да нет, что вы, — пробормотал Губернатис.

— Да, да, я знаю. Обезьяна! Обезьяна! И все же — да, обезьяна почтила меня визитом, и с тех пор я жду, что она вернется, и каждый гость мною в некотором роде почитаем, уважаем. Вот вы, месье депутат, вы, в частности, как и все прочие, разве не можете быть тем существом, которое должно сюда вернуться?

— Вы уверены, что она вернется?

Хозяин гостиницы улыбнулся без тени сомнения:

— Наверняка, месье депутат, наверняка.

Пес приоткрыл глаза.

— С одной стороны, — недоумевал Губернатис, — вы будто бы точно знаете, как она выглядит, а с другой — готовы обнаружить ее в ком угодно. Я хочу сказать: вот я, например, по-моему, не имею никакого сходства с вашей обезьяной, однако вы расспрашивали меня так, словно я мог ею оказаться.

— В самом деле. Здесь нет противоречия, месье депутат: я п-просто думаю, что она может менять внешность, принимать любой облик.

— В таком случае, как вы ее узнаете?

— По признаку[51]. Любому.

— И вы совсем не помните, что она вам сказала?

— Совсем. С тех пор я много раз пытался вспомнить, но все впустую. Впустую.

Через паузу:

— Хотите выдержанного кальвадоса? Он у меня отменный. Пойду принесу.

И поспешил прочь.

Едва он оказался по другую сторону двери, пес сказал:

— Что вы думаете об истории хозяина?

— Ничего особенного. Я не привык к разговорам в таком духе. Я живу среди более точных понятий.

— Да, наш хозяин мечтатель, правда?

— Он мечтатель, я честолюбец, быстро вы навешиваете людям ярлыки, месье Дино. Сам-то вы кто такой?

— Пес.

Но тут вернулся хозяин, и Дино умолк.

Кальвадос был ядреный, и Губернатис несколько раз похвалил хозяина; хозяин же собрал похвалы без лишней гордости, но и без лишней скромности. На этот раз он молчал, как и его пес. Казалось, у него пропало всякое желание рассказывать истории.

На безлюдной улице послышались приближающиеся шаги, и вскоре дверь приоткрылась. Дино спрыгнул со стула и залаял. В проеме возникла голова — голова одноглазого старика.

— Ведь вы зайдете ко мне завтра утром, господин странник? — спросила голова.

— Непременно.

— Доброй ночи.

Голова исчезла, дверь закрылась. Дино успел вновь забраться на стул.

— Вы с ним уже познакомились? — спросил Денуэт.

— Он только что был здесь. Только вот кто он, собственно, такой?

— Откуда мне знать? Кто вообще это знает? Одержимый старик, вот и все.

Пес искоса взглянул на странника и улыбнулся. Потом зевнул, спрыгнул со стула, уверенно направился к двери, толкнул створку и тоже исчез.

Над головой послышались шаги.

— Горничная готовит вам комнату, — сказал хозяин.

— Об этом одноглазом мне рассказывали удивительные вещи.

— Кто же?

— Ваша горничная.

Хозяин пожал плечами:

— Пф-ф, в этих краях все такие суеверные. Это россказни, порой довольно глупые. Кое-кто вам даже скажет, что мой пес умеет говорить.

Губернатис рассмеялся: да уж, надо такое придумать!

— Или может стать невидимым.

— В другие времена его бы сожгли, и вас вместе с ним.

— Меня? Меня? Месье депутат, я ни в чем не повинен. Какое отношение я имею к этим глупостям?

— Одноглазого старика тоже сожгли бы.

— Сумасшедшего? Он же сумасшедший!

— Теперь сумасшедших не тащат на костер.

— Нет.

Хозяин умолк и вновь онемел. Над головой стало тихо, стаканы опустели.

— Пойду-ка я спать, — сказал Губернатис, вставая. — Спасибо за чудесный кальвадос.

Он взял свой дорожный мешок.

— Комнату найдете? — спросил Денуэт, продолжая сидеть. — Прямо напротив лестницы. Номер один.

— Доброй ночи, месье Денуэт.

— Доброй ночи, месье депутат.

Встать он не пожелал.

Губернатис толкнул дверь; на лестнице еще горел свет; он заметил, что внизу на груде лохмотьев спит Дино. Гость тихонько поднялся, дерево скрипнуло, пес не проснулся.

Он вошел в комнату — в постели, разумеется, была Гортензия.

На следующее утро Амедей, свежий и бодрый, проснулся с первыми лучами солнца. Сделал гимнастику (ежедневную и методичную), умылся, привел себя в порядок. Затем спустился вниз — в столовую; дорожный мешок его был готов, и сам он готов был отправляться.

