Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг. - Виктор Петелин

Лишнего ничего не было, радиоприемник на письменном столе он обязательно включал каждое утро, в шесть часов слушал последние известия.

Семья наша с каждым годом увеличивалась, пошли внуки, правнуки… Дети учились в высших учебных заведениях. На каникулах они никогда не стремились куда-либо поехать, только в Вешки…

Когда библиотека, которую мы собирали до войны, пропала, то Михаил Александрович до такой степени тяжело переживал, что сказал мне: «Ну, теперь я книги собирать не буду». Но это, конечно, были только слова, потому что без книг он не мог. Книг приобретал много. Русскую классику, прозаиков и поэтов, он много раз читал и перечитывал.

В последние годы он особенно ценил военные мемуары советских полководцев. Я частенько говорила: «Ты, наверное, эти книги уже наизусть знаешь». Книги, с которыми он не расставался до последнего дня жизни, были военные мемуары маршала Жукова и «Черная река» Уильяма Хиллена.

По существу, все его время было рабочее. Если была необходимость, он работал и утром, и днем, и ночью. Это было до самой болезни. После инсульта в 1961 году врачи запретили Михаилу Александровичу работать по ночам. Но вплоть до 1975 года, несмотря на несколько тяжелых приступов болезни (состояние комы), он работал как обычно, хотя часто были такие дни, когда, написав уже несколько страниц, он бросал их в камин, говоря: «Нет, это не то…»

Вставал Михаил Александрович в три-четыре часа утра и работал до завтрака в семь – семь тридцать утра. Если выпадали редкие свободные дни, то он их посвящал охоте или рыбной ловле. Бывали и более длительные перерывы. Перегрузки в работе давали о себе знать, требовался отдых. Уезжали на две-три недели – на Хопер, в Казахстан, за границу.

В 1961 году Михаил Александрович тяжело заболел, перенес инсульт. Было обострение диабета, коматозное состояние. Врачи запретили работать ночами, только днем. Такая работа его не удовлетворяла. Он нервничал, с раннего утра звонил секретарю райкома; телефон, посетители и прочие дела не оставляли времени для работы днем.

Однажды оказал: «Скорее бы кончить вторую книгу «Они сражались за Родину», а там уже немного останется. Будет трилогия». Об этом мечтал в последние дни…

Иван Молчанов

История одной фотографии

– Обратитесь, – разрешил командир.

– Здравствуй, корреспондент! Не узнаешь? – Пожилой, моих лет офицер протянул руку, называя меня запросто на «ты».

Я замялся:

– Не могу припомнить…

– Эх ты, а еще земляк. Комсомолию архангельскую помнишь? Ну вот… Ваську Трешннкова не забыл?

Как мне было не помнить его? Но как он изменился! Не скажи он свою фамилию, мне бы и в голову не пришло, что передо мной весельчак, песенник и большой забияка Вася Трешников, непременный выдумщик и балагур. И, уже не спрашивая разрешения у полковника, мы обнялись и расцеловались. Полковник улыбался:

– Раз такое дело, давайте-ка завтракать. Садись, батальонный комиссар!

Во время завтрака друг моей юности рассказал, что после моего отъезда из Архангельска на учебу в Москву покинул Архангельск и он, Трешников. Был он долгое время в Сибири и на войну, в подмосковные леса попал с подразделением сибиряков. Он читал нашу газету, частенько видел там мою фамилию, поэтому знал, что я нахожусь в одной с ним армии, но встретиться со мной никак не удавалось. И вот я в части, где воюет батальонный комиссар Трешников.

Рассказывая о себе, он открыл свою полевую сумку и вытащил оттуда небольшую фотографию, пожелтевшую от времени, но очень еще отчетливую:

– Узнаешь?

Я взял фотографию в руки и ахнул:

– Да ведь тут друзья, комсомольцы двадцатых годов!

С фотографии улыбались три паренька. Первый – в кубанке и с трубкой в зубах – Михаил Шолохов. За его плечами не было еще ни «Тихого Дона», ни «Поднятой целины», поднявших впоследствии имя писателя до широкой мировой известности; вторым был Георгий Шубин – талантливый паренек из онежских лесов, уже много лет печатавшийся в Москве. На учебу в Москву он уехал из Архангельска на год раньше меня. Третьим, в клетчатой кепке, был я…

– Знаешь, эту фотографию я потерял в тридцатом году и не смог ее разыскать, – говорю я Трешникову. – А кто снимал – убей, не помню. Да как она к тебе попала?

– А в Сибири сталинградец один подарил ее мне. Может, помнишь Сашу Воропаева? Вы с ним на Сталинградском тракторном работали. А потом он к нам в Сибирь подался. Он мне честно сознался, что «упер» у тебя эту фотографию. Ну, я и выклянчил у него.

– Вот оно что!.. Ах ты, Саша, Саша, сталинградский дружок! Ну, Васька, тебе не отвертеться от меня: хочешь не хочешь, а фото это ты должен мне вернуть. Я дам фотографию нашему армейскому корреспонденту, попрошу переснять и вручу тебе копию.

– Коли так, – бери «путешественницу».

Так фотография снова очутилась у меня в руках. Не удалось мне дать моему товарищу копию с нее: вскоре в одном из боев он погиб. Давно умерли Шубин и Воропаев…

Сейчас, когда пишутся эти строки, перед моим мысленным взором возникает апрель 1925 года, маленькая комнатушка на верхотуре, на углу Неглинной и Кузнецкого. Это – редакция только что созданного нового молодежного журнала…

Я достаю из шкафа чудом сохранившийся первый номер этого журнала. На обложке – красные знамена в языках пламени. На фоне пламени и знамен название журнала: «Комсомолия». Литературно-художественный журнал МК РЛКСМ. № 1».

В первом номере: М. Шолохов – «Бахчевник», рассказ; Г. Шубин – «Из повести о юнрабселькоре»; И. Молчанов – «Стихи о Севере»; И. Владимирский – «Песня о Тане», поэма; В. Кудашев – «Тю-Тю», очерк – и фамилии других, начинавших тогда комсомольских писателей. Многих сейчас нет уже в живых…

Когда делался первый номер «Комсомолии», я исполнял в редакции обязанности секретаря. Учась в Государственном институте журналистики, я проходил тут практику.

На секретаре лежала обязанность принимать рукописи, править корректуру, составлять ведомость на гонорар и самому же быть кассиром. Секретарь редакции в те времена был, что называется, «и швец, и жнец, и на дуде игрец».

В один из апрельских дней в редакцию пришел коренастый паренек в лихо заломленной, видавшей виды «кубанке» и в потертом пальто нараспашку. Он вытащил из бокового кармана рукопись и положил ее на стол. Это был рассказ «Бахчевник», под которым стояла подпись еще ничем не знаменитого автора: «М. Шолохов». Мы с А. Жаровым прочли рукопись и тут же отправили ее в набор.

Жили мы тогда, надо прямо сказать, не очень «сытно». На двенадцать рублей студенческой стипендии в месяц много не разживешься. Я настоял в издательстве, чтобы нам, авторам первого, не вышедшего еще в свет номера, дали аванс. Назавтра я выплачивал первый по номеру гонорар Шолохову, Шубину и – себе. Втроем мы плотно пообедали, а затем отправились в редакцию «Журнала крестьянской молодежи» на Воздвиженку. Здесь, во дворе редакции, «поймал» фотокорреспондент этого журнала и сфотографировал.