Живой проект (СИ) - Еремина Дарья Викторовна

LPC

с Ольгой. С его образом жизни остаться без страховки в виде полного комплекта тканей и органов не улыбалось. Эта мысль наткнулась на неожиданное препятствие: деньги. Захлопнув дверку морозилки, Петр с чувством врезал по ней кулаком. Не являясь сотрудником корпорации, он обязан платить, а это не просто круглая сумма – у него нет таких денег. Значит, с клиникой придется подождать. Как Марк мог допустить это? Немыслимо! Петр неожиданно рассмеялся, вспомнив шквал сплетен о Михаиле и Людмиле. Он не знал, верить ли им, и не мог спросить самого Михаила, правда ли это. Но ему очень хотелось верить, что его друг, наконец, позволил себе обратить пристальное внимание на самую красивую женщину в холдинге, а может и на всей Земле. В конце концов, они оба это заслужили. Когда Петр зашел в гостиную, улыбка медленно сошла с его лица. Здесь был бардак, а он помнил, что оставлял порядок. Либо его ограбили, либо Ольга что-то искала и не пыталась скрыть следов. Освободив из-под кресла уборщика, Петр заметил на полу перевернутую коробку, пару крохотных ингаляторов, и выругался. Перепрыгивая ступеньки, он стремительно поднялся на второй этаж и ворвался в гостевую комнату. Все в том же полотенце, теперь неряшливо сползшем с груди, Ольга полулежала на постели. Она прикрывала собой вмонтированную в спинку кровати лампу. Петр не мог разглядеть ее лица, видя лишь подсвеченный сзади силуэт голых плеч. – Ты жива? – спросил он со злостью, за которой скрывался страх. – Не уверена... – ее голос был тусклым и скрипучим, но скорость ответа успокоила. Петр забрался на кровать и обнял подругу, безвольно упавшую ему на грудь. На его запястье потекли слюни. Обхватив ее крепче, Петр зажмурился и подавил звуки, рвущиеся из груди. – Ты ненавидишь меня... – пробубнила Ольга, уткнувшись влажными губами в его руку. – Что ты, Олька... я люблю тебя. И всегда любил. И буду любить. Не убивай себя... пожалуйста. – Ты же живешь... – Ты не представляешь, сколько во мне фильтров и желез надставлено от всей этой дряни. Но и с ними я давно уже калека. – Я так хорошо соображаю. Петр засмеялся. Даже если бы Ольга подняла взгляд и увидела текущие по его лицу слезы, она была не в состоянии понять происходящее. – Тебе будет очень плохо. – Мне уже очень плохо. – Будет хуже. Будет больно. – Я привыкла к этому. – Нет, родная, к этому нельзя привыкнуть. 8 Лариса Сергеевна уже второй раз подходила к кабинету мужа, бывшего когда-то кабинетом Юрия Николаевича. Дверь по-прежнему была заперта. Даже ее пес был не в состоянии выкурить Николая из дома. Серийная разработка Animal Robotics выглядела как заправский лабрадор и, среди прочих, выполняла функцию глушилки. Неделю Николаю приходилось выходить из дома или вовсе уезжать, чтобы связаться с кем-нибудь: Лариса Сергеевна избавилась от всей проводной связи в доме. Что придумал Николай теперь для работы дома, она не представляла. Крышаев говорил с Эдвардом Пэттинсоном. Этот разговор начинал выводить его из себя. – Эд, ради всего святого, кончай юлить! – Ник, я не ослышался? Это ты сейчас о святом упомянул? – Пора платить по счетам, дружище, время пришло. – Я не поздравил тебя с женитьбой. Это был выгодный контракт? – Не меняй тему. Ты получил свой кусок. – А ты получил вдову Королева. – Ты просил избавиться от еврея, я тебе помог. – Ох, не говори, что это чего-то тебе стоило! И потом, это не я просил, а Мик. – Не нервируй меня. – Зачем тебе все эти сложности, почему ты не хочешь избавиться от парня простыми проверенными методами? – Он же мой крестник, я перед Богом за него отвечаю! Пэттинсон крякнул и отпил из низкого бокала: – Ты что, веришь в сказку о том, что ваша

