В поисках утраченных предков (сборник) - Дмитрий Каралис

Я что-то замычал в ответ. В том смысле, что надо подготовиться к разговору, а вдруг его нет дома, и вообще говорит ли он по-английски…

— У тебя есть в гостинице водка? — неожиданно спросила Катя.

— Есть. Две бутылки. — Я почему-то испугался.

— Поехали к тебе. Русской водки хочу. От тебя и позвоним. — Она сунула справочник в пакет и взяла со стойки ключи.

4. Нелегкая борьба с феминизмом

Катька пообещала показать мне близкую дорогу до гостиницы и запутала дело так, что мы пару раз вылетали за пределы карты.

— Вот сейчас налево! — внезапно говорила Катя. — Ах, проехали! Надо развернуться.

— Здесь нельзя! Только прямо.

Мы шпарили несколько километров по набережной с односторонним движением, возносились на мост, оказывались на другом острове и не знали, куда повернуть. Железнодорожные пути, пакгаузы, бесконечные заборы. Разве что лопухов и крапивы не было. И спросить не у кого.

— Давай попробуем налево…

— Спокойно. Командовать парадом буду я. Садись на заднее сиденье.

Пересев, Катька тут же потеряла интерес к дороге и стала рассказывать про свою жизнь.

Стокгольм — город маленький. Но уложили его на карту размером с питерскую, и если ты в Питере привык, что двадцать сантиметров по карте — это расстояние от «Пулкова» до Адмиралтейства, то свыкнуться с искусственным бумажным простором Стокгольма нелегко. Двадцать сантиметров оказывались оградой какого-нибудь парка.

Мы со свистом проносились мимо нужных улиц и обнаруживали, что вновь находимся на окраине; развернувшись, добирались короткими перебежками до поворота, я выскакивал, заглядывал за угол, читал вывеску и бегом возвращался в машину. Окончательно заплутав, я включил аварийную мигалку и выбежал с картой в руках к розовощекому шведу, пасущему двух внучат в скверике возле кирхи:

— Извините, где я нахожусь?

Швед надел круглые железные очки, задумчиво оглядел карту, поводил тонким пальчиком в поисках нашего сквера с крестом, означающим кирху, пожал плечами, извинился на хорошем английском и начал поиски по второму кругу. Я, оглядываясь на мигающую габаритами машину, пояснил, что мне нужна гостиница Хюведста-Центра, там, где станция метро «Хюведста».

— Угу, угу, — успокаивающе покивал железный швед.

Наконец он обнаружил зеленый лоскуток сквера с крестом, совместил карту со сторонами света, определил, куда смотрит носом моя машина, и не спеша повел пальчиком, намечая маршрут: налево — направо — еще направо — переехать через мост — ехать прямо и вот оно — метро «Хюведста». Дальше было, как в анекдоте про заплутавших в шхерах наших подводниках и обратившихся к местному рыбаку:

— Как выйти в Баренцево море?

— Курс зюйд-зюйд-вест, сэр!

— Мужик, ты кончай выпендриваться, ты рукой покажи!

— Да вот здесь, за скалой…

— Вы можете дать мне направление? — Я устал следить за его неспешным путешествием по карте. — Покажите рукой, пожалуйста!

— Эхе! — обрадовался дедок. — Это очень просто, — и сдержанно указал пальцем на здание гостиницы, торчавшей метрах в трехстах от нас.

В гостинице Катрин первым делом полезла в душ. Рыжая, стройная веснушчатая девчонка. Ее присутствие пугало.

И вообще я теряюсь, если женщина проявляет инициативу… Например, предлагает отправиться ко мне в гостиницу пить водку. И первым делом лезет в душ. Н-да.

Я достал из чемодана бутылку «Столичной» и сунул в морозилку. Плюхнул замороженные овощи в кастрюлю с кипятком, вытянул бананы с апельсинами, большую бутылку пепси, огурцы, помидоры, нарезал каравай шведского хлеба. Вспомнил про тушенку, которую, как истинный русский путешественник, в качестве «нз» всегда беру в дорогу…

Что я знал про Катю? Мать — эстонка, отец — русский. Закончила педагогическое училище, курсы шведского языка, год работала нянькой в шведской семье. В книжном магазине служит полгода, снимает комнату в квартире, где живет еще негритянская семья. В магазине платят мало. Встречалась с электриком Эриком, ездила миловаться к нему на дачу, их застукала его жена — приехала ночью, устроила скандал, обозвала эстонской коровой, увезла Эрика. Бездетный Эрик, обещавший развестись с супругой, не мычит, не телится. Звонит ей, предлагает встречаться на даче у приятеля. Катька поставила условие: разведешься — звони… Еще он заставил ее провериться на СПИД. «А жену и себя ты не хочешь проверить? И мне справку принести?» — ядовито спросила Катька. Эрик всерьез думал несколько дней, а потом сказал, что не хочет. Чем он объяснит такую проверку жене?