— Месье желает чего-нибудь? — спросила Гортензия с порога кухни.

— Черный кофе, хлеб, масло, варенье.

За окном было деревенское утро: хлопотали какие-то люди, а также — лошади, машины, тележки, бороны; кошки, собаки; дети; все вели себя сдержанно, даже если что-то выкрикивали. Кофе с хлебом-маслом-вареньем был подан; Амедей выпил его с наслаждением и радостью, сначала сидя один, поскольку Гортензия, вся расхристанная после сна, убежала на кухню, а затем в компании Дино, который, едва закрылась дверь, вскочил на стул напротив постояльца. Странник предложил ему сахару.

— Охотно, — ответил пес и принялся хрустеть.

— Хорошее сегодня утро, — сказал Амедей.

— Неплохое, — отозвался пес, облизывая морду, еще мокрую от слюны.

— Хорошая погода будет мне в дорогу, — сказал Амедей.

— Погода может перемениться, — заметил пес.

— За полдня?

— Здесь она вечно меняется. Зайдите к дядюшке.

— Ах да, обязательно. Вообще-то я его не забыл.

— А Гортензия?

— Я ее выгнал. Она влезла ко мне в постель!

— И правда, выгнали. Она страшно обижена.

— Вы, верно, думаете, что я стану портить себе карьеру интрижкой со служанкой?

— Найдется немало политиков, у кого были любовницы... интрижки... приключения.

— Фу. Это не в моем духе. Мне себя упрекнуть не в чем ни с этой точки зрения, ни с точки зрения работы. В этом моя сила... одно из моих сильных мест; другое — моя ученость.

— Такая ли это сила? — спросил пес. — Насколько я знаю, в министрах вы не ходили.

— Погодите еще. И потом, если ты в чем-то силен, не обязательно кричать об этом на каждом углу.

— Уж не масон ли вы?

— Вот невидаль. Это действительно сила, но она чахнет. Впрочем, я в самом деле F. М.[52].

— Вам это помогло?

— Мало. Предпочитаю узнавать тайны других, нежели окружать таинственностью себя самого.

— Это несколько противоречит тому, что вы только что говорили.

— Ничуть, ничуть. Подумайте сами.

Депутат приветливо взглянул на пса.

— Вы мне нравитесь, — сказал он, — и я с большим удовольствием увидел бы вас своим спутником. Я купил бы вас у месье Денуэта, если бы не боялся, что после этого вы перестанете говорить.

— Почему это вдруг?

— Так или иначе, я знаю, что собаки не умеют говорить. Наверняка под этим столом вставлены микрофоны, а мой настоящий собеседник находится в соседней комнате. Он слышит меня, отвечает мне. Кстати, пользуюсь возможностью сказать ему, что был бы рад познакомиться с ним в живом виде.

— Ну и ну! — сказал пес. — Вот вы какой, однако. Видите говорящего пса и не верите в это?

— Вас хорошо выдрессировали, только и всего.

— Хе-хе, а если я скажу, что у меня есть и другие таланты?

— Какие же?

— Например, я могу делаться невидимым.

— Покажите.

— Сперва расскажите, как было дело ночью с Гортензией.

— Очень просто. Я попросил ее уйти. Она решила, что я шучу. Но в конце концов поняла. Ушла. Мне было и вправду жаль так ее унижать, но что поделаешь... мой жребий...

— Да-да, — задумчиво произнес пес.

— Вам весьма небезразлична эта особа?

— Мы были с ней очень близки, — сказал пес, стыдливо пуская голову.

— A-а, — осторожно произнес Амедей.

Они замолчали.

— Как насчет невидимости? — спросил странник.

— Ах да, невидимость. Что ж, хотите длительно и постепенно или мгновенно и целиком?

— Ну, знаете...

— На ваш выбор.

— Скажем, длительно и постепенно.

Дино тотчас же спрыгнул со стула и начал описывать самый большой круг, какой только можно было очертить в комнате, не задев ни одного стула. Почти дойдя до исходной точки, пес изменил направление и описал другой круг, чуть меньшего радиуса, в то время как его собственные размеры пропорционально уменьшались, и, рисуя таким образом спираль, он в результате превратился в малюсенький собачий атом, вращающийся с возрастающей скоростью вокруг оси симметрии намеченной геометрической фигуры; наконец этот вертящийся зародыш достиг бесконечно малого размера и исчез.

— Занятный фокус, — пробормотал странник. — Но я встречал фокусников и посильнее. Черт, снова я сам с собой разговариваю; отвратительная привычка, надо от нее избавляться.