Лев Толстой. На вершинах жизни - Игорь Борисович Мардов

непространственным духом, ограниченным условиями временных и пространственных явлений".

На первый взгляд ничего нового нам не сообщено. Нет, – оказывается, сообщено.

«Я так представляю себе*):

*) С левой стороны каждой из фигурок внутри параллельных линий написано «рождение», с правой – «смерть»; такой надписи справа у последней фигурки нет.

Параллельные линии, теряющиеся в обе стороны, не имеющие ни конца, ни начала, это истинная, духовная, Божеская жизнь. Соединяясь с нею, познаем то, что имеем право назвать жизнью. Фигурки, начинающиеся рождением, более или менее часто соприкасающиеся с вечной истинной жизнью, это жизнь людей с точки зрения внешнего наблюдения. Чем больше человек соприкасается с истинной жизнью, тем больше у него жизни. В стремлении к наибольшему соприкосновению задача совершенствования. Лучшая жизнь та, когда, как в последней фигуре, она сливается с вечной жизнью, и смерть уничтожается. В этом стремлении сущность жизни человека. Зачем это? Не знаю. Знает Тот, Кто владыко жизни, Кто – сама жизнь.

Простите за всю эту чепуху. Всё это в таком зародышном и уродливом виде позволяю себе писать только Вам. Пишу потому, что эти смутно, неясно выраженные мысли для меня важны, и я живу ими»(74.244-5).

В 80-х годах и, наиболее отчетливо, в середине 90-х годов Толстой помещал Божественное начало внутрь структуры человека и задачу совершенствования видел в перенесении Я в свою высшую душу, в Бога своего. Теперь Божественное начало выносится из структуры человека, так что речь идет о соприкосновении одной, земной человеческой жизни с другой, Божеской жизнью, о вынесении своего Я в нее – о непосредственном слиянии человеческой жизни с жизнью Бога. Не только смерть, но и рождение теперь не имеет значения. Значение имеют только точки соприкосновения с вечной жизнью.

В записи Дневника от 24 ноября 1903 года представление о двух жизнях выражено еще яснее:

«Две жизни, которыми живет человек, можно графически изобразить так:

Написано поперек: «Рождение]”, «смерть]»;

в строку: «или так»;

опять поперек: « Рождение]»,. «смерть]»

Пунктирные линии обозначают телесную жизнь: рождения, роста, старения и смерти, уничтожения телесной жизни; черные же линии, идущие в обе стороны, обозначают вечную, истинную, неумирающую духовную общую жизнь.

Проживая свою телесную жизнь, человек раньше или позже соприкасается с вечной жизнью*), и переносит в нее свое я. Тогда жизнь телесная уже совершается без его признания ее своим я. Телесная жизнь представляется ему нереальной не только в будущем, но и в прошедшем. Как скоро человек достиг до настоящей жизни, он бросает уже не нужную ему жизнь телесную. Она была ступенью для подъема до истинной жизни и не нужна более: она лестница. Она временна, в ней есть прошедшее и будущее, т. к. имеет цель доступную человеку; жизнь же истинная, духовная, общая, изображаемая черными, тянущимися в обе стороны бесконечными линиями, не имеет цели, доступной человеку и потому для нее нет времени.

*) На левом рисунке Толстого это совершается в продолжение жизни (на ее духовной вершине), на правом рисунке это совершается при смерти, в последнее мгновение земной жизни. Тогда смерть – духовная вершина жизни.

Слияние телесной жизни с вечной, достижение посредством телесной жизни, жизни вечной, иногда совершается незаметно, иногда порывами, иногда рано, иногда поздно. У меня было порывом. Блаженное время.*) Думаю, что слияние это совершается для каждого человека. (Вот и все. Как умел, сказал, но знаю, что это так)»(54.197-8).

*) Мы приводили эти слова в части первой.

Задача жизни человека достигается посредством телесной жизни, жизни пределов отделенности. Но дело вовсе не в расширении пределов, а в процессе слияния линии жизни человеческой с линией жизни Божественной.

«Я прежде думал, что сущность жизни человека состоит во все большем и большем расширении пределов. Но это неверно, не может быть. В чем сущность жизни не дано нам знать. Одно, что мы знаем, это то, что все совершенствование человека состоит в наибольшем слиянии с непостижимой для него вечной жизнью; во все большем и большем слиянии своей линии жизни с теми двумя параллельными бесконечными линиями, которые влекут его к себе. Идеальная жизнь такая

(Бестолково, но мне нужно)» (54.199).

В середине апреля 1902 года вариант слияния человеческой жизни с жизнью Божественной даже после смерти признан «невероятным» – «потому, что мы не знаем такой» жизни. Теперь же, всего через полтора года, этот вариант «знаем», и в такой степени, что уже в земной жизни признается нормальным в качестве отдельных соприкосновений, а в качестве полного слияния – «идеальным». Поразительная перемена.

Жизнь истинная, вечная изображена на рисунках Толстого не в пространстве между параллельными линиями и не «над» или «под» ними. Божественная жизнь есть всегда и везде – показать ее нельзя. Но «с точки зрения внешнего наблюдения» и в отношении земной жизни человека она изобразима «параллельными линиями, теряющимися в обе стороны, не имеющими ни конца, ни начала", линиями, с которыми земная жизнь может соприкасаться. При таком соприкосновении человеку через высшее сознание «своей причастности ко Всему, сознание своей вневременности, внепространственности, своей духовности» открывается Вершина жизни, к которой всегда стремился Лев Толстой. И теперь, надо полагать, реально приближается к ней.

Читая и раз за разом перечитывая Дневники Толстого этих лет, все отчетливее создаетсяь впечатление, что Толстой занят не столько тем, чтобы на основании своих прозрений дать ясную формулу жизни, сколько пробует уяснить – и более всего для самого себя, – то новое состояние сознания себя живущим, в котором он (возможно, неожиданно для себя) оказался.

Это свое редкостное состояние сознания жизни он, по своему обыкновению, выставляет нормой и осмысливает всю человеческую жизнь с точки зрения этой нормы. Ему даже кажется, что каждый человек способен посредством телесной жизни достигнуть жизни вечной, что телесная жизнь и существует этого только ради. Более того, что сочленение смертной телесной жизни с вечной жизнью всегда, рано или поздно, совершается в жизни любого человека. То, что сами люди такого не замечают и Льву Николаевичу надобно объяснять им, есть результат недомыслия и недоразумения.

И в последующем Толстой (в письмах, разговорах, статьях, книгах) признавал возможность перехода из Обители в Обитель, но его самого этот «вариант спасения» интересовать явно перестал. Сам он устремлен уже не туда. Он взлетает к Вершине Жизни, к Богу, Который непосредственно питает Птиц Небесных.

*)Написано поперек: «рождение»; в строку: «и нет смерти».

7 (58)

«C точки зрения внешнего наблюдения» низшее сознание человека (сознание телесности, своей отделенности) рисует между параллельными линиями вечной жизни фигурки расширяющихся пределов земной жизни. Само по себе расширение пределов не предоставляет пространство для вечной жизни, не впускает ее в пределы и в этом смысле не имеет значения. Значение имеет только такой вид превращения пределов, при котором земная жизнь входит в соприкосновение с линиями вечной жизни. Что, как хорошо знает Толстой, нередко происходит в результате переносимых страданий:

Вот несколько записей из толстовского «Круга чтения» на 23 марта:

«Ищи в страданиях