Над строками Нового Завета - Георгий Чистяков

В начале VIII века Иоанн Дамаскин (умер около 749 года) составляет на греческом языке новый пасхальный канон, который полностью вытесняет певшиеся ранее песнопения. Но откуда брал Дамаскин темы, слова и образы для своего канона? Из гимнов, молитв и проповедей, составленных его предшественниками. Одним из его источников была проповедь, некогда сказанная на Пасху Григорием Назианзином (IV век).

Святой Григорий Богослов был настоящим поэтом, причем оставался он им не только в стихах, но и в своих проповедях, и в богословских трактатах. Его прозаические тексты Дамаскин лишь слегка изменяет, укладывает в размер, который уже угадывается в ритмизованной прозе Назианзина, и они превращаются в стихи. Свою проповедь Григорий начинает такими словами: «На страже моей стану, говорит чудный Аввакум. – Стану с ним и я… стоял я и смотрел: и вот муж… и образ его как образ Ангела, и одежда его как блистание мимо летящей молнии. Он воздел руку к востоку и воскликнул громким голосом:…ныне спасение миру! Христос [восстал] из мертвых, восстаньте с ним и вы». А вот что получается у Дамаскина:

На божественной стражеБогоглаголивый АввакумДа станет с нами и покажетСветоносного Ангела,Ясно глаголющего:Ныне спасение миру,Ибо воскресе Христос,Ибо всесилен.

Далее Назианзин восклицает: «Пасха, Господня Пасха… она у нас праздников праздник и торжество торжеств». Из этого восклицания у Дамаскина рождаются две песни, первая и восьмая. Начинает канон он словами:

Воскресения день,Просветимся, о люди, Пасха,Господня Пасха,Ибо от смерти к жизниИ от земли к небесамХристос Бог нас привелПеснь победную поющих.

Итак, выражение «Пасха, Господня Пасха» взято у Назианзина, а «от смерти к жизни» – из Нового Завета, точнее, из 1-го послания Иоанна Богослова (3: 14). Наконец, общая тема песни – из библейской книги «Исход», как это бывает в первой песне всякого канона. В целом песнь звучит как эпиникий (именно это слово стоит в греческом оригинале); так в древности назывались песни в честь победителя.

Известнее всего эпиникии Пиндара (522–446 до н. э.), мастерству которого, без сомнения, подражает Дамаскин, создавая свои песнопения для большого хора. Но сегодня в качестве победителя прославляется не герой оды Пиндара, а Христос, одержавший победу над смертью. Говоря о том, что Христос «привел», то есть перевел, человечество от земли к небесам, Дамаскин напоминает слушателю, что Моисей перевел народ израильский через Красное море.

Так византийский гимнограф соединяет почерпнутое из Ветхого Завета содержание с формой, взятой из древнегреческой поэзии, и в то же время ставит в свой хор Григория Богослова рядом с евангелистом Иоанном. Они, невидимые для глаза не очень искушенного слушателя, стоят рядом с видимыми певчими, и таким образом вся церковь, как земная, так и небесная, воспевает Христово воскресение.

Но вернемся к цитате из Григория Назианзина. Слова «праздников праздник и торжество торжеств» у Дамаскина находят себе место в заключительной части канона, эта формула вкладывается в песнь трех отроков из книги пророка Даниила. И всё же центральное место в каноне у Дамаскина занимают жены-мироносицы.

Напоминающие о мироносицах строфы разбросаны по всему канону. И это не случайно, ведь крестный ход, с которым обходят верующие вокруг храма во тьме пасхальной ночи, должен напомнить как раз о том, как шли к гробнице Иисуса эти женщины. Они не знали и даже мечтать не могли о том, что их любимый Учитель воскрес из мертвых, а шли к Его гробнице, горько плача, для того чтобы закончить незавершенное в спешке (ибо уже наступала суббота – день полного покоя), погребение; вот почему они несли с собой благовония:

Зачем миро со слезами рыданияВы смешиваете, о ученицы, —Блистающий у гроба ангелТак спрашивал у мироносиц.Загляните во гроб и уразумейте,Что Спаситель воскрес из гроба —

так поется об этом во время воскресной утрени. Женщины всегда эмоциональнее мужчин, и тут сердцем они сразу принимают весть, которую умом понять нельзя: Христос воскрес. Пройдут века, и Блез Паскаль скажет: «У сердца есть свои резоны, которых не знает разум». В сердце, а не в уме рождается всякая молитва, но в молитвах пасхальных это проявляется особенно ярко. Дамаскиновский канон весь пронизан пасхальной радостью:

Воскресшего увидев Сына Твоего и Бога,Радуйся с ангелами, Богоблагодатная, чистая.Та, которая «радуйся» первой,Как всеобщей радости виновницаУслышала, Богоматерь Всенепорочная.

