Память (Книга вторая) - Владимир Чивилихин

— А что имеется в виду под заключительной точкой нашего второго вопросительного знака?

— Другусна и Клютома сближали да сближали свои долины, и вот при впадении в Жиздру их русла почти сливаются… Посмотрите на карту.

— Козельск!

— Он. Только этим маршрутом остатки орды могли выйти на Козельск!

— В самом деле-заключительная точка. Да какая! Но неужели никто из историков не проложил этого основного маршрута?

— Мне таких работ найти не удалось… Ипатьевская летопись, пренебрегая подробностями, пишет кратко, обобщенно и правильно о том, что Батый «поплени града Соуждальскиие и приде ко граду Козельскоу». В путеводителе Семенова-Тян-Шанского «Россия» верно указано южкое направление, но без подробностей, объясняющих выход орды на Козельск.

Редело войско, если эту медленную и беспорядочную цепочку спешившихся всадников с бредущими за ними костлявыми лошадьми еще можно было назвать войском. Вконец оголодали кони и обессилели люди. Изнывал от нетерпения и неизвестности внук Темучина сын Джучи. Устал Субудай, чьей главной задачей в этом исходе из урусских лесов стало сохранить чингизидов, коней, добычу, жизнь свою и своих сыновей.

И вот на пути подарок — нетронутый город, где можно отдохнуть, обсушиться-обогреться, подкормить коней. Из последних сил тянули они за своими хозяевами, бредущими по рыхлому, вязкому снегу.

Любознательный Читатель. Снег еще лежал?

— Его защищали от солнечных лучей здешние густые хвойные леса, задерживающие в средней полосе, даже по данным XIX века, окончательное исчезновение снежного покрова иногда до середины мая! Передовой отряд Субудая вышел к Козельску примерно 25 марта.

23

Субудай проснулся на рассвете и вышел из своей маленькой юрты, чтоб в третий раз за эту ночь малым облегчением нарушить монгольскую ясу. Делал он это украдкой, в густом кустарнике, однако неусыпные охранники ханской ставки все видели, но, жалея его, прощали ему обыкновенную стариковскую слабость.

Хорошее место для ставки! Большой лесной остров тут кончался. В редколесье и дальше, на белой открытой покатости, стояли нетронутые холмики хорошо просушенной пахучей травы, ласкающие глаз своей похожестью на степные юрты. Бурундай, правда, стравил своим коням две такие юрты, зато у других оставил охрану, чтоб отъелись прежде всего кони гвардии и ханской ставки. И тут же с двух сторон взгорка били из-под земли два вечных источника холодной и прозрачной воды, почти такой, какая гложет камни родных гор Субудая. Ручьи, проточившие снег до земли, растекались в разные стороны к этим сходящимся речным долинам, а вдоль них чуть дымились уснувшие ночью костры.

Редкое место! Есть пища для костров и коней, есть вода, и там, где светлеет небо, скоро появится над темной лесной гривой солнце, ослепительно засияет снег на покатости. Первозданную нетронутость ее портил только след Бурундая, у которого, знать, не совсем уж баранья голова, если он неделю назад выбрал такое место для ставки.

Субудаи совершил в ручье омовение рук и лица, чему он научился в другой далекой стране, и по возможности делал это время от времени, потому что его ровесиик-джурдже, которого он когда-то пощадил за втирания, умаляющие в спине боль, говорил, будто свежая вода, омывшая кожу, омолаживает человека на день или даже на два. Прежде чем войти в юрту, Субудаи еще раз оглядел взгорок, на котором стояла большая юрта внука Темучина сына Джучи, и белую покатость, зовущую на родину, навстречу солнцу, и заметил черную точку вдали-не гонец ли от Бурундая? Пора бы. Субудаи вошел в юрту, посреди которой уже была разостлана белая ткань, и слабеющие кривые ноги его сами привычно подогнулись подле.

Субудаи не думал, что этот последний город урусов так близко, — обычный разрыв в три дневных перехода его личные гонцы не успели преодолеть на ослабевших конях, их опередил Бурундай. Воины Бурундая заслужили свежую добычу, а их кони — лучшего корма, но случилось, кажется, то, чего так опасался Субудаи. Не дождавшись главных сил, Бурундай попытался, вырвавшись из леса, взять город с наскока, чтоб самому преподнести его внуку Темучина сыну Джучи. Не сумел, баранья голова, и потому сейчас сидит перед Субудаем, виновато молчит, ждет, когда его спросят о подробностях, а Субудаи, которому подробности были неинтересны, тоже молчит — пусть голодный и усталый Бурундай, добравшись за день и ночь до ханской ставки, сам все расскажет внуку Темучина сыну Джучи, когда тот проснется.