LSS

уничтожит все программное и материальное обеспечение холдинга, если Майкл умрет раньше матери? – Эта сказка может оказаться былью, Эд! Я не собираюсь проверять это. Мы старые люди, Эд. – Через месяц, когда вы окончательно просядете, объявишь... вотум недоверия и выкинешь его к чертовой матери. Мы с Ивановым тебя поддержим, а вдова Королева вроде понимает, что к чему. – Она теперь моя жена, Эд, – напомнил Крышаев. – И что, теперь жизнь сына для нее менее ценна? – Я не это имел в виду. Просто не называй ее вдовой Королева. – Но она его вдова, Ник, – засмеялся Пэттинсон, – и проставленные вами закорючки в тетрадке не меняют этого. Кстати о браках, – хохотнул он резко. – В США браки стали считаться пережитком прошлого еще до подрыва кальдеры. Традиционализм вас погубит, Ник. – Нас ни что не способно погубить, Эд. Ваше время ушло. Так что заткнись и выполняй свои условия сделки. Пэттинсон видел ненависть и презрение в небесно-голубых глазах старого друга, но это не трогало и не пугало его. Они слишком давно и слишком хорошо знали друг друга и оба кристально ясно сознавали свою взаимную зависимость. Когда Пэттинсон широко улыбнулся, отпил из стакана и остановил светлый умный взгляд на глазах заокеанского друга, Николай приготовился к последнему унижению, призванному освежить его память на предмет своего места. – И как молодая женушка, медовый месяц в разгаре? Скривившись, Николай разорвал связь и стремительно покинул кабинет. Услышав за спиной тихий голос Ларисы Сергеевны, он замер. – Я не разрешала тебе занимать кабинет Юры, тем более запираться в нем. Она стояла у окна, глядя на улицу. У ног сидел робот-лабрадор. Подавив ярость, еще кривящую черты лица и сводящую челюсти, Николай подошел к женщине. – Мне нужно где-то работать, Лара. Я не хочу надолго оставлять тебя. – И тебе не интересно, что я думаю по этому поводу? – Я достоверно это знаю и... уважаю твое мнение и твои желания. – Но потакаешь своим. – Как любой нормальный, разумный человек. – Не отягченный моралью, благородством, принципами. – Лара, мы это все уже много раз проходили. Ты же знаешь, я не буду с тобой ругаться. – Я хочу, чтобы ты уважал человека, в доме которого своевольно решил поселиться. – Я всегда уважал Юрку, Лара. Ты это прекрасно знаешь. Женщина промолчала, но по сжавшимся губам, некрасиво состарившим ее профиль, Николай понял, что ошибся и рассмеялся: – Ты о себе, Ларочка? Прости, дорогая, тебя я тоже всегда уважал. Какую комнату я могу занимать для конфиденциальных разговоров? – Коля... тебе обязательно жить здесь? – Лариса Сергеевна развернулась к мужу, и он прочел в ее глазах нечто новое и доселе незнакомое: мольбу. – Да, Лара. Иначе я не вписал бы это в наш брачный договор. – Ты хочешь напоследок помучить меня? Отомстить за все те годы? Николай понимающе улыбнулся и покачал головой: – Что ты, Лара, я хочу напоследок насладиться тобой. Наверстать...все те годы. – Ты всегда был подонком. – Я никогда и не ждал от тебя большей благодарности, – снова улыбнулся Николай и, потрепав робота за ухо, направился прочь. Когда он скрылся, Лариса Сергеевна устало опустила голову и заметила, что индикатор в глазу преданно поднятой морды лабрадора извещает о включившемся, наконец, глушении.

