«Варяг» - победитель - Глеб Дойников

— Господа рабочие. Я гарантирую вам, что все работы по подготовке кораблей к отправке на Дальний Восток до окончания войны будут оплачены сразу и без проволочек. Я повелеваю, чтобы отныне на всех казенных военных заводах все сверхурочные оплачивались в полуторном размере. Я пове… — на этом месте царь запнулся, а Вадик напрягся — кажется Николай забыл выученную речь, или снова переменил точку зрения, на что он был горазд, но оказалось Его Величество импровизировал, — я не могу приказать вам, господа, работать по двенадцать часов. Я могу только просить вас об этом. Но когда вы будете принимать решение, не забывайте, что ваш лишний час на работе, может спасти жизнь какому нибудь матросу там, в Порт-Артуре.

— Кроме этого, — продолжил царь, переждав бурю восторга вызванную его первым заявлением, — я пришел к выводу, что действующая в России на настоящий момент система управления и законотворчества устарела. И сейчас, перед вами, работающими на победу России, обещаю, что после победы над Японией я созову Государственную Думу, которая и должна будет разработать проект новой конституции. Все же Россия слишком большая страна, чтобы ей мог управлять всего один божий помазанник без помощников.

После этих слов Вадик наконец-то выдохнул, и расслабился — «случайно» оказавшиеся на заводе журналисты зафиксировали слова императора, и в утренних газетах они разойдутся по всей России.

Первые два месяца долгое и упорное капание на мозги Николая Второго по поводу необходимости созыва Думы и принятия конституции никак не приносило результата. Кроме попыток изменить мировоззрения царя Вадику приходилось координировать игру на бирже, продавливать просьбы и заказы своих товарищей через инстанции, и следить за перестановками в командовании армии и флота. Каждый божий день хронический недосып накапливался и когда он достиг критической массы у доктора элементарно сдали нервы. Тогда, во время очередной «беседы без свидетелей», хронически невыспавшийся Вадик излагал, что случилось во время Русско-Японской войны в его мире, и как этого не допустить. Хорошо отдохнувший и погулявший с утра по парку Николай его, как всегда, очень внимательно слушал. И как обычно, после выслушанного стал излагать, что следует делать, ни на йоту не изменив ни одного своего решения по сравнению с известной Вадику историей. Внезапно терпение слушателя императора, далеко, кстати, не самая ярко выраженная черта характера Вадика, иссякло. Он схватил со стола хрустальную пепельницу и от всей души швырнул ее в стену. После этого в наступившей мертвой тишине раздался странно шипящий голос Вадика. У него вместе с крышей сорвало и предохранительные клапана, которые до сих пор охраняли самодержца от самых неприятных моментов истории будущего.

— Ваше пока еще величество, вы можете делать все, что вам захочется, но когда вы это делали в моем мире, то плохо кончили. И не только вы, всей вашей семье пришлось расплачиваться за вашу полную неспособность управлять Россией в критический момент. Вы помните, я вам говорил, что ваш сын дожил до тринадцати лет? Знаете, почему только до тринадцати? Да потому, что те самые революционеры, которых вы всерьез не воспринимаете и планируете разогнать одним полком гвардии, в семнадцатом году придя к власти, расстреляли не только вас, но и всю вашу семью!

На Николая Второго, который искренне любил своих дочерей и жену, было жалко смотреть. В одно мгновение из уверенного в себе человека и государя крупнейшей в мире страны он превратился в жертву своего самого страшного кошмара. Но Вадик, намертво закусив удила, больше не намеревался щадить чувства и самолюбие самодержца.

— В подвале дома купца Ипатьева в Екатеринбурге в вас и ваших домочадцев сначала выпустят по барабану из револьвера, а потом тех, кто будет еще жив — от корсетов дочерей пули из «наганов» будут рикошетить — добьют штыками…

— Прекратите, — слабо прошептал Николай, но Вадик уже не слышал ничего, его понесло.

— Потом, чтобы тела не опознали, на лицо каждого выльют по банке кислоты, а сами лица разобьют прикладами винтовок.

— Пожалуйста, перестаньте, — слабо и тщетно взмолился Николай.

— Останки потом будут сброшены в шахту в тайге, где их найдут только в девяностые годы. А сама Россия, проиграв гораздо более серьезную войну, чем Русско-Японская, на пять лет скатится в братоубийственную гражданскую!

— Хватит!!! — уже не шептал, а кричал Николай.

