В западне - Стивен Кунтс

– Уже должны подписать ордер на обыск в доме Мак-Нэлли. Хотел бы я найти там эти гранатометы.

Хупер посмотрел на Фрэдди.

– Кстати, я не разрешил сообщать прессе об убийстве Мак-Нэлли. Подождем с этим, посмотрим, что получится.

– А что может произойти? Братишки Мак-Нэлли уничтожили хозяйство Тила. Теперь они мертвы. Конец фильма.

Хупер хмыкнул и вышел. Фрэдди дождался, пока он не скрылся за дверью, а затем направился к телефону-автомату. В полицейском управлении очень обрадуются, услышав о том, что им предстоит выделить несколько офицеров на круглосуточное дежурство.

Свет. Он видел свет, но взгляд не фокусировался. Вот уже и сил нет держать глаза открытыми. Он снова закрыл их и провалился в темноту.

Ему снился хороший сон, и он поспешил вернуться в него обратно. Стоял июль, время, когда небо синее и жара, а дни тянутся как патока. Он сидел на веранде в доме своей бабушки и слушал, как скрипят качели, покачиваясь взад-вперед, туда-сюда.

На протяжении всего лета ему было нечего делать и он бездельничал; максимум, на что он оказался способен, – сидеть на качелях и слушать, как скрипит цепь, когда скользит по железным крючьям, вбитым в потолок веранды.

Бабушка, перебирая бобы на ступеньках крыльца, задремала. Ему очень важно было дотронуться до нее. Невероятно, но из всех событий его жизни самым важным, врезавшимся в память, оказался один из летних дней его юности, когда он качался на качелях и смотрел на бабушку. Вот почему он снова стремился попасть на веранду, туда, где качели, где сухо потрескивали бобы и...

Однако снова возник свет. Рядом кто-то двигался.

– Харрисон, ты слышишь меня?

Он попробовал заговорить, но в горле пересохло и возникло ощущение, будто по нему провели наждаком. Он облизнул губы и едва заметно кивнул.

– Да, – прошептал он.

– Это я, Фрэдди. Как ты там?

– Где я?

– В госпитале. У тебя пуля в спине. Ты потерял много крови. Тебе сделали операцию, достали пулю и заткнули все дырки, откуда текло.

Он снова кивнул, что удалось ему с трудом. Двигаться было тяжело.

– Харрисон, ты можешь мне рассказать, что случилось?

Он задумался, стараясь припомнить. Тяжело. Склад, он ехал по городу, все перепуталось. Спустя некоторое время мысли начали приходить в порядок.

– Они пришли за мной, – сказал он.

– Ансельмо?

– И еще один. Белый парень. Пи... Пиош.

Верно. Теперь он вспомнил. Лестница, Толстяк Тони падает в темноту, кричит Фримэн Мак-Нэлли, разлетается на куски телевизор... Нет. Что-то перемешалось. Что-то...

Этот крик. Он звучал в ушах, оглушительно громко, крик человека в предсмертной агонии. А Харрисону это доставляло удовольствие. Он лежал неподвижно, с закрытыми глазами и вспоминал, смакуя этот крик.

– Что еще ты мне можешь сказать?

Почему Фрэдди так настаивает? – Он кричал, – произнес Харрисон.

– Кто?

На самом деле, кто? – Фримэн.

– Почему ты его убил?

– Почему? Да... идиот ты... Потому. Потому.

– Минут через пять сюда придет Хупер, чтобы расспросить тебя, Харрисон. Ты убил восьмерых парней. Дело действительно дрянь. Очень плохо. Мне кажется, что тебе стоит тщательно обдумать все, что ты собираешься ему сказать. Ты понял меня?

Харрисон еще раз перебрал в уме все события ночи. Чувствовал он себя скверно и его снова тянуло в сон.

– Девятерых парней.

– Девятерых?

– Думаю, да, все перепуталось.

И он опять провалился в забытье, назад, на веранду и качели, к жарким солнечным дням, сквозь дремоту услышав, как Фрэдди сказал:

– Ты уже спишь. Поговорим позже.

– Да, – ответил он и озабоченно подумал, почему у бабушки седые волосы. Она такая маленькая, сухощавая, а волосы белые как снег. Так было всегда, сколько он ее помнил.

К вам сенатор Хирам Дьюкен, мистер Хупер.

Секретарша подняла глаза к потолку и отступила в сторону, освобождая сенатору Дьюкену путь. Это был толстый, не жирный и не пухлый, а именно толстый мужчина в возрасте между шестьюдесятью и семьюдесятью годами. Его двойной подбородок покачивался в такт ходьбе. На мясистом лице сверкали два глаза, жестким взглядом буравя Хупера. Хуперу еще не приходилось с такими встречаться.

Сенатор уронил свое тело в кресло и дождался, пока за ним закроется дверь.

– Я только что разговаривал с директором, – произнес он.

– Да, сэр. Он звонил мне.