В Минато, специальном районе Токио, утренняя суета выбила из колеи пожилого ученого, и он не сообразил воспользоваться такси. Профессор опаздывал на десять минут и ужасно злился на себя и на многолюдный город и на жару и на одинаковые лица вокруг, почему-то либо радостные, либо умиротворенные. Его удивляли, если не сказать пугали эти лица: не привычно напряженные, перманентно усталые, озлобленные или совсем спрятанные вглубь себя или очков, фильтрующих и дополняющих картинку мира, – совсем наоборот! – живые, готовые к спонтанной коммуникации и улыбке. Когда Высоцкий все же выбрался из метро и устремился, ведомый навигатором, в направлении здания офиса Toshiba Robotics, на ум пришла досадная оплошность: он так и не написал письмо Александру. Подойдя к высотному зданию, он остановился на минуту и промокнул вспотевший под шляпой лоб. В прошлый свой визит сюда он с опаской поднял взгляд, поминая свою лаборантку, по утрам декларировшую статистику “что у нас упало сегодня”. Она любила шутить: если нигде не упал самолет, значит, где-то обрушилась высотка. И порывшись в новостях, девушка обязательно находила подтверждение лично выведенному правилу. Федор Иванович не очень любил высотки. – Профессор, здравствуйте! Эта же женщина встречала Федора Ивановича и в прошлый раз, но тогда она была одета в современный деловой костюм, а сегодня словно сошла со страницы истории. Японка была в традиционном наряде кремового цвета с выбитыми на ткани корявыми цветущими ветками. Неизменная улыбка на лице и легкий почтительный поклон напомнили старику о тянущей боли в пояснице. – Пройдемте со мной, профессор, – позвала тем временем сотрудница офиса. Федор Иванович не знал ни имени, ни должности этой женщины, но в свой прошлый визит она так же встречала и провожала его. Не исключено, что она была просто переводчицей. Следуя за маленькой японочкой, переставляющей ноги так, что даже бедра не двигались, Федор Иванович думал о том, что забыл. – Присаживайтесь, договоры должны были поступить. Федор Иванович надел очки и воскликнул: – Но здесь же все на иероглифах! – Подстрочный перевод будет корректный. – Хорошо, вы правы, – согласился ученый. – Стакан воды? – Да, будьте добры. Женщина вышла, а профессор принялся читать договор. Строчки плясали перед глазами. Даже русские буквы казались иероглифами. Федор Иванович не понимал смысла читаемого. Когда сотрудница вернулась со стаканом воды и в очередной раз поклонилась, он раздраженно сдернул очки: – Пожалуйста, перестаньте кланяться, а то эти цветочки переливаются и режут глаз. – Конечно, профессор, – поклонилась женщина. На самом деле Федор Иванович не помнил подобного поведения в свой прошлый визит. Казалось, женщина одела на себя традиции вместе с кимоно. – Почему вы так одеты? – Корпоративный порядок позволяет раз в месяц использовать традиционный костюм. – Вот как... слушайте, тут есть обещание, что мой разум не будет использоваться в роботах? – Что вы имеете в виду, профессор? – Вы не засунете мой мозг в какую-нибудь... собаку? – Что вы, профессор! Это исключено совершенно, абсолютно и категорично! – Сядьте, милочка. Ученый снова надел очки и сделал вид, что читает. Спустя минуту он пробормотал: – Я забыл сделать очень важное дело. – Если вы не готовы подписать договор сегодня, можете подъехать в любое другое удобное для вас время. – Нет, нет! – Тогда, могу я чем-то услужить? – Нет, я просто забыл написать письмо сыну. – У вас нет сына, профессор, – уверенно заметила японка. – Что такое письмо? – Записка... длинная записка... – Зачем вам писать записку? Позвоните или отправьте сообщение. – Вы не понимаете. – Простите, профессор, – легко согласилась женщина. – Вам что-нибудь нужно для написать письмо? – Только время, немного времени. Когда женщина вышла, Профессор вызвал проекцию клавиатуры и начал неторопливо набирать текст. Через несколько минут из-под светящихся голубоватым светом стекол иночей по заметно одрябшим загорелым щекам потекли сверкающие неоном слезы. Наверно, если бы профессор решил надиктовать сообщение голосом, оно имело бы слишком много пауз... “Саша, вероятно, это последнее письмо, которое ты получаешь от профессора и, я надеюсь, друга – Федора Ивановича Высоцкого. Господин Гото утверждает, что у меня сохранятся способности к коммуникации, но не будет ни потребности в них, ни желания применять. И я согласен с ним...”