— Зато можете радоваться, вас потом канонизирует и станете вы великомучеником Николаем, — с убийственно-злым сарказмом продолжал крушить хрустальные замки царя Вадик, — за такое и всю семью подвести под расстрел не жалко, не так ли, Ваше Величество? Оно того точно стоит…

— Не надо, пожалуйста, не надо!!! — у Николая началась первая в зрелом возрасте истерика.

— Не надо? Так а я-то тут при чем? — удивился Вадик, — я-то ничего, что к этому привело, не сделал. Меня тогда еще вообще не было, не родился я. Даже родители моих бабушек и дедов еще не встретились. Вас, Николай Александрович, простите, в МОЕМ (выделил голосом Вадик) мире, не поддержал НИКТО. Вы умудрились, пытаясь угодить всем, наступить на мозоль каждому. Даже дворянство и малограмотные крестьяне, которые сейчас на вас молиться готовы, через тринадцать лет пошли против вас. И при известии о вашей гибели больше злорадствовали, чем горевали. И вы хотите повторения ЭТОЙ истории? Тогда можете продолжать в том же духе, а я, пожалуй, перееду в Новую Зеландию, там-то в ближайшие полвека будет тихо, на мой век хватит…

— А что, еще что-то можно изменить? Ведь это в вашем мире уже было? Может, это свыше предопределено, — подавлено отозвался Николай.

— Хрена лысого что-то вообще может быть предопределено! — грохнул по столу кулаком лекарь Вадик (или Миша — он уже и сам запутался), — у нас и «Варяг» не прорвался, и Макаров на «Петропавловске» погиб на мине 31-го марта, а тут — все это уже пошло по другому!

— Так, может, тогда и подвала этого Иматьевского дома не будет, если все уже пошло по-другому? — встрепенулся Николай.

— ИПатьевского, а не Иматьевского. А вот это уже только от вас зависит, ваше величество, — не стал слишком уж обнадеживать царя, способ управления которым он наконец, кажется, нащупал, Вадик, — кризис в обществе — он системный. И поражение в войне, которое избежать, кстати, довольно просто, это не его причина, а следствие. А то будет не Ипатьевский дом в Екатеринбурге, а, скажем, Мазаевский в Питере. Вам от такого поворота истории правда станет легче? Надо не бороться с проявлениями кризиса, а искоренять его причину!

— А в чем же причина? — кажется, в первый раз за все царствование проявил интерес к делам своего государства хозяин земли русской.

— На данный момент ситуацией в стране недовольны все слои общества. Крестьянам хочется побольше земли, причем — задаром. Дворянам — уже прогулявшим выкупные платежи по Парижам и Баден-Баденам — побольше денег и продолжать ничего не делать при этом. Интеллигенции — побольше свободы, хотя они понятия не имеют, что это такое и с чем ее едят, и вообще, чтобы Россия стала Европой. Военным-идиотам — повоевать, тогда как военным умным — не делать этого ни в коем случае. Купцам, предпринимателям и банкирам — побольше возможности для зарабатывания, вернее, воровства. Нарождающийся класс рабочих, пролетарии, требуют принятия рабочего законодательства, которое защищало бы их права и не позволяло бы купцам, предпринимателям и банкирам их настолько явно обворовывать. И всем почему-то кажется, что вы и только вы должны все их и только их требования удовлетворить.

— Но как? Это же невозможно — угодить всем… — пролепетал Николай.

— Выберите тех, чьи требования кажутся вам наиболее справедливыми и невыполнение которых уж точно приведет к революционному взрыву. Но сразу вынужден предупредить — в «тот» раз вы сделали ставку на дворянство. Так что его я бы вычеркнул.

— А кто тогда остается, банкиры? — попытался угадать самодержец.

— Ха! Вот уж эти достойные мужи, сколько вы им не предложи, перепродадут и вас, и всю Россию оптом тому, кто предложит на пять копеек больше! — хохотнул в ответ доктор, — нет, конечно. Я бы попытался начать не сверху, а снизу. Крестьянство, вот кто пока в России составляет большинство населения. И единственный способ остановить брожение в этой бочке, у которой вот-вот сорвет крышку со всем, что на ней стоит, а это и мы с вами — это решить земельный вопрос. В нашей истории его с переменным успехом решал Столыпин, пока его не грохнули. Если его немного перенаправить с обязательного разрушения общины в в сторону более активного наделения землей тех, кто из нее и так готов выйти… Ведь для прекращения брожения достаточно удалить дрожжи. А если дать активным людям России возможность зарабатывать и брать столько земли, сколько они могут вспахать, то им никакая революция не нужна уже будет! А старая община — это готовый источник кадров для заводов, которых нам через пару лет надо строить сотнями.