Дайте нам крылья! - Клэр Корбетт

Пери потрясенно брела по коридору и разглядывала огромные куски нежнейших тканей — то прозрачных, словно крылышки стрекозы, то переливчато-лазоревых, словно бабочка-одиссей, то рубиновых и изумрудных, как грудка колибри.

Здесь не было ни птиц, ни насекомых, это не были ни крылья, ни перья, но ткань шевелилась, словно на что-то реагировала, — может быть, на колебания воздуха от движений Пери, на тепло ее тела, на шорох ее шагов, на углекислый газ в ее дыхании.

Пери замерла.

Да, эти трепещущие радужные завесы были живые.

Что она здесь делает? Если в «Орлане» хотели всего-навсего выяснить, кто она такая, могли бы просто взять волосок, а саму Пери с собой не тащить. Значит, они с самого начала собирались оставить ее тут. К тому же у них остался маленький заложник — Хьюго: вполне достаточная причина, чтобы Пери не выдала группу «Орлан».

Шли минуты, само время переливалось сапфиром и изумрудом.

Пери стояла в самом центре, в самом сердце главной исследовательской лаборатории «Альбатроса». Она была совсем одна, а здание гудело и жужжало вокруг.

Глава шестнадцатая

Хищник

Они вернулись на Райский кряж ранним утром. Малиновка принесла Хьюго, и Пери сначала покормила его грудью, потом дала ему фруктов и печенья, а Нико тем временем подробно их расспросил. Пери поняла не все, что он говорил, но ей стало ясно, что летали они отнюдь не только за информацией. Они притащили еще целую кучу дорогих медикаментов производства «Альбатроса» — фотоника, интрана, оптериксина.

Пока Нико говорил, Беркут молча стоял позади толпы и тщательно осматривал свои маховые перья. Пери не могла удержаться и то и дело косилась на свежие синяки — темные пятна на смуглой коже — наливавшиеся у него на шее и плечах. Когда Беркуту во время осмотра пришлось выгнуть спину, он скривился. На лице и груди красовались нашлепки искусственной кожи, но Пери не видела, что под ними — порезы, ссадины или ожоги. Несколько перьев оказались сломаны и теперь были подклеены пластырем. Похоже, Беркут принял на себя удар охраны «Альбатроса». Рафу тоже досталось. Рукав его изолята был изодран, руки в синяках, клок волос выстрижен, и на его месте красовалась повязка, закрывавшая рану.

— Я вчерне просмотрел данные, которые вы мне передали, — сказал Нико. — Многообещающе, хотя на полную обработку понадобится время. Там полным-полно неопубликованных научных работ, в том числе, похоже, статьи о том, как слезть с этих проклятых лекарств. Главное — теперь мы можем подтвердить слова некоторых обиженных сотрудников «Альбатроса»: результаты их исследований фальсифицированы. Публиковались даже статьи, основанные на поддельных данных. А я прежде всего хочу разобраться, что там правда. Может, самому выпускать научный журнал?

Беркут хохотнул.

Пери клевала носом. Она падала с ног от усталости и почти ничего не помнила с той минуты, когда услышала, как Сойка шепотом зовет ее в коридоре Л-1: «Пери, Пери, куда ты запропастилась?!» Побег из Л-1, трудный обратный путь, когда крылья двигались на чистом ликовании, на радости, что она возвращается на Райский кряж. К Хьюго.

Когда она проснулась, солнце клонилось к закату, а Хьюго сладко спал, положив голову ей на крыло. Пери была под скальным навесом, но не помнила, как туда попала. Разбудила ее Сойка.

— Отстаньте… Дайте еще поспать… — пробормотала Пери, потягиваясь.

— Пошли.

Пери взяла Хьюго на руки и следом за Сойкой двинулась к реке. Больше там никого не оказалось. Куда все подевались? Тренируются? Скорее, полетели в разведку. Готовить пищу тут не приходилось — местные летатели, как заметила Пери, обходились почти без еды, их ничего не интересовало, кроме полетов. А чтобы летать, вполне достаточно время от времени сжевать питательную пастилку.

На ходу Пери пыталась вытряхнуть из головы обрывки тяжелого сна. Ей снилось, что она идет по коридору в Л-1 — по тому, с занавесями, — завороженная полотнищами великолепных цветов, и вдруг пускается бежать, и тогда полотнища срываются со стен и набрасываются на нее, злобно и неотвратимо. Огромные дышащие существа были живые и норовили окутать ее с головой, перекрыть ей воздух переливчатой пленкой, отомстить ей за то, что вынуждены противоестественно разрастаться, словно раковые опухоли. «Убей нас, — пронзительно молили они тонкими, неслышными голосами — словно шипение и шелест на ветру. — Убей нас!»

Сойка усадила Пери на песок. Пери положила Хьюго себе на колени, пристроив головой на сгиб локтя. Он выгнулся, ухватил зеленое перышко с изнанки Периного крыла и стал с ним играть.

— Пери, я посмотрела на результаты, которые получила на Л-1.

— И теперь точно знаете, что я именно та, за кого себя выдаю.

— Да, но…

— А если бы результат был отрицательный, что бы вы сделали? — перебила ее Пери.

— Неважно. Лично я сразу тебе поверила. Мне надо сказать тебе кое-что поважнее. Ты должна это знать, это повлияет и на твои дальнейшие действия, и на то, как мы поступим с тобой. Беркут категорически против того, чтобы отпустить тебя, однако Нико говорит, что гарантировать безопасность Хьюго мы не можем, и я склонна с ним согласиться. Так или иначе, результаты все меняют.

