Птицы небесные. 1-2 части - Монах Афонский

Насытив глаза безкрайней панорамой гор, мы повернули в обратный путь и начали неторопливый спуск к нашему привалу. Когда до оставленного бивуака оставалось метров шестьсот, иеродиакон с тревогой в голосе воскликнул: «У наших рюкзаков кто-то ходит!» Я вытащил из футляра бинокль: возле снаряжения виднелось стадо коров, которые подозрительно толклись у наших вещей. Мы попробовали криками и воплями спугнуть стадо, но эти устрашающие звуки не долетали до увлеченных своим занятием животных. Бегом наша компания устремилась вниз. Коровы, заметив наше быстрое приближение, дополненное страшными криками, разбежались. Маленький лагерь подвергся полному разгрому: из рюкзаков была вытащена вся крупа и съедена. Ни сухарей, ни других продуктов не осталось, и что поражало — банка с солью лежала открытая и соль исчезла начисто! Поэт, как потерянный, ходил рядом с разбросанными вещами и причитал:

— Я хорошо помню, что завернул крышку на банке… С продуктами ладно, все понятно, но как эти твари отвернули крышку с банки и съели соль? Не понимаю…

Удрученные тем, что у нас не осталось ни крошки еды, мы упаковали рюкзаки и быстрым шагом отправились вниз, чтобы добраться до трассы и «поймать» попутную машину. Но как мы ни торопились, а дошли только до того места, где иеродиакон отпугивал огнем медведей. Нужно было ночевать впроголодь и оставалось только одно: искать на деревьях редкие ягоды тутовника, которые давно поклевали птицы, и на заломленных яблонях добывать незрелые кислые яблоки. Кое-как утолили голод и легли спать. Ночью все было тихо, только над головой сочувственно мерцали, словно из последних сил, слегка закрываемые тонкими облаками летние созвездия.

Утром мы пошли дальше вниз, пробуя на вкус различные травы, большей частью кислые или горькие, заодно срывая редкие ягоды тутовника. На одном попутном бензовозе всем ехать не удалось, поэтому отец Пимен самоотверженно благословил нам двоим ехать, оставшись ожидать следующую машину. В поселке нас окружила милиция с подъехавшего уазика. Они проверили наши паспорта и устроили допрос: кто мы и что здесь делаем? Оказалось, что на днях ограбили бронированный вездеход с золотого прииска, который вез золото. Этого металла у нас не оказалось, поэтому нас оставили в покое. В ожидании иеродиакона мой собеседник попросил прощения за свое поведение. У меня не было на него никакой обиды и наши отношения вновь восстановились. Когда приехал отец Пимен, мы отправились в поселок, надеясь утолить голод, усугубленный начавшимся расстройством наших желудков от диких трав и жутко кислых ягод.

Дома отца Пимена ожидала телеграмма из Лавры о награждении его за участие в подготовке Собора рукоположением в иеромонаха. Поэтому он спешно собрался, и я поехал провожать моего друга в аэропорт на такси. Поэт уехал в Москву поездом. По пути отец Пимен обнаружил, что в спешке забыл паспорт. Пришлось возвращаться домой. Пока ездили за паспортом, опоздали на рейс, а следующий самолет по расписанию улетал только через несколько дней.

— Поедем в аэропорт на всякий случай, только, прошу, давай молиться! — попросил иеродиакон и взялся за четки.

Опоздав на полчаса, мы с удивлением увидели самолет на Москву, все еще стоявший в аэропорту. Оказалось, что была объявлена задержка на 30 минут. Отец Пимен оторопел:

— Вот это да, вот это Иисусова молитва! Ничего себе… Слава тебе, Господи! — обрадовался мой друг.

На прощанье он посоветовал мне осенью приехать к отцу Кириллу и подготовить генеральную исповедь за всю жизнь. Для этого все грехи нужно выписать отдельно и потом прочитать их на исповеди. Помню, я сказал ему:

— Так это, наверное, выйдет целая общая тетрадь грехов!

— Вот тетрадь и напиши! — сказал мой друг перед посадкой в самолет.

До осени я трудился над генеральной исповедью, поливая листы тетради слезами. Закончив ее, я упаковал в чемодан домашнюю хурму для монахов и прибыл в Лавру глубокой осенью. В Подмосковье уже кружила первая пороша и в послушание монахов вошла ежедневная уборка снега. На эту уборку меня благословили с одним москвичом-паломником, веселым улыбчивым парнем, закончившим Университет Дружбы народов, он был специалистом по африканским языкам, и в дальнейшем принял самое ревностное участие в построении церкви в горах на Кавказе. Меня поселили в гостинице для паломников, где в комнате всегда кто-то находился. Я привык по утрам читать монашеское правило вслух, поэтому как всегда встал за аналой и приступил к чтению канонов. В углу на койке кто-то еще спал, завернувшись с головой в одеяло. Подумав, что паломнику будет приятно, не вставая, послушать утренние молитвы, я вполголоса читал правило. Но мой сосед, с раздражением откинув одеяло, недовольно окликнул меня:

— Ты чего это, на площади что ли? Не видишь, люди спят?

