Мой знакомый призрак - Майк Кэрри

– Это что, шутка? – враждебно спросил Грузовичок.

– Нет, скорее приглашение.

В противоположном конце зала послышались испуганные вздохи и крик. Гости дружно повернулись в ту сторону, с ними и Грузовичок, а я, воспользовавшись случаем, выхватил вистл и убрал в карман. Сейчас здесь начнется черт знает что, поэтому его нужно спрятать ненадежнее.

Незваная гостья Боннингтонского архива плыла через зал и находящихся в нем людей, которые, спотыкаясь, старались отойти подальше. Хотя вообще-то призраками сейчас мало кого напугаешь, некоторые выглядят вполне реально, а этот двигался с мрачной целеустремленностью, действующей на всех и вся.

Девушка с закрытыми пеленой глазами застыла и поглядела по сторонам. Впервые она показалась практически во весь рост: я увидел белую до пояса жилетку с капюшоном, черную юбку, обнаженные руки.

– Где Роза? – жалобным, полным горем голосом спросила она. – Помогите мне ее найти.

Кто-то из гостей испуганно закричал.

– Я беспокоюсь о Розе.

Оттолкнув шафера, я врезался в толпу. Скорее, скорее, нужно оглядеться, именно сейчас, пока люди еще напуганы говорящим призраком. Столько сил приложил, чтобы все устроить, поэтому упускать шанс ни в коем случае нельзя.

Элис с Джеффри уже начали пробираться к выходу хотя в том конце толчеи не было, значит, Пилу бояться нечего. Куда им спешить? Элис с какой-то дикой решимостью шла впереди, к ней, словно пустой вагон к локомотиву, цеплялся Джеффри. Когда я неожиданным шлагбаумом преградил им путь, старший архивариус уставилась на меня с каким-то оскорбленным изумлением.

– Вот так свадьба, всем свадьбам свадьба! – воскликнул я голосом придворного шута.

– Кастор… – К моему огромному удивлению, Элис не нашла слов, зато в глазах горело нечто, подозрительно похожее на ненависть.

Ловкое движение – и я зажал ее ладонь в своей. Элис попыталась вырваться, но я был начеку. В первый раз пожимая ей руку, я прислушивался изо всех сил и ничего не почувствовал. Сейчас все иначе: она потрясена и разгневана, значит, бдительность практически на нуле. Если немедленно её не «просканирую», другой шанс вряд ли представится.

– Элис, выглядите потрясающе! – заявил я и, по-идиотски улыбаясь в перекошенное ненавистью лицо, стиснул ладонь. – Неужели забеременели?

ВСПЫШКА: гнев и возмущение Элис вонзились в меня острыми кинжалами, но за ними шевелился тщательно скрываемый червячок страха. Естественно, это был страх перед призраком, но за ним, заслоняя всю перспективу, огромной горой возвышался другой страх. Элис Гасконь категорически не хотела беременеть, и чтобы я хватал ее за руку – тоже не хотела. Пока она пыталась вырваться, я увидел быстрое телепатическое слайд-шоу: глазами ребенка смотрел на огромного мужчину, который брился у овального зеркала, затем на засохший нарцисс в тоненькой вазочке – последние капли воды превращались в коричневый осадок; а вот ее рабочий стол в Боннингтоне, девственно-чистый, пустой, вместе с пустыми же поддонами для документов он напоминал о больнице. Лишь через несколько секунд до меня дошло: ее стол попал в угловой кабинет Пила. Другими словами, это стол главного управляющего, только на двери кабинета ее имя. С огромным трудом Элис все-таки вырвала руку. Казалось, сейчас отвесит пощечину, но она лишь в полголоса выругалась, пробормотав слово, заканчивающееся на «-добол», которое старшему архивариусу знать явно не полагается. Молча проглотив оскорбление, я бросился к Джеффри.

Страдая аутизмом, Пил имел куда более-серьезные и веские причины возражать против моего прикосновения: если капризная Элис просто брезговала, то у него – психическое расстройство, патология. В общем, чтобы подтолкнуть его к порогу нервного срыва, никаких усилий «е понадобилось. Стоило схватить за запястье, Джеффри напрягся, а потом подпрыгнул, на самом деле подпрыгнул – ноги на секунду от пола оторвались!

– Нет! – заверещал Пил. – Мистер Кастор…

ВСПЫШКА: на сотую долю секунды я увидел коридор Боннингтона – там стояла призрачная женщина, вроде бы боком, но смотрела прямо на Джеффри, а потом яркое белое пламя панического страха выжгло все образы, превратив сознание Пила в пустой экран с белоснежными помехами.

Пытаясь вырвать руку, Пил неистово дергался, и на нас в изумлении смотрели гости. Р-раз – я разжал пальцы. Плохо владеющий собой Джеффри отшатнулся и налетел на стоящих сзади людей, повалив их на пол. Элис все-таки отвесила мне пощечину: получился тяжелый удар справа, от которого мог остаться след. Откуда ни возьмись, появился Джон Тайлер, решивший помочь шефу подняться. Едва потянулся к Джеффри, как я схватил его за запястья, вынудив, остановиться и поднять на меня удивленные глаза.

Секундой позже я изогнулся назад – ни дать ни взять эпилептик во время приступа – и, словно плохо набитый мешок с песком, рухнул на пол.

При знакомстве со служащими архива Тайлеру я руку не пожал. Слава богу, потому что он оказался эмоциональным суперпроводником, эдакой гиперчувствительной сиреной, и я бы точно смазал первое впечатление о себе, не устояв на ногах перед людьми, которым только что представился.

Упал, больно ударился, согнулся пополам, но запястья Джона не выпустил. Хранящиеся в памяти события и образы хлынули в мое сознание, славно из шланга высокого давления. Я не успевал ни заслоняться, ни хоть как-то их рассортировывать. Впечатления от встреч с призрачной женщиной в разных кабинетах и коридорах Боннингтона несколько выделялись на общем фоне, но шлюзы уже открылись, и мощный поток воспоминаний подхватил их и унес неизвестно куда. Я увидел почти все детство Тайлера, глазами младенца взглянул на его мать (в то время маленького Джона в основном, интересовала ее левая грудь), узнал, какие сказки он слушал, как приучался к горшку, как мучил кошку, и бог знает, что еще. Потом хронология сбилась: я видел, как-он в кинотеатре рыдает над «Унесенными ветром», дома заливает кипятком лапшу быстрого приготовления и, наконец, в архиве обертывает старую книгу пузырчатой упаковкой. На книге пометка. «Метрика, май – июнь 1840 года». Тайлер огляделся по сторонам, убедился, что никто за ним не следит, затем надел на обложку защитные уголки, из картона, отрезал упаковочную пленку и заклеил. Джон прекрасно понимал, что делает: он занимался этим далеко не впервые и каждый раз ощущал внизу живота приятное тепло. Очень похоже на приближение оргазма, который никогда не наступает, и это бесконечное нарастающее чувство было в его жизни единственной отдушиной.

– Кажется, он умер.

– Не болтай глупости, Джон, это обычный обморок.