Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

А Сарима пристально посмотрела на Эльфабу. Казалось, час освобождения близок. Но княгиня только тряхнула головой и сказала:

— Какая нелепая мысль — вообразить, будто Фьеро его отец. У моего мужа не было ни грамма лишнего жира — а посмотрите на этого тюфяка.

Поставленные перед Эльфабой условия запрещали ей возвращаться к разговору о Фьеро, поэтому она только молча смотрела на Сариму, мысленно внушая ей смириться с фактами. Но арджиканская княгиня не желала.

— И кто тогда его мать? — продолжала она, теребя воротник. — Нет, это немыслимо.

Эльфаба впервые пожалела, что кожа у Лира хоть чуточку не зеленая.

Сарима ушла оплакивать мужа и младшего сына. А Эльфаба осталась все той же: невольной предательницей, изгнанной монтией, беспомощной матерью и неудачливой революционеркой.

Вот тогда она и начала размышлять, могла ли в колодце жить говорящая Рыба, которая рассказала бы Лиру всю правду. Или это ненавистная мадам Кашмери обернулась золотым карпом, заплыла в ледяное горное озеро и шпионит за ней? Много раз Эльфаба спускалась в подвал и заглядывала в колодец, но таинственная Рыба так и не показалась.

— Крепко стоит на ногах, значит? — повторила Эльфаба, вернувшись из воспоминаний в сад к няне, обсасывающей конфету.

— Вот-вот, — прошамкала «няня. — И теперь ее не нужно поддерживать — ни в прямом, ни в переносном смысле: Она сама стоит, встает, садится.

— Без рук-то? — удивилась Эльфаба. — Поверить не могу.

— Честное слово. Помнишь те красивые башмачки, которые подарил ей Фрекс?

Еще бы! Изумительные башмачки. Знак отцовской любви к младшей дочери, желание подчеркнуть ее красоту и отвлечь внимание от уродства.

— Ну так вот. Глинда Ардуэнская — ее-то не забыла? Кстати, она вышла за сэра Чафри и прилично подурнела. В общем, приехала она пару лет назад к нам в Кольвенский замок. Ну, понятное дело, стали они с Нессой вспоминать былые дни. Так Глинда возьми, да и заколдуй башмачки. Уж не знаю как — в колдовстве я не сильна, — только теперь Несса и садится, и встает, и ходит — и все сама. С башмачками не расстается ни на минуту; говорит, они придают ей добродетели, хотя уж чего у нее и так хоть отбавляй… — Няня вздохнула. — Поэтому я и поехала тебя искать. Волшебные башмачки лишили меня работы.

— Пора бы уж, — сказала Эльфаба. — Ты давно заслужила отдых, чтобы сидеть где-нибудь в саду да смотреть на солнышко. Хочешь, оставайся здесь со мной.

— Будто это твой дом, — проворчала старуха.

— Так и есть. Пока меня отсюда не отпустят — это и мой дом тоже.

Няня, заслонившись рукой от солнца, всматривалась вдаль, в горы, которые в полуденном свете походили на отполированные рога.

— Просто удивительно, во что вы с сестрой превратились. Одна — ведьма, вторая будто святая во плоти. Кто бы мог подумать в те давние грязные годы, когда мы шастали по болотам? Но я еще вот что у тебя не спросила. Кем тебе приходится Лир? Сыном?

Эльфаба вздрогнула, как от холода.

— На этот вопрос, няня, я не могу ответить.

— Что толку скрывать, душенька? Я ведь и маму твою нянчила — а уж та была порядочная вертихвостка.

— Знаешь, я как-то не расположена об этом слушать.

— Тогда расскажи мне про Лира. Что значит «не могу ответить»? Либо ты его выносила и родила, либо нет. Насколько я знаю, ничего другого на этом свете пока не придумали.