И далее:

Ангел возгласил Благодатной:Чистая Дева, радуйся.И я повторяю: радуйсяИбо воскрес Твой СынВ третий день от гроба,Воскресивши мертвых,Люди, веселитесь.Пасха, радостию друг другаОбнимем, о Пасха.

Но пасхальная радость – это радость особая. Вот как пишет об этом современный французский богослов Ален Килиси: «Пасхальная радость не громогласна, это радость, идущая изнутри. Бесполезно хлопать в ладоши и кричать “ура”, чтоб рассказать о том, как она нас наполняет, ибо ту глубокую радость, которая дается нам в пасхальные дни, дается в глубины нашего сердца, этим не передашь. Посмотрите на Марию Магдалину. В то утро она была погружена в скорбь. Она пришла, чтоб бодрствовать над умершим и плакать, она всё время повторяет и людям, и ангелам одну и ту же фразу: “Взяли Господа моего, и не знаю, где положили его”.

В этой фразе выражается скорбный опыт верующего человека во всей его полноте – жизнь без Бога невыносима. Когда же сам Иисус приходит, чтобы утешить ее, но не открывается, как это всегда бывает во время явлений, она его не узнает. Она не узнает его, пока Иисус не окликает ее по имени. И сразу сердце ее как волна наполняют радость, счастье и мир.

Она хочет Его обнять, но Господь не позволяет ей сделать этого. Она должна будет довольствоваться тем, что его видела, слышала, прикоснулась к нему, но на мгновение. Она сохранит только ту радость, которая теперь внутри ее сердца, хотя, конечно, эта радость, наполняющая и освещающая ее изнутри, огромна. Но передать ее трудно. Как рассказать об этом, Мария не знает: “Я видела Господа, и Он сказал мне это”. Таков и наш собственный опыт. Наша радость огромна, наше сердце потрясено, но что сказать тому, кого не было там, когда Он явился, чтобы тот понял это?»

Ален Килиси до предела откровенно рассказывает о тех трудностях, с которыми сталкивается каждый по-настоящему верующий человек: «Я верю, но как рассказать об этом?». Трудности эти объясняются самим феноменом веры, ибо она представляет собою чувство, живущее в глубине сердца и не контролируемое рассудком, поэтому в словах пасхальных песнопений дается лишь общий абрис той радости, которую переживает христианин, который, как некогда сказал Н. С. Гумилёв, «любит мир и верит в Бога».

Пасхальные песнопения, составленные латинскими гимнографами, много более лаконичны, чем дамаскиновский канон. Приведенный выше гимн «Ныне день…» нигде не поется как минимум тысячу лет. Зато другой латинский текст, секвенция «Жертве пасхальной…», пережил все литургические реформы и по-прежнему звучит во время пасхальной мессы перед Евангелием:

Жертве пасхальнойДа принесут христиане гимн похвальный.Агнец овец искупил,Христос невинный к Отцу грешников препроводил.

Следующая строфа этой секвенции воспроизводит своим звучанием звон пасхальных колоколов:

Mors et vita duello conflixere mirando:Dux vitae mortuus regnat vivus.

что значит:

Непостижимо, но жизнь со смертью вступила в бой,Жизни вождь, умерши, царствует живой.

Автор как бы показывает, что не словами, а колокольным звоном передается весть о воскресении, что слова бессильны.

Язык не в силах рассказать,Не в силах буква передать,Что значит Господа принятьИ с Иисусом пребывать —

так писал об этом в XII веке Бернард Клервосский.

Другая пасхальная песнь «О, дочери и сыновья…» составлена почти исключительно из евангельских текстов, к которым автором добавлены лишь отдельные слова: приходится только удивляться тому, как удалось ему уложить эти строки в размер и зарифмовать. В центре этого написанного терцинами гимна рассказ о явлении Христа апостолу Фоме Близнецу (по-гречески Дидиму):

Когда Дидим услышал весть,Признать, что Иисус воскресОн отказался наотрез.Вот раны на руках, гляди,И на ногах, и на груди,Фома, и веру обрети.Теперь Фома увидеть смогЕго ладони, руки, бокИ произносит: Ты – мой Бог.Блажен, о тот, кто не видал,Но сердцем веру воспринял,Он жизнь вечную стяжал.

Речь идет всё о том же. Вера не основывается ни на политических, ни на философских или иных убеждениях, она живет в глубине человеческого сердца и освещает его изнутри. Полутьма, в которую уже погрузился храм (напомню, что гимн этот пели вечером!), заставляет вспомнить о полумраке той горницы, где «вечером, в день тот, в первый день недели, когда из страха перед иудеями двери были затворены там, где были ученики, пришел Иисус и стал посередине и говорит им: мир вам!» (Ин 20: 19).