Неизвестное сельское хозяйство, или Зачем нужна корова? - Татьяна Нефедова

«Лечение болезней» современного села должно быть связно, с одной стороны, с реальным избирательным подъемом экономики в тех районах, где это возможно, причем экономики всех укладов: и крупных предприятий, и фермеров, и индивидуальных хозяйств, и, с другой стороны, с государственной поддержкой населения в депрессивных районах и поощрением его самозанятости с учетом депопуляции и качества трудовых ресурсов. Производители начали приспосабливаться к новым условиям, зарождаются новые структуры, производство растет.

Заключение

Что же дальше?

Представленная книга, впитавшая в себя совместные и личные наблюдения авторов в разных местах России, попытки разобраться в статистике и вписаться в структуру современных «сельских» исследований, окажется незавершенной без заключительных соображений по поводу самого феномена российского частного сельского хозяйства. Эти соображения авторский тандем, с учетом своего «международного» состава, излагает раздельно, как взгляд «извне» (Джудит Пэллот) и взгляд «изнутри» (Татьяна Нефедова).

Взгляд «извне»

Очевидно, что иностранец, каким бы глубоким ни было его понимание истории России и ее общества, подходит к их анализу с ценностями и концепциями, отличными от ценностей и концепций русских ученых. Выявление проблем, связанных с разным миропониманием, делает межкультурные исследования очень важными – обе стороны узнают больше, если пытаются понять незнакомую (но нельзя сказать, что «чужую») точку зрения. Советский период, когда необходимость вести любое обсуждение в рамках марксистской теории не позволяла ученым осуществлять реальный обмен мнениями о том, как и почему мы видим мир столь по-разному, остался позади. Я рада, что имею возможность сделать это сейчас, и надеюсь, что мое мнение о постсоветском развитии России будет воспринято как одно из возможных, а не как единственно верное.

В ходе своих путешествий по России я всегда поражалась тому, как сильно отличается эта страна от Западной Европы. И именно в сельской местности эти отличия были особенно очевидны. Сочетание огромных, уходящих за горизонт полей с крошечными участками вокруг поселений или бабушки, сидящие у дороги и продающие свои овощи и грибы, – все это совершенно непредставимо в западноевропейском пейзаже. Впрочем, приглядевшись, я, к своему собственному удивлению, обнаружила, что эти различия носят поверхностный характер и касаются только формы, внешних условий, скрывающих довольно схожее содержание. Несмотря на всю экзотику (для иностранного наблюдателя вроде меня), хозяйства населения в России – феномен, весьма похожий на индивидуальное сельское хозяйство Европы. Точнее, ряд феноменов: хозяйства населения настолько разнообразны, что говорить о них, как о какой-то единой категории, не имеет никакого смысла.

В 1970-х годах, когда я начинала изучать СССР, западных ученых очень интересовало то, что мы называем private plot (буквально – «частный участок»), – наглядный пример частного предпринимательства, существовавшего в Советском Союзе. Уже тогда было ясно, что урожайность на таких участках выше, чем в социалистическом секторе, и что частный сектор дает значительную часть фруктов, овощей и мяса, производимого в СССР. Такие факты использовались как явное доказательство преимуществ частного сектора над плановым, социалистическим. Мы не понимали, что эта продукция производится с помощью общественного сектора. Но на чем можно было твердо настаивать, так это на том, что подсобное хозяйство представляло собой неотъемлемую часть советской сельскохозяйственной экономики. Было ясно, почему советские власти упорно держались за миф, что, дескать, личные подсобные хозяйства существуют лишь для самообеспечения и являются дополнением к любой другой деятельности населения. Удивительным было другое открытие: постсоветские власти делают то же самое. Вновь и вновь чиновники от сельского хозяйства на местах говорят, что личное подсобное хозяйство их мало интересует, точно так же не считают личное подсобное хозяйство частью сельской экономики России ее центральные власти. Для них это какой-то культурный, социальный феномен – и ни в коем случае не экономический. Такая слепота меня поразила: ведь в некоторых сельских районах хозяйства населения, безусловно, являются очагами инноваций и предпринимательских импульсов.

