Аэропорт - Артур Хейли

Вот уже несколько недель её томило беспокойство, тревога, близкая к отчаянию, а события этой ночи нанесли ей последний, сокрушительный удар. И мозг её отключился — так срабатывает предохранитель при коротком замыкании. Пока Инес Герреро пребывала в этом состоянии — временном, конечно, — она не отдавала себе отчёта ни где она находится, ни почему.

Грубоватый, разбитной шофёр такси оказал ей не слишком хорошую услугу. Они сторговались, что он отвезёт её в аэропорт за семь долларов. Выйдя из такси, Инес дала шофёру десятидолларовую бумажку — кроме этой бумажки, у неё почти ничего не было, — ожидая получить сдачу. Шофёр пробормотал, что сдачи у него нет, но он сейчас разменяет, и укатил. Инес напрасно прождала десять минут, стоя как на иголках и не сводя глаз с часов аэровокзала, стрелки которых неумолимо приближались к одиннадцати, когда должен был подняться в воздух самолёт, отлетавший в Рим, и, наконец, поняла, что шофёр такси и не подумает возвращаться. Инес не запомнила ни номера машины, ни фамилии шофёра — на что последний и рассчитывал. А если бы даже и запомнила, то писать жалобы не в её привычках, и, как видно, шофёр раскусил и эту черту её характера.

Несмотря на все препятствия, возникшие по дороге, Инес ещё успела бы попасть к посадке в самолёт, не задержись она в ожидании сдачи. А теперь, когда она отыскала выход на поле, самолёт уже бежал по рулёжной дорожке.

Всё же у Инес хватило ума воспользоваться советом, полученным по телефону от мисс Юнг, девушки из справочного бюро «Транс-Америки», и она прибегла к маленькой хитрости, чтобы выяснить, действительно ли её муж находится на борту самолёта, отлетающего в Рим. Контролёр как раз собирался покинуть свой пост у выхода сорок семь, когда к нему обратилась Инес.

По совету мисс Юнг она не стала задавать вопросов, а просто заявила:

— Мой муж находится на борту самолёта, на который только что закончилась посадка. — И она объяснила, что опоздала проводить мужа, но хочет убедиться, что он успел благополучно сесть в самолёт. Она достала жёлтенькую квитанцию, обнаруженную среди вещей мужа, и показала её контролёру. Мельком взглянув на квитанцию, контролёр стал просматривать список пассажиров.

На какую-то секунду в душе Инес затеплилась надежда; а вдруг она ошиблась, вдруг муж её и не думал никуда улетать; мысль о том, что он мог отправиться в Рим, всё ещё казалась ей слишком невероятной. Но тут контролёр сказал — да, Д. О. Герреро находится на борту самолёта, вылетающего рейсом два, и обидно, конечно, что миссис Герреро не успела проводить мужа, но сегодня из-за этого снегопада всё пошло кувырком, а теперь он просит его извинить, но ему необходимо…

Контролёр ушёл, и тут Инес расплакалась: она вдруг почувствовала себя такой одинокой среди всей этой толпы.

Сначала из глаз её выкатилось несколько слезинок, затем сразу припомнились все несчастья и беды, и слёзы хлынули ручьём. Инес скорбела о настоящем и оплакивала прошлое: был у неё дом — теперь его не стало; детей она не может содержать; был у неё муж, хоть и никудышный, но она привыкла к нему, а теперь и он улетел куда-то… Она вспоминала, какой была в молодости, и плакала о том, какой стала теперь; она плакала о том, что у неё нет денег и ей некуда идти — разве что снова в опостылевшую, кишащую тараканами квартиру, да и оттуда её завтра вышвырнут — ведь от ничтожной суммы, с помощью которой она надеялась умилостивить на время своего квартирного хозяина, ничего не осталось после того, как шофёр такси присвоил себе сдачу… Она даже не была уверена, хватит ли у неё мелочи, чтобы добраться до дому. Она плакала, потому что туфли натёрли ей ноги, и потому что она была так неприглядно одета, да ещё промокла насквозь, и потому что устала, измучилась, и потому что закоченела и её лихорадило. Она плакала о себе и обо всех разуверившихся и отчаявшихся, как она.

Наконец, заметив, что на неё стали с любопытством поглядывать, она, всё так же плача, принялась бесцельно бродить по аэровокзалу. Именно тогда защитные силы мозга пришли ей на выручку, сознание её затуманилось, и в спасительном отупении она хотя и продолжала горевать, но уже не понимала — почему.

