Руины предателя - Эрин Бити

еще оставались пепельные пятна ткани. Она потянулась к одному из них правой рукой, собираясь содрать его, но Кассек схватил ее, чтобы помешать этому.

— Я просто хочу снять его, там не больно, — сказала она ему. Эти места были островками спокойствия в море агонии, которым была левая сторона ее тела.

Потом она увидела свою левую руку, и ее затуманенного болью зрения было достаточно, чтобы разглядеть те же пятна, которые на самом деле были не черной тканью, а обугленной кожей.

Она не чувствовала боли, потому что там больше нечего было чувствовать.

Сальвия опустила взгляд на ногу, где кожа пузырилась и покрывалась волдырями, и новые волны боли захлестнули ее. Затем она бросилась в океан боли и позволила глубинам поглотить ее в своей черноте.

ГЛАВА 109

После оползня все замерли, потрясенные взрывом пламени, света и жара. Но у Алекса была только одна мысль: Сальвия.

Он не считал людей, которых убил или покалечил, чтобы добраться до нее. Большинство из них бежали, а не сражались, но он не делал различий, прорубая себе путь через них. Они были препятствиями, не более того.

Кассек был уже там, склонившись над Сальвией возле огненной реки, вытекающей из огромного кургана грязи и стекла. Алекс опустился рядом с ней на колени и стал рассматривать все вокруг. Касс уже снял с нее пострадавшую одежду, хотя Алекс подозревал, что большая ее часть сгорела. Ее левая рука и нога лежали обнаженными, красными и покрытыми тошнотворными черными пятнами. Он ощупал ее шею, молясь о пульсе, и нашел его, неглубокий и учащенный. Жива, но без сознания, что было лучше для нее.

Пламя извергалось с вершины кучи земли. Казалось, плавятся сами камни, хотя по волнам жара это было трудно определить. Расплавленные потоки медленно продвигались вперед, выплескиваясь из трещин между камнями у основания. Ему нужно было перенести ее, но как ее поднять? Если он положит ее на левую руку, то будет жаться к ее ранам, но так он сможет лучше их укрыть. С другой стороны ему все равно пришлось бы держать ее, возможно, оказывая давление в местах, которые могли бы повредить ей еще больше.

— Мне нужно одеяло, — крикнул он Кассеку. Его друг поднялся на ноги и побежал. Алекс положил руку на плечи Сальвии и притянул ее к себе, прижавшись ртом к ее уху.

— Я здесь, Сальвия, — прошептал он. Ее спина выгнулась, а ресницы затрепетали. — Оставайся со мной. Я вытащу тебя отсюда. — Он прижался губами к ее измазанному сажей лбу.

Всевышний Дух, это было совсем как с Чарли…

Звук вынимаемого из ножен меча заставил его поднять глаза. Кассек стоял между ними и кимисарским бойцом, одетым в деморанскую одежду. Вихрящиеся татуировки украшали его открытые предплечья. Мужчина поднял руки ладонями наружу, затем медленно потянулся вверх, чтобы откинуть капюшон плаща. Он был не намного старше самого Алекса, но выглядел гораздо более изможденным. Его карие глаза смотрели мимо Кассека на Алекса, державшего на руках Сальвию, и в них читалось узнавание, хотя Алекс не мог припомнить, чтобы видел этого человека раньше.

— Назад! — Крикнул Кассек сквозь рев огня и дыма. У них было не больше минуты, чтобы вытащить Сальвию отсюда.

Мужчина покачал головой и протянул руки, чтобы расстегнуть застежку на шее. Медленно и целенаправленно он стянул с себя плащ и протянул его.

— Возьми, — сказал он на деморанском. — Унеси ее.

Кимисарец был вооружен ножами на поясе, поэтому Кассек потянулся за плащом, не опуская меча. Как только он оказался у Кассека, мужчина отступил, снова подняв руки вверх, пока не скрылся в дыму.

Алекс даже не подумал о том, что это может быть уловкой, но Кассек так и не отвернулся от того места, где исчез человек, пока нес плащ к ним. После минутного колебания он воткнул меч в землю и расстелил грубую ткань рядом с Сальвией.

Алекс схватил край, подтянул его под ее туловище и перевернул ее на него, чтобы она лежала на неповрежденной стороне. Затем они сложили конец вокруг нее, сделав гамак. Алекс схватил свой меч, встал, и они вместе подняли ее.

— Сюда! — Крикнул он, подтягивая свой конец. Кассек последовал за ним в дым.

ГЛАВА 110

Она лежала под углом, так что ее вес приходился на правый бок и спину. Левый бок был слишком болезненным для восприятия. Он и пульсировал, и колол тысячью кинжалов. Но все же это было лучше, чем в первый раз, когда она очнулась, когда они вычищали песок и грязь из ран. Ее челюсть все еще болела от прикосновения к кожаному ремню, который ей засунули в рот. Сначала она кричала и билась, пока не поняла, что Алекс прижимает ее к себе, как только может. Он шептал ей на ухо, пытаясь успокоить, но его собственные захлебывающиеся рыдания было невозможно скрыть. Сосредоточившись на его голосе, она сумела затихнуть и тоже перестала биться, кроме судорог и подергиваний, которые не могла контролировать, а слезы с лица Алекса падали и смешивались с ее.

Теперь на ее тело легла влажная ткань, чтобы не дать ранам сильно высохнуть. Большая часть внешней стороны ноги, бедро и средняя часть руки были обожжены до огромных, болезненных волдырей, которые натыкались друг на друга и лопались, а затем сходили, оставляя после себя сырость. На бедре и икре, а также на верхней части плеча сгорело до обугливания одно место. Рука же, защищенная толстой перчаткой, была лишь сравнительно сильно обожжена. На ожоги она посмотрела только один раз. Этого было более чем достаточно.

Алекс заботился о ней, был нежен, когда ей это было нужно, но и жесток, когда она сопротивлялась. Каждые несколько часов он смазывал ее ожоги маслянистым бальзамом, извиняясь за то, что причиняет ей боль, но ремень ей больше не требовался. Дважды в день он заставлял ее растягивать и двигать руками и ногами в разных направлениях, говоря, что это необходимо для поддержания мышц, сухожилий и кожи в тонусе. Во время этих упражнений она обрушивала на него потоки нецензурной брани, но он лишь улыбался и говорил, что ей нужно быть более изобретательной. Каждый час он заставлял ее пить воду и бульон, в который, как она была уверена, добавляли успокоительные средства.

Клэр тоже часто бывала рядом, гладила ее по волосам, пока Алекс каждый день смывал омертвевшую кожу. Лицо подруги было осунувшимся и бледным, а ее глаза с красными ободками никогда