Я упомянула выше о разнообразии хозяйств населения. Эта книга обозревает весь имеющийся спектр таких хозяйств, от натуральных на одном его конце, где такие участки необходимы для удовлетворения насущных потребностей их хозяев, до коммерческих – на другом, где активное использование участка (и других ресурсов) явно ориентировано на извлечение максимального дохода. Внутри этого спектра можно обнаружить множество видов хозяйств населения, очень похожих на небольшие фермы в Европе, и их многочисленность заставляет думать, что это не уникальный феномен, не нечто сугубо российское. Впрочем, такая точка зрения, поддерживаемая некоторыми учеными в России и на Западе, не бесспорна: в мире найдется мало индустриальных и урбанизированных стран, где большинство населения вовлечено в производство продовольствия и где большая часть овощей и картофеля производится на участках размером менее 1 га.

Видимо, что-то «свое» у России есть. Однако, чтобы говорить об «уникальном феномене», таких отличий недостаточно. Разве многие горожане, выращивающие цветы, ягоды и овощи на своих загородных участках, не руководствуются теми же соображениями, что и немецкие hobby farmers или английские владельцы небольших участков земли? Точно так же, как и в России, маленькие фермы в сельской Европе – особенно много их на побережье Средиземного моря – вовлечены в производство как для собственного потребления, так и для продажи.

Я не уверена, что увиденное мною во время путешествий в самых разных районах России не может быть воспринято как восточный вариант европейской системы мелкого хозяйства, пусть и имеющий отчетливо русскую специфику. Как и их европейские сельские «коллеги», российские мелкие хозяева располагают большим или меньшим капиталом, их связи бывают прямыми или опосредованными другими институтами. Они занимают то же положение в иерархической структуре рабочей силы, что и в Европе, и так же находятся в сильной зависимости от политики государства.

По моему мнению, для практики неважно, как мы называем эти небольшие хозяйства – крестьянскими, хозяйствами населения или личными подсобными, это существенно лишь для теории, для ученых. На самом деле проблема состоит в том, что государство отделяет эти хозяйства от других в отдельный класс и придумывает для него специфические законы и правила. Этот подход не только напоминает мне Советский Союз, когда такие классификации были важны для поддержки порядка, но и дореволюционную Россию, где крестьянство и частный аграрный сектор имели разные права и возможности использования земель. Современное законодательство, касающееся хозяйств населения, конечно, намного лучше прежнего. Но для основной массы хозяев это не так важно, поскольку оно и сегодня препятствует развитию тех из 35 млн. держателей маленьких участков, у кого хватает энергии и пред-принимательной активности для товарного производства. Действия этих мелких хозяев в таких условиях могут быть охарактеризованы как «инволюция», т. е. усложнение деятельности и системы в целом, препятствующее ее развитию. Примером могут служить луховицкие огуречные участки с их высокой трудоинтенсивностью и отсутствием технологического развития. С другой стороны, доказательством того, что хозяйства населения в России не могут считаться чем-то диаметрально противоположным хозяйствам западным, является то, что все эти разные типы деятельности обладают и совершенно разной сущностью, объединяемой лишь общим именем. Это легко подтвердить, сравнивая, например, сельское население северной России, которое не могло бы жить без собственного производства натуральных продуктов и использования лесов для сбора грибов и ягод, и хозяйства крестьян, которые выращивают овощи для продажи в крупных городах, а также горожан, которые растят свои овощи на крошечных пригородных участках – естественно, для своего собственного стола.

Если же мы говорим, что не все мелкие хозяйства в России похожи на мелкие европейские фермы, то должны доказать, что явления, наблюдаемые в России, уже исчезли в Европе или могли там быть, но из-за иных физико-географических условий никогда не существовали.

Так, в Европе исчезло самообеспечение населения продуктами как таковое. Уже целое поколение в Англии потеряло навыки наших матерей и бабушек варить джемы и консервировать фрукты. Когда-то и наши зерновые фермеры выращивали овощи для себя, вместо того чтобы, как сейчас, покупать их в магазине. И всего 50 лет назад огород и свинарник являлись неотъемлемой частью любого шахтерского поселка.