Вскоре после этого она попалась на глаза одному из дежурных полицейских аэровокзала, и он, проявив отзывчивость, которой далеко не всегда отличаются блюстители порядка, усадил её в укромном уголке и тут же связался по телефону со своим начальством. Лейтенант Ордвей находился неподалёку и сказал, что разберётся в этом сам. Он пришёл к выводу, что Инес, несмотря на её подавленное состояние и бессвязную речь, совершенно безопасна, и велел проводить её в кабинет управляющего аэропортом, считая, что это единственное спокойное и вместе с тем не столь устрашающее, как полицейский участок, место.

Инес покорно поднялась в лифте, прошла по коридору; она как будто даже не сознавала, что её куда-то ведут, во всяком случае, была к этому равнодушна. Потом она покорно опустилась в указанное ей кресло, радуясь, что может отдохнуть. Какие-то люди входили и выходили, говорили что-то, но всё, это происходило как во сне, а очнуться у неё не хватало сил.

Однако некоторое время спустя инстинкт самосохранения, заложенный в каждом человеке, сколь бы ни был он беспомощен и забит, заставил её очнуться и осознать, хотя и смутно, что нужно действовать, двигаться, делать что-то, так как жизнь не стоит на месте и — какие бы удары она ни наносила и как бы ни была беспросветна и пуста — неумолимо движется вперёд.

Инес Герреро встала; она ещё не отдавала себе отчёта, где находится и как сюда попала, но уже приняла решение уйти. В этот момент медоувудская делегация в сопровождении лейтенанта Ордвея вошла в приёмную Мела Бейкерсфелда, где находилась Инес. Делегация проследовала в кабинет, а Нед Ордвей вернулся, и, пока затворялась дверь, Мел успел заметить, что лейтенант разговаривает с посетительницей.

Хотя Инес и не очень хорошо соображала, однако она поняла, что этот здоровенный негр полицейский хочет ей помочь, и вместе с тем возникло неясное ощущение, что она уже видела его где-то, совсем недавно, и тогда он был тоже добр к ней, как и сейчас, куда-то отвёл её и ничего не пытался выспросить; вот и теперь он вроде понимал — хотя она ничего не говорила, — что ей надо вернуться в город, но она не уверена, хватит ли у неё на это денег. Инес принялась шарить в кошельке, хотела подсчитать, сколько у неё там осталось, но он остановил её и, повернувшись спиной к двери в кабинет, сунул ей в руку три доллара. Потом вывел её в коридор, показал, как пройти вниз к остановке автобуса, и добавил, что этих денег ей хватит на обратную дорогу и останется ещё немного, чтобы в городе добраться, куда ей нужно.

После этого полицейский ушёл, а Инес сделала, как он сказал: спустилась вниз по лестнице, потом почти у самой двери, ведущей наружу к остановке автобуса, ей бросилось в глаза нечто привычно-знакомое — киоск, в котором продавали сосиски, — и чувство голода, жажды и смертельной усталости сразу вернуло её к действительности. Она порылась в кошельке, нашла тридцать пять центов, купила сосиску и кофе в бумажном стаканчике, и вид этих обыденных предметов подействовал на неё ободряюще. В уголке, рядом с киоском, она увидела стул и примостилась на нём. Она не отдавала себе отчёта в том, сколько времени просидела там: сосиска была съедена, кофе выпит, и пробудившееся было восприятие реальности происходящего снова стало ускользать от неё, заменяясь чувством успокоения и довольства. Сновавшие перед глазами люди, гул голосов, какие-то объявления по радио — всё это убаюкивало её. Дважды Инес показалось, будто она услышала по радио и своё имя, но она решила, что это ей почудилось, что этого не может быть, так как никому на свете нет до неё дела и никто даже не знает, где она.

Она смутно сознавала, что рано или поздно ей придётся отсюда уйти, и чувствовала, как это будет для неё трудно. Ну, а пока она тихонечко посидит здесь.

8

Все сотрудники, срочно вызванные в кабинет управляющего аэропортом, явились незамедлительно — за исключением одного. Некоторых Бейкерсфелд вызывал сам, других — через Таню Ливингстон, но во всех случаях подчёркивалась настоятельная необходимость прибыть немедленно, отложив все дела.

Первым явился шеф Тани Ливингстон — управляющий пассажирскими перевозками «Транс-Америки» Берт Уэзерби.

Почти тут же следом за ним пришёл лейтенант Ордвей, уже отдавший своим полицейским приказ разыскать Инес Герреро, но ещё не имевший ни малейшего представления о том, зачем это нужно. На это время он предоставил медоувудцам беспорядочно толпиться в главном вестибюле аэровокзала и слушать, как адвокат Фримантл усердствует перед телекамерой, защищая их права.

Берт Уэзерби спросил прямо с порога:

— Что у вас стряслось, Мел?