Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

— Да, это правда, — задумчиво сказала Эльфаба.

Сарима вспыхнула, потупилась и продолжала.

— А девочкам нужна холодная злоба — расчетливая ненависть, позволяющая избегать компромиссов и не давать прощения. Если они что-нибудь скажут, то уже никогда не отступятся от своих слов. Такова их природа. Встань на пути у мужчины — и будет открытая схватка: один победит, а другой падет. Встань на пути у женщины и не сомневайся: она не забудет обиды и будет вынашивать месть хоть вечность, если это понадобится.

Она буравила Эльфабу взглядом, в котором читался немой вопрос о Фьеро и Лире.

Эльфаба еще долго думала об этом. О пламенной и холодной злобе, о разнице между мужчинами и женщинами и о том, какая именно злоба присуща ей самой. Она вспоминала рано умершую мать и полоумного отца, размышляла о злобе профессора Дилламонда, толкавшей его на исследования, и о плохо скрываемой злобе мадам Кашмери, предлагавшей студенткам тайную государственную службу.

Она думала об этом и на следующее утро, глядя, как набирающее силу солнце расчищает покатые крыши от снега, превращая его в сосульки. Холод и жар, действуя вместе, образуют лед. Холод и жар заостряют лед, превращая его в смертельное оружие.

Копаясь в себе, Эльфаба решила, что злится так же яростно, как мужчины. Но чем больше она думала, тем больше склонялась к мысли, что для успеха нужно сочетать в себе оба рода злобы…

Лир выжил, а Манек погиб. Сосулька, на которую так долго смотрела Эльфаба, ища оружие для борьбы притеснением, сорвалась с карниза и копьем вонзилась в темя Манеку, когда тот выходил из замка, придумывая новые издевательства над Лиром.

ВОЛНЕНИЯ

1

— Тебя тут ведьмой считают, знаешь? — спросила няня. — Отчего бы?

— От глупости. Пока я жила в монастыре, меня звали сестрой Эль-Фаабой. «Эльфаба» казалось мне именем из далекого прошлого, поэтому когда я приехала сюда, то предпочла, чтобы меня звали тетушкой. Хотя я вовсе не чувствовала себя ничьей родней и вообще не знаю, каково это. У меня ведь ни дядей, ни тетей не было.

— Хм-м-м, — протянула старуха. — По-моему, никакая ты не ведьма. Но как возмутилась бы твоя мама! А уж отец!..

Они гуляли по цветущему яблоневому саду, вдыхая цветочный аромат. Пчелы с прилежным жужжанием ползали по цветкам; у стены возле Манекова надгробия, лениво помахивая хвостом, сидел Килиджой; вороны носились туда-сюда, распугивая всех птиц, кроме орлов. Детей по настоянию няни отдали в Деревенскую школу, и в Киамо-Ко воцарилась блаженная тишина.

Няне было семьдесят восемь лет. Она ходила, опираясь на клюку, и, как прежде, пыталась приукраситься, хотя попытки эти портили ее еще больше. Слой пудры был слишком толст, помада размазывалась и ложилась криво, а тонкая кружевная шаль беспомощно болталась под порывами ветра из долины. Саму няню, впрочем, больше волновало, что Эльфаба совсем не следит за собой. Бледная, скучная, убирает свои роскошные волосы под уродливую шляпу и ходит все в одном и том же черном плаще, который давно пора стирать.

Они остановились у покосившейся стены. Неподалеку сестры собирали горные цветы, а между ними круглым шаром болталась Сарима. В траурном платье она напоминала большой мрачный кокон, из которого неизвестно кто вылезет. Приятно было снова слышать ее смех. Такое странное, жизнеутверждающее действие оказывала весна на всех, даже на Эльфабу и на убитую горем Сариму.

Няня рассказала Эльфабе о семье. Прадед наконец преставился, и в отсутствие Эльфабы, которую считают погибшей, герцогский титул передали Нессарозе. Так что младшая сестра теперь сидит в Кольвенском замке и пишет указы о том, во что можно и нельзя верить. Фрекс живет с дочерью и почти не проповедует, от чего значительно успокоился и образумился. Панци? Он то появляется, то исчезает. Поговаривают, будто он агитирует за отделение Манчурии. Ему немногим за двадцать: он вырос, возмужал и, на взгляд старой няни, стал жених хоть куда. Красив, речист и смел.

— А что моя дорогая сестрица думает об отделении? — спросила Эльфаба. — К ее мнению прислушаются; она ведь герцогиня.

Но Нессароза оказалась гораздо хитрее, чем кто-либо предполагал. Она никогда не раскрывала свои карты и время от времени выступала с речами о достижениях революции — речами, которые можно было толковать как угодно. По мнению няни, Нессароза мечтала создать особое церковное государство, добавив новые законы, отражающие ее представления об унионизме.

— Даже твой святоша-отец пока не решил, согласен он с ней или нет, и все больше молчит. Правда, Фрекс никогда не интересовался политикой.

Среди местных, добавила няня, нашлось немало последователей Нессы, но она тщательно следит за своими словами и не дает солдатам Гудвина, расквартированным неподалеку, повода для ее ареста.

— Хитра, спасу нет, — заключила старуха. — Шиз хорошо ее воспитал. Она теперь крепко стоит на своих ногах.

От слова «воспитал» холодок пробежал по спине Эльфабы. Возможно ли, что Нессароза все еще подчиняется чарам мадам Кашмери, наложенным еще тогда, в Крейг-холле? Не пешка ли она в руках Гудвина или этой мерзкой интриганки? Понимает ли, что и зачем делает? И уж если на то пошло, не стала ли сама Эльфаба игрушкой в руках высшего зла?

Воспоминания о директрисе и ее страшных предложениях вернулись к Эльфабе сразу после спасения Лира. Когда мальчик пришел в себя и его стали расспрашивать, как он попал в колодец, Лир отвечал только: «Меня позвала рыба». В глубине души Эльфаба знала, что виноват злодей Манек, всю зиму открыто тиранивший нового приятеля. Она не жалела о смерти Манека, хоть тот и был сыном ее любимого. Мучителям одна дорога. Но от следующих слов Лира она чуть не задохнулась.

— Это была волшебная рыба. Она сказала, что Фьеро мой отец, Иржи и Манек мои братья, а Нор — сестра.

— Милый мальчик, рыбы не разговаривают, — поспешила вмешаться Сарима. — Тебе просто почудилось. Ты слишком долго пробыл под водой.

Эльфаба с грустной нежностью посмотрела на Лира. Кто он такой, этот мальчуган? Нет, откуда он взялся, она худо-бедно знала, но вот кто он, как-то раньше не задумывалась. Тетушка гостья нагнулась и положила руку ему на плечо. Непривычный к ласкам, он вздрогнул и отвернулся. Эльфабе стало горько.

— Хочешь посмотреть на мою ручную мышку? — спросила Нор, которая особенно сблизилась с Лиром во время его выздоровления. Мальчик предпочитал компанию сверстников расспросам взрослых, и больше от него так и не удалось ничего добиться. Лир почти не изменился после своего чудесного спасения, разве что со смертью Манека беззаботнее бегал по замку.