— Простите… — покраснел я и укорил самого себя: «Больше не лезь со своим молитвенным усердием к людям!»

Иеродиакон за время моего отсутствия стал иеромонахом и радостно встретил меня. Я тоже был рад встрече и сердечно поздравил его с рукоположением. После приветствия он спросил:

— Привез генеральную исповедь?

— Привез и готовлюсь прочитать ее отцу Кириллу.

— Отлично, завтра помогу тебе попасть на исповедь. Приходи к восьми утра к проходной!

На этом мы расстались до утра. Наступило утро исповеди и я, помолившись и захватив толстую тетрадь, политую слезами раскаяния, отправился к проходной. По дороге мне вспомнилось, что в тесной и битком набитой богомольцами комнате придется долго стоять в ожидании очереди. Поэтому я решил, на всякий случай, зайти в туалет для паломников у главных ворот. В помещении на полу стояла грязная вода. Общую тетрадь я положил за пазуху и когда мыл руки, она выскользнула и упала на пол, прямо в грязную и вонючую лужу туалета. Растерявшись, я не мог поверить своим глазам: моя драгоценная исповедь валялась в грязной отвратительной луже. Едва сдерживая слезы, я вытащил ее из мерзкой жидкости и, отмыв от грязи водой из крана, принес в гостиницу. Там я начал просушивать тетрадь на батарее. В комнату, не постучавшись, влетел мой друг:

— Ты где ходишь? Уже батюшка принимает на исповедь!

С сердечной скорбью я поведал ему о случившемся.

— Это искушение! Необходимо срочно переписать исповедь в другую тетрадь. Сколько тебе времени нужно?

— За день, полагаю, постараюсь все переписать…

Весь этот день, страница за страницей, я переписывал заново свою многострадальную исповедь…

На следующее утро, со слезами на глазах, краснея от стыда, я читал старцу длинную летопись своих грехов. Он терпеливо слушал, не перебивая. Когда я закончил чтение, то не мог поднять глаза от стыда, но когда они встретились с глазами моего батюшки, то нашли в них столько любви и тепла, что я прижался головой к его колену и разрыдался.

— Ну, ну, Бог простит тебя, чадо! — ласково утешил мою душу старец и прочитал разрешительную молитву.

— Батюшка, мое самое главное желание — научиться всем сердцем любить Бога, а также и ближних, как самого себя. Но сколько ни бьюсь, ничего не получается…

— Если хочешь полюбить Бога, очисти свое сердце от грехов. А если хочешь полюбить ближних, сумей разглядеть собственные грехи и недостатки и преодолеть их! Иначе, если мы думаем, что имеем любовь, то наши грехи рано или поздно по-настоящему покажут нам, каково наше действительное положение, да…

Только теперь я осмелился задать отцу Кириллу свои наболевшие вопросы:

— А как мне преодолеть свои грехи?

— В этом тебе нужно хорошенько разобраться! Зло обманом пытается подчинить нашу волю, чтобы сделать ее своей. Но мы добровольно отдаем свою волю высшему благу, Христу, чтобы во всем уподобиться Его святой воле, избавившись таким образом от насилия зла. Духовная жизнь начинается с решительного отказа от греха. Подумай об этом хорошенько!

— Спаси вас Господь, батюшка!

— Еще есть вопросы?

— Больше нет, батюшка. Вы все разъяснили… Спасибо!

— А сейчас потрудись с братией на послушаниях…

— Благословите, батюшка!

— Бог благословит!

Отец Пимен поздравил меня с завершением генеральной исповеди и отвел к монаху, заведующему иконописной мастерской, архидиакону, человеку доброй души. Десять монахов мыли губками, окуная их в мыльную воду, стены, потолки и колонны внутреннего убранства храма. Мне тоже вручили губку, ведро мыльной воды и отправили на стропила. До обеда я трудился с монахами и незаметно приглядывался к ним. Знал бы я тогда, что в недалеком будущем мне придется с ними бок о бок жить, трудясь в послушаниях и участвуя в богослужениях, деля вместе хлеб и кров.

Продолжая работать с монахами на послушаниях, я имел возможность присмотреться к ним. Чем больше я присматривался, тем больше сближался с ними и тем больше они мне нравились. Если в миру с трудом можно встретить на тысячу человек одного, с кем за редкую удачу сочтешь возможность спокойно и открыто обсуждать многие мучающие душу проблемы, то в монастыре все такие люди оказались собранными вместе. От многих монахов довелось мне услышать различные удивительные истории их поступления в монастырь, и о каждой такой истории можно было бы написать книгу — настолько их вселение в обители Господни было уникальным и чудесным. Если раньше их одежды казались мне нелепыми и несоответствующими времени, то теперь монашеский облик вызывал в душе чувство благоговейного трепета и уважения к высоте их жизненного подвига.