— Почему?

— Пери, послушай меня. Я сравнила твой волос с волосом Хьюго. Прибор проанализировал обе ДНК и выдал бесспорный результат. Ты не просто родила Хьюго. Ты его биологическая мать.

Пери поглядела вверх, на изменчивые силуэты листьев над головой. Небо было еще голубое, но солнце, которого было не видно, уже подкрасило облака закатным огнем. Пери слышала все, что сказала ей Сойка, но слова не складывались в единое целое. Она попробовала осознать каждое в отдельности — не помогло. Тупая боль зародилась в горле и растеклась по груди и животу, отдавала в крылья, стреляла в ноги. Мышцы мстили ей за перенапряжение. За что, за что ей все это — чтобы теперь душа еще сильнее болела за Хьюго?

Пери посмотрела на Сойку исподлобья. И помотала головой.

— Нет. Это невозможно. Вы ошиблись.

— Нет, не ошиблась, — возразила Сойка. — Результаты совершенно очевидны. Ты его мать.

— Анализатор дал сбой, — проговорила Пери, скрипнув зубами.

— Пери, мы с тобой обе понимаем, что это правда, — Сойка говорила так ласково, что Пери взбесилась. — Точнее приборов, чем в «Альбатросе», просто не бывает. Почему ты так сердишься?

— Потому что это бред, — припечатала Пери, и на глазах у нее выступили слезы. Руки сами собой сжались в кулаки. Хьюго услышал, какой у нее голос, и захныкал. — Полнейшая чепуха. Мне заплатили, чтобы я родила их ребенка! Сына Питера и Авис! Разве можно родить собственного ребенка и самой этого не понять? Это все меняет, я теперь вообще не знаю, как быть… — Пери осеклась и яростно зачесала в затылке, будто кто-то ее укусил. Ей вспомнились свидания с Питером. Конечно, она вполне могла забеременеть, естественно, но… но… они наняли ее, чтобы она родила их ребенка. Никому и в голову не приходило, что Хьюго — не сын Авис. Как ему вообще позволили жить, если он — дитя Пери?

День, когда ей подсаживали эмбрион. Она лежала на операционном столе, готовая к процедуре, и знала, что рядом Елисеев и Питер, но помнила только склонившиеся над ней фигуры в масках и халатах. Помнила, как было страшно, когда гасло сознание, как она невольно сопротивлялась анестезии — падению в безвременье и пустоту. Кто-то держал ее, не давал сесть, прижал маску к лицу. Тогда-то они, наверное, и обнаружили, что она уже беременна. И приняли решение… И Питер принял решение не прерывать беременность. А Пери ничего не говорить. Предать ее. Заставить ее думать, что ребенок принадлежит им с Авис.

— А тебе не приходило в голову, что на самом деле ты все знала? — ворвался в ее мысли голос Сойки. — Это же видно по твоим поступкам. По тому, что ты готова на все ради Хьюго. У организма своя мудрость. Говорят, матери находят своих новорожденных детей по запаху среди сотни младенцев в темной комнате. Вообще-то тебе бы обрадоваться, — продолжила она. — Теперь ты знаешь, что ты самая настоящая мать Хьюго и у тебя на него права. Надо только разобраться, как о них заявить.

Пери вспомнила, как девять месяцев спустя оказалась в родильной палате в клинике Елисеева, где у нее отошли воды, вспомнила приглушенный свет лампы. Вспомнила холодный металл тумбочки, на которую она опиралась ладонями на пике схватки — тумбочка доходила ей как раз до пояса. Вспомнила бесконечное чувство облегчения, когда схватки отступали.

Через несколько часов схватки уже не накатывали и не отступали. Началась сплошная ровная боль, и Пери казалось, что все внутри истирают в пыль грубые жернова, и она мерила шагами палату, которая только что была теплой, а теперь стала душной и тесной, и как хотелось наружу, хотелось только ходить и ходить где-нибудь на воздухе, вытерпеть эти муки помогало только движение, но Елисеев не выпускал ее за порог. Казалось, вся Пери, ее душа, каждый ее нерв размазаны по жесткому шершавому граниту. Оторваться от него не удавалось ни на волосок. В жизни не было ничего, кроме смерти — если хочешь вырваться, умри. Пери на коленях молила о помощи. Ей было страшно, она была совсем одна. Елисеев и Питер смотрели на нее, но они были далеко-далеко, по ту сторону боли. Они снова надели маски и халаты, и Пери думала — может, Елисеев вырежет ребенка из нее? Они были и на людей-то непохожи, она видела блеск их глаз, но в лицо ей они не смотрели. Наконец Елисеев дал ей подышать каким-то газом, и она вдохнула его, и воздух зашипел и запузырился, Пери ничего не видела и не слышала, только боль, красную пелену перед глазами и грохот в ушах. Питер не хотел, чтобы ей дали анестезию, но Елисеев очень настаивал — теперь Пери подумалось, что он, наверное, хотел, чтобы она не помнила, как ребенок выскользнул из нее в потоке воды и крови. А потом она лежала, обессиленная, на койке в родильной палате, а Питер и Елисеев забрали ребенка — ей не дали ни подержать его, ни даже посмотреть. Она слышала, как он плачет, как затихает вдали его писк — все, его унесли. И когда плач Хьюго пронзил ей сердце, словно осколок стекла, Пери впервые испугалась, что не сможет исполнить договор.