Птицы небесные. 1-2 части - Монах Афонский

События шли своим чередом. Время от времени приходили письма от Виктора. Сначала он сообщал, что учится в семинарии, затем, что зачислен послушником в монастырь, наконец, пострижен в монахи и рукоположен в иеродиакона. Он приглашал навестить Лавру, но больше всего обрадовало его предложение представить меня своему духовнику — отцу Кириллу, о котором иеродиакон писал много восторженных строк. Это предложение взволновало мою душу, не забывшую преподобного Сергия, с которым она стала связана неразрывными узами. И сама Лавра с ее старинными зданиями, крепостными стенами и площадями в цветах казалась среди мирской жизни неземным раем и благодатным прибежищем для уставших душ, ищущих надежной опоры в духовной жизни. После пустыни мои пылкие надежды на самостоятельный поиск спасения стали скромнее, поэтому я с радостью откликнулся на письмо Виктора и сказал родителям, что хочу поехать в Троице-Сергиеву Лавру повидаться с моим другом. Отцу и матери это сообщение доставило много радости, так как они почувствовали в моем намерении нечто большее, вошедшее в нашу жизнь и менявшее ее неуловимо и деликатно. Это было то, что называется Промыслом Божиим.

Иеродиакон, которого теперь звали Пименом, встретил меня со своим новым другом, отцом Прохором. С этим иеромонахом некогда архитектор сооружал келью схимнику. Высокий приветливый парень с ясными доверчивыми глазами, улыбаясь, благословил меня. Друзья помогли мне устроиться в гостинице для паломников. Внимательно осмотрев мой внешний вид, иеродиакон заметил, что мне желательно носить более строгую, черную или серого цвета одежду.

— Но у меня как раз одежда серого цвета! — возразил я.

— Мало ли что! Это ведь джинсы, а нужно носить скромную одежду!

Я не стал спорить, покоряясь его доводам. Монахи отвели меня к мощам преподобного Сергия, и после молитвы возле его раки попрощались:

— Ты молись, а завтра будь готов идти к отцу Кириллу на исповедь.

Со мной был мой Молитвослов и неразлучный Каноник, просмотрев который отец Пимен посоветовал:

— Пока молись, как тебя благословили в Душанбе, но тебе лучше попросить благословение на монашеское правило у нашего батюшки…

Утром я уже стоял в битком набитой верующими маленькой комнатке для приема жаждущих исповеди и совета у старца. Духота стояла страшная, хотя форточка была открыта. Мы были стиснуты в тесном пространстве, где находились, в основном, женщины разного возраста, но стояли и мужчины. В углу на подсвечнике горело с десяток свеч и возвышался аналой с раскрытой Псалтирью. Верующие по очереди читали кафизмы. Дверь в нашу комнатку периодически открывалась и в нее втискивались другие богомольцы. Выходить никому не позволялось, потому что исповедь происходила уже в стенах монастыря, а за дверью присматривал строгого вида бородатый вахтер.

От духоты мне стало не по себе и я решил постоять на воздухе во дворе, чтобы немного отдышаться. Но бородатый вахтер быстро подошел ко мне:

— Вы что тут делаете?

— Вышел подышать…

— А если вы хотите дышать, то дышите с той стороны!

Он схватил меня за руку, быстро вывел через монастырскую проходную и захлопнул дверь.

«Вот это да! Только приехал и уже вытолкали из монастыря!» — возмущался я, уныло стоя возле проходной.

Вахтер в окошке делал вид, что не замечает меня. Там и нашел меня мой заботливый иеродиакон:

— Как ты здесь оказался?

— Вышел подышать, а вахтер вывел меня из монастыря!

— Не обижайся, у него послушание такое!

Это слово мне уже запомнилось. Оно всегда говорилось монахами с особым значением — «послушание»!

Вновь я прошел с иеродиаконом через проходную. Вахтер промолчал, не глядя на меня. Теперь я уже еле втиснулся в ту же комнатку. Места почти не осталось и мой друг с усилием припер меня сзади дверью, пообещав, что скажет обо мне отцу Кириллу. Как только я оказался внутри, дверь напротив отворилась и в комнату вошло живое солнце — не обжигающее, а согревающее и исцеляющее своим теплом — солнце добра. Таким я увидел известного старца. Его лицо сияло в окаймлении белоснежных волос. Все остальное, кроме удивительного лица, казалось, не имело очертаний. Только оно выделялось в солнечном сиянии его мудрых глаз, излучающих нежность и мягкую доброту. Лишь через некоторое время я разглядел, что он был одет в длинную монашескую мантию с надетой поверх епитрахилью и крестом на груди. Черный цвет мантии сливался с полумраком дверного проема, поэтому мне запомнилось, прежде всего, сияние его светлого лица. Казалось, что живет только оно, словно лик одного из святых с древних икон.

