Век революции. Европа 1789 — 1848 - Эрик Хобсбаум

а все люди с образованием и чувством справедливости должны немедленно принять ее, что первоначально они ограничивали свои усилия по реализации социализма простой пропагандой, адресованной в первую очередь зависимым классам — рабочим, хотя, без сомнения, это приносило им пользу, так как они, к несчастью, были неграмотные и отсталые, а также на строительство лоцманов социализма — коммунистических колоний и кооперативных предприятий, большей частью находившихся на открытых пространствах Америки, где традиции исторической отсталости не стояли на пути передовых людей. «Новая Гармония» Оуэна была основана в Индиане; в США насчитывалось около 34 завезенных туда или основанных там — «фаланстеров» Фурье и бесчисленных колоний, возникших при содействии христианских коммунистов, — Кобетта и др. Сен-симонисты менее придерживались практики коммун, но никогда не переставали искать просвещенных самодержцев, готовых принять и осуществить их предложения и планы, и нашли такого в лице невероятного Мехмета-Али, правителя Египта.

Элемент исторической эволюции присутствовал в этом случае классического рационализма при строительстве лучшего общества, поскольку идеология прогресса подразумевает, что эволюция может развиваться, минуя некоторые ступени исторического развития. А Карл Маркс (1818–1883) перенес центр тяжести этого аргумента на социализм, с его рациональности или желательности на его историческую неизбежность; таким образом, социализм получил свое наиболее грозное интеллектуальное оружие, от которого до сих пор пытаются защититься спорящие с этим учением. Маркс вывел эту линию аргументации из сочетания франко-британских и германских идеологических традиций (английской политической экономии, французского социализма и германской философии). По Марксу, человеческое общество неизбежно должно было разрушить примитивный коммунизм, разделив общество на классы, неизбежно развиваясь через последующие классовые общества; каждое, невзирая на свою несправедливость, в то же время являлось и прогрессивным; каждое содержит в себе внутренние противоречия, которые на определенном этапе развития становятся препятствием для дальнейшего прогресса и генерирует силы для их преодоления. Капитализм явился последним из таких обществ, и Маркс с тех пор, атакуя его, использовал все свое потрясающее мир красноречие, чтобы возвещать о его исторических достижениях. Но капитализм может быть показан при помощи политической экономии, как обладающий внутренними противоречиями, которые неизбежно делают его на определенном этапе преградой для дальнейшего прогресса и ввергнут его в кризис, из которого он не сможет выйти. Капитализм, более того, неизбежно создавал своего собственного могильщика — пролетариат, численность которого и недовольство которого должны расти, в то время как экономическая власть все больше и больше концентрируется, так что станет уязвима для переворота. Пролетарская революция, таким образом, неизбежно должна опрокинуть эту власть. Но также говорится о том, что социальная система, которая соответствует интересам рабочего класса, является социализмом или коммунизмом. Как капитализм превалировал не просто потому, что был более рационален, чем феодализм, так же и социализм победит из-за неизбежности победы рабочих. Глупо было бы считать, что он был вечным идеалом, который люди могли бы реализовать, будь они более образованны во времена Людовика XIV. Социализм был дитя капиталистического общества. Оно даже не было еще сформировано должным образом, прежде чем перемены в обществе создали для этого условия. Но раз условия были созданы, победа была неизбежна, «поскольку человечество всегда ставит перед собой такие задачи, какие может решить»{220}.

III

По сравнению с этими относительно связными идеологиями прогресса те, что сопротивлялись ему, едва ли заслуживают названия идеологий. Это были позиции, скорее нуждавшиеся в общем интеллектуальном методе и полагавшиеся на силу своего внутреннего отношения к слабостям буржуазного общества и непоколебимую уверенность в том, что слабостей было больше, чем можно иметь либерализму в жизни.

Главной темой их критики был этот либерализм, разрушивший социальный порядок, или сообщество, которое до этих пор человек считал необходимым для жизни, и поместивший на его место невыносимую анархию борьбы всех против всех (каждый человек за себя и дьявол выберет самого слабого) и бесчеловечность рынка. По этому вопросу консерваторы и революционные антипрогрессисты, или представители богачей и бедноты, соглашались даже с социализмом; конвергенция, которая была очень характерна в среде романтиков и создавала такое странное резюме, как демократия тори или федеральный социализм. Консерваторы были склонны отождествлять идеальный социальный порядок, или настолько близкий к идеальному, насколько он был осуществим, поскольку социальные амбиции предпочитающих комфорт всегда более скромны, чем у бедняков, с любым режимом, которому угрожала двойственная революция, или с некотором особым типом государства в прошлом — средневековым феодализмом. Они также подчеркивали элемент порядка в обществе, поскольку это он охранял тех, кто находился на высших ступенях социальной иерархии, от тех, кто внизу. Революционеры, как мы видели, думали скорее о некоторых отдаленных золотых временах в прошлом, когда дела у людей шли хорошо, поскольку никакое существующее общество никогда не устраивало бедных. Они также подчеркивали взаимопомощь и общие чувства того времени больше, чем его «порядок».

Тем не менее и те и другие соглашались, что старый режим должен был быть лучше или был лучше нового. При том режиме Бог сделал их высокопоставленными или скромными и установил их сословие, которое благоволило консерваторам, но он также возложил и обязанности (как бы легко или плохо они ни исполнялись) на тех, кто находился наверху. Люди были не равны, но они не были предметами потребления, годными для продажи на рынке. Кроме всего прочего, они жили вместе в плотной структуре социальных и личностных отношений, построенных на основании обычаев, общественных институтов и обязательств. Без сомнения, секретарь Меттерниха Гентц и британский радикальный демагог и журналист Уильям Коббет (1762–1835) имели совсем разные идеи в голове, но оба одинаково нападали на Реформацию, которая вводила принципы буржуазного общества. И даже Фридрих Энгельс, самый стойкий приверженец прогресса, нарисовал довольно идиллическую картину старого общества XVIII в., которое сокрушила промышленная революция.

Не имея основательной теории эволюции, консервативные мыслители затруднялись определить, в чем состояла «причина зла». В первую очередь был виноват разум или более конкретно — рационализм XVIII в., который глупо и нечестиво пытался вмешаться в дела, слишком сложные для человеческого понимания и организации: общество нельзя планировать так же как машины. Берк писал: «Лучше было бы забыть все — энциклопедию и все, что создано экономистами, и вернуться к тем старым правилам и принципам, благодаря которым до сих пор правители становились великими, а нации счастливыми»{221} Инстинкт традиции, религиозная вера, человеческая натура, правда как понятие, противоположное фальши, были выстроены в порядке, зависящем от интеллектуальных склонностей мыслителя, в противовес систематическому рационализму. Но всех в конце концов рассудила история.

Ибо если у консервативных мыслителей отсутствовало чувство исторического прогресса, то у них было обостренное чувство различия между обществами,