— Сколько сотен пало на стенах? — решил Субудаи задать единственный вопрос и тут же уточнил: — Сколько ты загубил воинов?

— Ни одного.

Субудаи крикнул, чтоб подавали мясо.

— Урусы оставили город?

— Нет.

— Сдали? — обрадовался Субудаи, даже не веря в такое счастье — впереди корм, рабы, нежная пища, бань-я и открытый путь в степь! Главное — корм; он весь в этом городе, потому что жителей и скота в узком междуречье не осталось, селения были брошены, а весь фураж, кроме этих последних куч сухой травы, вывезен урусами.

— Город богатый?

— Да, — Бурундай совсем помрачнел и наконец решился: — Они его не сдали.

Субудаи вперил в него неподвижный зрак, в котором стояло досадливое недоумение.

— В городе черная смерть? — догадался он.

— Нет.

— Бурундай поступил мудро. Урусы сделали вылазку, их было больше, и Бурундай ушел назад?

— Нет, вылазки нам навстречу сделать нельзя, а я не пытался взять город.

Бурундай все еще не осмеливался взглянуть на хозяина юрты, вождя похода и повелителя всех событий этой зимы. Он ожидал яростного вскрика или жеста, означающего конец разговора, последующего часа тревожного неведения и непредусмотримого решения внука Темучина сына Джучи, когда старец-воитель на свой лад преподнесет хану столь дерзкую весть. Бурундай не угадал.

— Это хорошая новость, — сказал вдруг Субудаи и, пытаясь выдать весь предыдущий разговор за игру, которую он будто бы вел ради испытания выдержки Бурундая, решил уверить его в своей осведомленности. — Новость хорошая, только протухшая…

Бурундай знал — он первым принес плохую весть в ханскую ставку, но неужели старый воитель так прозорлив, что догадался обо всем, даже не видя этого города?

— Бурундай станет великим воителем, — продолжал хозяин. — Субудаи умрет спокойно, а Бурундай поведет войска в нетронутые богатые западные страны.

Впервые услышал такое Бурундай от Субудая-богатура, но это еще больше растревожило его. Он не притронулся к еде и был так же мрачен, потому что ему предстояло сказать то, чего старый воитель никак не мог, угадать, но, кажется, уже предчувствовал, обратив неподвижное красное веко на Бурундая и даже выжидательно к нему склонившись.

— И Субудай не будет брать этой крепости урусов, — снова решился Бурундай.

Спокойствие! Неужели эта баранья голова рискнула сказать такое Субудаю, развалившему на своем веку столько стен вокруг каменных, глиняных и деревянных селений, сколько пшенных зернышек в этой урусской чаше?!

В наступившей тишине стали слышны крики снаружизнак, что пробудился внук Темучина сын Джучи, которого вечно раздражал ранний утренний шум в лагере. Хан мог дремать под ржание коней и крики черных птиц, но человеческого голоса на рассвете не переносил. Спокойствие… Нет, наверное, Бурундай, прежде чем сказать это, долго и спокойно думал — у него было на это время.

— Худо, — задумчиво произнес Субудай, с отвращением глядя на грязные руки Бурундая, потянувшиеся к мясу.

Может, лучше сам Бурундай придет к внуку Темучина сыну Джучи с такой вестью? Субудай понял, почему этот последний город урусов Бурундай считает нужным обойти стороной. Две дочерние реки, между которыми водораздел идет к степи, стекаются все ближе, падают меж крутых берегов в третью, материнскую реку, что куда сильней этих быстрых сестер. С трех сторон города под кручами лежит на рыхлом льду глубокий снег, покрывающий еще более глубокую воду, а там, куда подойдет через два дня Субудай, — такая же стена, как в злом северном городе, полном зерна, укрепленная непредвиденным урусским способом. Это так, можно даже не уточнять. Худо! Однако Субудай все же показал руками, как сходятся дочерние водные потоки, отсек их впереди ладонью, изобразив кручу главной реки, закруглил у груди воображаемую высокую стену.

— Так?

Бурундай взглянул в спокойный уже и внимательный глаз старого воителя, видевшего в степях, горах и лесах вселенной все и вся.

— Почти так. Но еще хуже, — произнес он. — Так, что хуже не может быть.

Спокойно. Субудай стал слишком стар, чтобы придать значение такой мелочи, как едва заметный оттенок торжества, просквозивший в голосе Бурундая. Это у него от молодости. И от молодости же неверие в себя и даже в Субудая, великого воителя. Нет, сейчас придется отвести гнев внука Темучина сына Джучи от этой пока еще темноя головы — ее надо будет осветлить вниманием, когда Субудай начнет подготовку к штурму, и внушить ей спокойствие во время штурма.