По Северо-Западу России. Том I. По северу России - Константин Константинович Случевский

По мере удаления от Кильдина потянулся вблизи Мурман нескончаемой, однообразной стеной. Конечно, это однообразие только кажущееся, потому что всякая беспредельность непременно однообразна. Название Мурман, без сомнения, не русское, но какое? Если придерживаться лопарских слов, то будет так: мюр — море, манн — луна, минн — наше, следовательно — Лунное, или Наше море; если придерживаться норвежских, то выйдет немножко иначе: мур — мать, манн — человек, то есть мать — кормилица человека, в чем норвежцы вполне справедливы, выражая этим заслуги океана относительно своей страны и вспоминая гостеприимство всех русских водяных урочищ, не только отдаленных от берега, но даже и в узенькой черте каботажного плавания. Норвежцы, поселяющиеся на нашем берегу, пользуются многими льготами; в виду постоянной любезности нашей и хлебосольства, может быть, следовало бы подумать о том, нельзя ли прибавить им еще чего-нибудь?

Роскошен и тепел, проходил день пред Ивановым днем, и на судне только и было работы, что людям, занятым у машины. Всегда перемазанные сажей, они составляют совсем особую статью в рядах остального, очень часто моющегося, из любви к воде, персонала. «Духи долой!» кричит иногда вахтенный, когда несколько человек выпачканных машинных выползут на палубу, чтобы дохнуть свежего воздуха, выползут как раз посредине судна, в самом узком и бойком месте, и мешают проходу. Черные духи по команде мгновенно исчезают, впрочем на время, а потом выползут потихоньку опять. Вообще надо заметить, что своеобразный словарь всяких морских кличек, прибауток, выражений очень характерен; он весьма часто любит смешивать, как бы уродовать настоящий смысл слов; например: «живо копайся!» (как это можно делать что-либо «быстро-медленно», думаете вы) или: «вались наверх!» (собственно говоря, валиться можно только книзу). Если вы услышите распоряжение: «заложить на одну, на две закуски», то вам и в голову не придет догадаться, что дело касается поднятия люка на ту или другую высоту. Очень жаль, что в короткое пребывание на судне не удалось ознакомиться более подробно с этим своеобразным словарем.

Приближалась ночь, а, между тем, этого не было заметно вовсе. Светлыми казались очертания Мурмана, светло и синее море, и солнце, не задергиваемое ни единым облачком, катилось по небу вполне лучезарным. За снятием коек следовала молитва, и на судне стало сравнительно тише. Тогда одно из своеобразнейших зрелищ морской жизни нашего Севера не замедлило выясниться во всей своей кажущейся невероятности. Много толковали и печатали о том, будто разная, более мелкая рыба ходит иногда по Северному морю такими юрами или косяками, что образуются, будто бы, целые островки, что островки эти обладают способностью самовольного передвижения, и что морская птица, отличающаяся большим прожорством, не должна летать над водой, выжидая минуты для того, чтобы клюнуть ту или другую жертву свою, а попросту садится на эти острова, ходит по ним и поклевывает. Этого счастливого воплощения птичьей страны, с кисельными берегами и молочными реками, на этот раз, правда, видеть не удалось, но нечто подобное совершилось на самом деле. По обеим сторонам судна, в недалеком от него расстоянии и нисколько его не пугаясь, показывались целые островки чаек; этих белых островков плавало несколько, и количество чаек, из которых они состояли, было неисчислимо велико. Местные жители передавали, что это явление довольно обыкновенное, что, несомненно, тут проходит в настоящую минуту какой-нибудь вид рыбешки, что она идет по самой поверхности почти плотной сбившейся массой, и чайкам раздолье наслаждаться вволю, во всю свою прожорливость. Таких юров или косяков рыбы нашим поморским неводам не осилить, а если бы и осилили, то остается, вследствие недостатка и дороговизны соли, сделать то, что сделано было в 1881 году в Кандалакшской губе с сельдью: миллионы вкусных рыб преданы были гниению и долгое время заражали воздух местного побережья.

Киты подле Св. Носа.

Ночь на Иванов день наступила ясная, безоблачная, при полнейшем штиле на воде и в воздухе. «Море слосело», — говорят поморы. Яркое солнце катилось на небе как ни в чем не бывало и бросало по палубе хотя и длинные, но все-таки резкие тени. В эту ночь, как известно, совершаются на матерой земле чудеса, ищут чудодейного папоротника и разрыв-травы; само полуночное солнце было чудом для людей к нему непривычных; как было не верить в возможность увидеть одну из величественнейших картин Северного моря, картину боя китов с касатками! По мере приближения парохода к Святому Носу, киты начали показываться снова и в количестве гораздо более значительном, чем прежде. Хотя никто не возьмет на себя смелости сказать, что плавающих китов, мелькающих одновременно с разных сторон, счесть можно, но приблизительная верность допускается: одновременно видно было до тридцати китов. При безусловно спокойном и облитом сильным боковым солнечным светом море, прогулки китов были виднее, чем при первом проходе судна этими же местами в туман и дождь, в надвигавшийся шторм. Темные массы их выделялись резче; фонтаны казались, благодаря заметному падению их брызг в тихую погоду, гораздо продолжительнее, выше, гуще, и так как китов гуляло несравненно больше, то картина представлялась действительно очень красивою.

Что если бы, так думалось, как одно из чудес Ивановой ночи, да это стадо китов напали касатки! Касатка или касатик — Orca gladiator, Balaena rostrata, это злейший враг кита, хотя и свойственник его по зоологическим и биологическим данным; вражда этих свойственников водного царства такова же, как вражда между собакой и волком. Касатки-гладиаторы, уничтожающие не одну сотню китов в течение года, быстры, юрки и смелы до невозможности.

Полуночное солнце.

Если несколько касаток — говорит г. Кушелев — увяжутся за китом, то спасения для него нет никакого; как бы ни отбивался он своим могучим хвостом, каждая хватка ловкой и гибкой касатки, — её, как сталь, крепкой и острой, челюстью наносит киту зияющую рану, и кровь льется потоком. Сопение, оглушительный плеск и частые удары обезумевшего кита отчетливо раздаются над океаном, и бой исполинов слышен за несколько верст, нарушая общую тишину редких штилей полярных шпрот. Если касатки одолеют, они объедают весь жир кита, но не трогают мяса. Победа касаток несомненна, за исключением разве только случая, когда ошалевший от боли и страха кит, если бой происходит вблизи земли, выбросится на берег. Г. Михайлову удалось видеть, вероятно, подобного несчастного кита в Керети, на Белом море. Выброшенный на берег кит — собственность ближайших селений, и Керетское общество заработало тогда в одну неделю большие