Старец произнес начальный возглас и тихим голосом начал читать чин исповеди для богомольцев. Голос его был глуховатый, с небольшой хрипотцой. Своей кротостью он словно буравом проникал в покрытое толстой корой греха мое истомленное сердце, освобождая его от тьмы страстей. Его голос уже звучал в каких-то моих сокровенных сердечных глубинах, которые много лет тосковали именно по такому голосу и именно по таким интонациям. Как будто мое сердце нашло во плоти ту святость, которую оно тщетно искало в миру среди людей. Слезы невольно потекли по моим щекам, волна за волной. Все в комнате расплылось. От хлынувших слез огоньки свечей превратились в радужное сияние. А голос старца звучал и звучал, очищая в душе пласты душевной грязи. «Боже мой! — взмолилось мое сердце. — Ты привел меня к самому любимому, самому лучшему, самому родному батюшке на свете, который теперь для меня дороже родного отца! Слава Тебе, Господи, слава Тебе!»

Подошла моя очередь. Я вошёл к батюшке на исповедь, спустившись на две ступеньки вниз, в еще более маленькую комнату, и опустился на колени перед аналоем с Евангелием и крестом. Наконец, я смог разглядеть духовника хорошо: худое лицо с впалыми щеками, в уголке носа шрам от ранения слегка прикрывали седые усы. Борода у него была длинная, с тремя косицами, глаза необыкновенно мудрые и добрые.

Сердцем и душой я уже полностью принадлежал моему старцу, духовному отцу и самому родному человеку на свете — отцу Кириллу. Долго и сумбурно я рассказывал о своей жизни, захлебываясь слезами. Духовник внимательно слушал, не перебивая и не задавая ни одного вопроса, а затем сказал:

— Нельзя жить в тупике. Нужно расти. Бог долго поливает дерево, а если не растет, срубает.

После разрешительной молитвы он благословил меня пока продолжать жить в пустыне и молиться, а также исполнять послушание пономаря, но не меньше двух раз в год приезжать к нему на исповедь и принимать участие в послушаниях в Лавре вместе с другими паломниками.

— Батюшка, что мне делать в пустыне?

— Сначала не делай того, чего нельзя делать православному человеку, а потом делай то, что нужно делать, чтобы спастись… — улыбнулся отец Кирилл.

— А что нужно делать?

— Всегда ищи одной правды Божией! Знаешь заповедь: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся»? Избегай всякого зла и живи в добре.

— Батюшка, а можно мне начать читать монашеское правило?

— Можно, можно, — согласился он и благословил меня: — Читай главу Евангелия, две главы Апостола, три канона с Акафистом и кафизму. А главное — подвизайся в смирении. Если будут какие-либо недоумения по правилу, твой иеродиакон растолкует тебе все…

Я вышел через другую дверь, словно неся в груди светлый огонек свечи. Внутри что-то тихо светилось, согревая душу. У двери меня ожидал мой друг:

— Ну как впечатление?

Я глубоко вздохнул:

— Знаешь, просто нет слов… Лучше него я еще не встречал в жизни человека!

— Ну еще бы! Теперь держись его и будь у старца в послушании! А правило монашеское он тебе благословил?

— Благословил, только у меня много вопросов, в какой последовательности и когда его читать?

— Слава Богу! — обрадовался отец Пимен. — Может, тоже монахом станешь! Не безпокойся за правило, я тебе все объясню!

Именно в Лавре, под благословением преподобного, под родной рукой старца и в присутствии его святой души я понял то, в чем серьезно ошибался. Святые люди всегда были, есть и будут, несмотря ни на какое коммунистическое или иное засилие. Приходилось встречать священников, соблазненных привилегиями и церковной карьерой, но были и такие светильники Божии, как отец Кирилл и множество подобных ему старцев, пронесших несокрушимую веру во Христа через все испытания и оказавших неизмеримую благодатную помощь множеству верующих. Эти удивительные люди воплотили в себе совершенное уподобление Христу.

— Хочешь познакомиться с удивительным старцем? — спросил меня как-то отец Пимен, когда мы сидели у него в келье.

— Конечно.

— Он бывший профессор, а теперь схииеромонах Моисей.

— А удобно просто так нагрянуть, отче?

— Удобно, удобно, он хороший, сам увидишь, — заверил друг.