Это Катька с легкостью рассказала мне по дороге, как случайному дядюшке-таксисту, везущему ее после пирушки домой. Как бы такая игра, рассудил я.

Мы сели за стол, и я налил себе пепси.

— А почему не водку? — удивилась Катя. — Я одна не буду!

— Не уговаривай, — твердо сказал я. — Если я выпью, мне из этой Швеции будет не выбраться.

— Ты что, запойный? — восхищенно предположила Катька и поспешно выпила не чокаясь.

Нравилась ли мне Катя как женщина?

В ней не было загадки. Все остальное было на месте. Мужчине моего возраста было бы лестно завалиться с ней на широченную тахту, но все оказалось бы слишком просто. Как всякий русский, я остерегаюсь простых решений. И вообще получилось бы, что Катька соблазнила меня, а не наоборот. Вы эти феминистские штучки бросьте! Мы, мужчины, умеем постоять за свои права.

Н-да, понимаешь.

Вот такая у меня строгая философия.

— Закусывай, — я протянул ей дольку посыпанного солью огурца. — Тушенку погреть или холодную будем?

Катя захрустела огурцом и сказала, что она решила похудеть на шесть килограммов, чтобы назло Эрику «взвесить меньше, чем его жена». Поэтому есть она не будет. Огурцы не в счет — они способствуют похуданию.

Я сказал, что она не толстая. И вообще, тощая корова — еще не лань.

— Нет, я стала очень толстая, — она огладила рукой бедро. — Здесь, в Швеции, очень важно иметь хорошую фигуру. Тем более я не шведка, а эстонка. Я должна быть особенно привлекательной…

— Чтобы выйти замуж?

— И для этого тоже.

Я вывалил тушенку на тарелку, сыпанул отварных овощей. Полил кетчупом.

— Давай еще выпьем! — попросила Катя.

Белый стакан сошелся в воздухе с коричнево-негритянским. Чокнулись. Выпили.

— Как я их всех ненавижу! — Катя неожиданно стукнула кулачком по столу. — Свиньи, курвы поганые… Они нас за людей не считают. Тупые, как не знаю кто… Телевизор сами подключить не могут, а строят из себя интеллектуалов … — Она по-мужски уперлась взглядом в стол, и ноздри ее гневно шевелились. — Налей мне еще… Не бойся, я на такси доеду.

— Только тебе поддатой на такси и ездить…

— Здесь в любом виде на такси можно, — она усмехнулась, — ничего не случится. Это не у нас.

Катя налила себе полстакана водки и махом выпила. Я понял, что звонить однофамильцу мне придется одному. Вытащил из пакета справочник и нашел телефон Димитриуса. Катька, подбодренная присказкой о сомнительных достоинствах тощей коровы, уплетала тушенку.

Я набрал номер и ждал секунд тридцать. Никого. Набрал снова. Может, уехал на дачу или в гости. Или переехал…

Потом мы сидели за столом и разговаривали. Я курил, прихлебывал пепси, и дым плавно утекал в распахнутое окно. Катька бесилась, рассказывая о работе в магазине и своем хозяине Улле.

Улле требовал, чтобы она выполняла главнейшую заповедь торговли: покупатель — это бог! Дети роняют книги с полок — надо с улыбкой поднять их и не дергать родителей, которые в это время переговариваются за стеллажами. Какую бы глупость ни сделал покупатель — надо улыбаться. Надо быть вежливым, хоть ты тресни.

— А они вежливые! Зацепят задом книги и не поднимут. А воруют сколько? И я должна улыбаться?.. Я уже через месяц хотела уволиться, но Улле отвел меня в кафе, заказал ужин с вином и целый час толковал, что покупатель — это бог. А в конце шиканул — отвез на такси домой. Где он найдет такую дуру, чтобы знала русский и шведский и работала за копейки? Я домой приезжаю — все думают богачка, в Швеции живет. — Слегка окосев, Катька размахивала руками. — А денег только на квартиру и одежду хватает. Правда, Улле разрешает пить кофе за счет фирмы и печенье с джемом. Сейчас разрешил купить для тебя и гостей вино. Только ты не пьешь…

Потом Катька всплакнула, вспоминала одноклассников, говорила, что ей безумно жалко Советский Союз, свою мать, которая сейчас без работы, и отца, который начал спиваться, и своего жениха, которого бросила в Таллине. Какой дурак придумал, чтобы эстонский язык стал обязательным для всех? Это крошечный язык, во всем мире на нем говорит один миллион человек. Ее русский отец никогда не знал по-эстонски больше десяти слов, хотя прожил в Эстонии сорок лет. Его уволили. Работы на кораблях не стало. Раньше он плавал за границу — зачем ему за границей эстонский язык? С кем там по-эстонски разговаривать? Эстонская литература не была бы никому известна, если бы не переводы на русский.