— Хорошо, я расскажу, но больше чур к этому не возвращаться. Когда я только пришла в монастырь, под крыло матушки Якль, я была сама не своя и не знала, что со мной происходит. Целый год я провела в беспробудном сне; не исключено, что за этот год я кого-то и родила. Потом я долго восстанавливала силы. Когда же достаточно поправилась, меня отправили ухаживать за больными и умирающими, а также за брошенными детьми. Одним из них был Лир — ему я уделяла не больше внимания, чем дюжинам других голодранцев. Когда я покидала монастырь, условием было, что я заберу с собой Лира. Я подчинилась — нас учили не перечить старшим. У меня нет к нему материнских чувств, — на всякий случай добавила Эльфаба, словно опасаясь, что это уже не так. — Я не чувствую по себе, что когда-то рожала, и не думаю, что способна на это. Хотя кто его знает? Ну вот и все. Мне больше нечего сказать, можешь даже не спрашивать.

— Но даже если неизвестно, кто на самом деле мать Лира, не должна ли ты ее заменить?

— Все, что я должна, няня, я решаю сама.

— Строга, матушка, строга. Чувствую, злишься ты, а на что — не пойму. Но если ты думаешь, что я приехала сюда выращивать новое поколение Троппов, даже не надейся. Няня ушла на покой, как ты сама советовала.

Но в последовавшие недели Эльфаба заметила, что старуха уделяет Лиру больше внимания, чем Нору и Иржи. Заметила со стыдом, потому что увидела, как охотно Лир откликается на нянину заботу.

В своих рассказах о дерзких проделках Панци (до того волнительных, что у старушки едва не выпрыгивало сердце из груди) няня подробно описывала новые ухищрения Гудвина. Этим она вконец разбередила душу Эльфабы, которая мечтала забыть о том, что в мире творятся неправедные дела.

А старуха без умолку трещала за обеденным столом про то, как Волшебник создал детскую организацию с подходящим названием «Цветы Империи». Как всех ребят-манчиков с четырех до десяти лет обязательно в нее записывали и летом отправляли на месячные лагерные слеты, где те клялись хранить услышанное втайне. Настоящая шпионская игра для мальчишек! Как Панци притворялся крестьянином, везущим картошку, и пробирался через охраняемые ворота. О-ля-ля, сколько приключений! Аппетитная дочка лагерного начальника — конфетка в летнем платьице, ухаживания, выдумки, враки. Опасения, что их застукают, и кто — дети! Вот смеху-то!

«Какая же ты все-таки деревенщина, — думала Эльфаба, слушая няню. — Не понимаешь, что рассказываешь о пропаганде, промывке мозгов с малых лет, вовлечении детей в своеобразную войну». Теперь, когда в ее собственной жизни появился ребенок, Лир, Эльфаба с особенным отвращением слушала, какими грубыми методами действуют на восприимчивые детские умы.

Она ушла к себе, перевернула тяжелую кожаную, с золотыми застежками и серебряным узором обложку «Гримуатики» и погрузилась в чтение, выискивая, откуда в человеке берется такая жажда власти. Неужели такова человеческая природа? Неужели внутри каждого человека скрывается хищный зверь?

Эльфаба стала искать рекомендации по свержению правителя. Нашлось множество рецептов, но общей тактики не было. Рассказывалось, как отравить края чаши, заговорить ступеньки, чтобы с них соскользнула нога, заставить любимую собачку впиться в хозяина смертельной хваткой. Да много чего! Описывалось, например, дьявольское изобретение — длинная и тонкая нить, наполовину червь, наполовину огненный шнур, которая вползает в человека ночью через любое естественное отверстие и вызывает особенно мучительную смерть. Сплошной карнавал жестокости и хитрости! Но особенно привлек Эльфабу небольшой рисунок в разделе «Коварные подробности». Рисунок этот, сделанный искусным художником, изображал дьяволицу, вокруг которой красовалась изящная надпись: «Оскал Якаль».