Меншиков - Николай Павленко

Не раз бывало, что Меншиков приезжал во дворец в 11 часов дня, но Екатерина «изволила почивать». Князь коротал время в дежурной для генерал-адъютантов, подвернется партнер – он сыграет в шахматы, навестит Елизавету Петровну, зайдет в Дворцовую канцелярию, но, так и не дождавшись, отправлялся домой либо все-таки встречался с императрицей часа через дватри. 28 сентября он прибыл во дворец сразу же после заседания Верховного тайного совета. Хотя наступил двенадцатый час, но Меншиков попал на прием только в третьем – императрица изволила «опочивать». Вряд ли ей нездоровилось, ибо накануне, 26 сентября, она «веселилась» во дворце князя до 3 часов ночи.

Располагал ли Меншиков еще какими-либо планами социальных и административных преобразований?

Дать утвердительный ответ позволяет одна фраза из проекта духовной Петру II: «Ваша императорское величество сами изволите видеть, что восприняли вы сию машину недостроенную, которая к совершенству своему многова прилежания и неусыпных трудов требует».[305] Следовательно, намерения что-то устраивать и перестраивать в государственном механизме у Меншикова были, однако что и как – мы не знаем. Теперь уже ничто не сдерживало ни честолюбивых замыслов полудержавного властелина, ни его жажды к стяжанию. Еще до образования Верховного тайного совета он исхлопотал себе пожалование города Батурина, которого тщетно домогался у Петра. Добился он и указа, прекращавшего расследование его злоупотреблений. Все начеты и долги, числившиеся на нем, были закрыты. Претендовал он и на получение чина генералиссимуса, но преждевременная смерть Екатерины помешала этому. Вынашивал он и план стать герцогом Курляндским.

В честолюбивых планах Александра Даниловича неудачная попытка овладеть курляндской короной, о которой еще будет рассказано, – была всего лишь досадным эпизодом, впрочем не оставившим большой горечи, ибо другая, более важная мечта, осуществление которой перекрыло бы все неудачи вместе взятые, завладела светлейшим. Претворяя ее, он действовал предусмотрительно, и казалось, что на этот раз никакая случайность не могла помешать ему.

После смерти Петра I Меншиков был самым решительным противником воцарения Петра II. Тогда он имел множество сторонников из числа вельмож, выдвинувшихся в годы преобразований. Понадобилось лишь два года, чтобы перед глазами изумленных единомышленников Меншиков стал самым ярым пособником передачи трона двенадцатилетнему юнцу. Причина тому – намерение женить Петра на своей старшей дочери Марии.

А как же быть с помолвкой Марии с сыном польского графа Сапеги? Она состоялась 13 марта 1726 года в пышно убранном дворце Меншикова под гром артиллерийских залпов и звуки оркестра в присутствии всей столичной знати. Исполнился год со времени погребения Петра, и Екатерина, участвовавшая в обмене перстнями между будущими супругами, впервые, как сказано в «Повседневной записке», «изволила дать позволение на забаву танцами».[306]

Милости на Сапег посыпались как из рога изобилия. О них, конечно же, хлопотал сам светлейший: накануне помолвки графа Сапегу-отца Екатерина неведомо за какие заслуги пожаловала чином российского генерал-фельдмаршала, а в том же марте – орденом Андрея Первозванного; будущий зять получил придворный чин камергера. Меншиков всякий раз демонстрировал свое дружеское расположение к семье заезжего жениха. Отец и сын – желанные гости в доме князя. Меншиков тоже частенько навещал свата. Не забыл светлейший и о своей младшей дочери Александре. В том же 1726 году, когда Марии Александровне уготовано было стать супругой графа Сапеги, уполномоченный князя вступил в переговоры о заключении брачного контракта с ангальдтдессауским принцем. Каждая из договаривавшихся сторон расхваливала, как могла, жениха и невесту. Жених был без изъянов: «изряден сам собою», принадлежал к «давнейшему и поважнейшему» княжескому дому и «без всякой похвалы, такого есть состояния, совести и эрудиции», что снискал любовь родителей. Доход жениха составлял свыше двухсот тысяч талеров в год. Уполномоченный князя преднамеренно проехал через владения принца и «подлинно известился: место, в котором он разидует, есть зело изрядное, крепость хорошая и все, одним словом сказать, по княжески и, по-видимому, в воли вашей княжеской светлости состоит светлейшую княжну, дочерь свою, зело щастливой учинить».

Невеста, надо полагать, тоже была аттестована должным образом. Ответы на вопрос: «Сколько от роду лет, какова персоною, как возпитана и какова нравом»– должны были потворствовать вкусам той стороны. Переговоры зашли так далеко, что встал вопрос о приданом невесты, причем сделан был деликатный намек: дом ангальдтдессауского князя полон драгоценностями, поэтому было бы желательно получить за невестой наличными.[307]

Остановка за малым – надобно было получить согласие на брак светлейшего, но Александр Данилович боялся продешевить и подыскивал для дочери более выгодную партию.

Флирт с Сапегами продолжался до тех пор, пока у князя окончательно не созрел его роковой план. Желание князя породниться с царствующим домом было юридически закреплено завещанием Екатерины. Воля императрицы, несомненно навязанная ей светлейшим, состояла в том, чтобы ее наследником стал Петр II и чтобы он непременно женился на одной из дочерей Меншикова.[308]

Слух о существовании завещания проник в среду сановников и вызвал вполне основательные опасения, что князь на правах тестя малолетнего императора будет распоряжаться судьбой каждого из них. Однако открыто противодействовать намерениям Меншикова никто не посмел.

– Что же не доносите императрице? – спрашивал Девиер у генерала Бутурлина.

– Двери затворены, – отвечал тот.

– Чаю, царевна Анна Петровна плачет, – продолжал Бутурлин.

– Как ей не плакать, – согласился Девиер, – матушка родная.

Собеседники сошлись на том, что царевна походит на отца и должна стать наследницей престола после смерти матери: она и умильна, и собою приемна, и умна. Оба они были настроены против воцарения Елизаветы Петровны, младшей дочери императрицы.

– Она, – заметил Девиер, – тоже изрядная, только сердитее. Ежели б в моей воле было, я желал бы, чтоб царевну Анну Петровну государыня изволила сделать наследницею.

Бутурлин согласился:

– То бы не худо было, и я бы желал.

Во время другой встречи Бутурлин продолжил начатый разговор:

– Светлейший князь усилится. Однако же хотя на то и будет воля, пусть он не думает, что Голицын, Куракин и другие ему друзья и дадут над собою властвовать. Нет! Они скажут ему: полно-де, милейший, ты и так над нами властвовал. Поди прочь!