– Я хочу заявить о происшествии. Я хочу, чтобы это было надлежащим образом оформлено и начато расследование. Я хочу, чтобы все было подробно запротоколировано, с датами и подписями, а копии я оставлю себе.

Хупер уклончиво хмыкнул. Если уж речь идет об официальном докладе, то это прерогатива директора, а не Хупера.

Только Дьюкен снова открыл рот, как зазвонил телефон.

– Извините, сенатор. – Хупер поднял трубку. – Да.

– Это Фрэдди. Харрисон проснулся.

– Передай ему, что я приеду сразу же, как только смогу.

После того как Хупер положил трубку, Дьюкен сказал:

– Попросите секретаршу, пусть она возьмет все звонки на себя.

– Я не могу позволить себе такую роскошь, сенатор. Рассказывайте, что произошло.

И Дьюкен рассказал. Он поведал ему все подробности и детали с того самого момента, как познакомился с Т. Джефферсоном Броуди несколько лет назад, и до вчерашнего с ним разговора в гараже здания Сената. Хупер записывал, чтобы кое-что уточнить, задавал вопросы. На все ушло минут пятнадцать.

В конце концов Дьюкен заявил:

– Это все. – Тогда Хупер откинулся на спинку кресла и просмотрел свои записи.

– Я настаиваю, чтобы этого сводника Броуди арестовали, – сказал сенатор Дьюкен. – Я принимаю его вызов.

Хупер положил блокнот на стол.

– За что я его должен арестовать?

– За попытку дачи взятки, за вымогательство, я не знаю.

– Я тоже не знаю. Предполагаю, что все пожертвования в Комитет по внутренней политике делались в соответствии с законом, а вы мне не сообщили ничего, что могло бы свидетельствовать о нарушениях. Нет ничего противозаконного в том, что человек делает пожертвования на политические цели. Ведь к вам по двадцать раз в день обращаются разные люди с требованием занять ту или иную позицию.

– Броуди не просил. Он угрожал мне. Я уверен, что вы способны почувствовать разницу между просьбой и угрозой.

– Угрожал вам – чем? Вы сказали, что он обещал вам сделать это достоянием гласности, если вы не выполните его требования. Я не думаю, что это можно рассматривать как угрозу.

Лицо Дьюкена приобрело кирпичный оттенок.

– Послушайте, вы, защитник законности! Не рассказывайте мне, что ничего нельзя поделать! Я не намерен выслушивать все это!

Выражение лица Хупера не изменилось.

– Сенатор, вас поимел профи. А теперь послушайте внимательно, что я вам скажу. По вашим собственным словам, этот человек не сделал ничего противозаконного. Разговор состоялся без свидетелей, и поверьте, он будет отрицать все, что могло бы хоть как-то бросить на него тень.

Дьюкен с трудом сдерживался. Его кадык ходил ходуном, а сам он сидел неподвижно, уставившись в разделявший их стол.

– Однако вот что мы можем сделать. Мы можем проверить счета и посмотреть, все ли установленные правила он соблюдал, передавая пожертвования в Комитет по внутренней политике. На это потребуется время, но, вполне возможно, что-либо всплывет. Броуди умен, но закон в этой сфере сродни минному полю.

– Этот шантажист так просто от меня не отделается, – тихо произнес Дьюкен.

– Второе, что можно предпринять, – это поставить ваш телефон на прослушивание и устроить еще один разговор с Броуди. Возможно, он проговорится, чем и скомпрометирует себя.

– И меня!

– Возможно. Вам придется пойти на этот риск.

– Мне это не нравится.

– С кем он еще встречался по этому поводу? Сколько членов Конгресса подверглись его давлению?

– Я не знаю. Насколько я помню, кто-то говорил, что он давал деньги Бобу Черри и еще троим или четверым.

– Все будет отражено в их финансовых декларациях, так? Посмотрим, обнаружим ли мы их имена.

– А что это нам даст?

– Буду откровенным, сенатор. Кое-кому, возможно, не понравится такой поворот дела. Фримэн Мак-Нэлли мертв. Убит прошлой ночью.

Дьюкен потерял дар речи.

– Кто это сделал?

– Мы занимаемся расследованием. Это конфиденциальная информация. Мы не сообщали о смерти Мак-Нэлли и хотим на время попридержать эту новость.

Лицо Дьюкена приобрело мертвенно-бледный оттенок. Только что он сам без всякой задней мысли дал ФБР мотив для убийства человека, которого недавно лишили жизни.

Лицо Хупера ничего не выражало. Он прекрасно понимал, о чем в данный момент думает Дьюкен, однако это его нисколько не беспокоило.

– Хорошо то, – добавил агент, насмотревшись, как Дьюкен извивается, словно уж на сковородке, – что Фримэн сделал свой последний политический вклад. По истечении определенного времени – вероятно, довольно скоро – Т. Джефферсон Броуди узнает о несчастье, постигшем мистера Мак-Нэлли. Конечно, у него останется компромат на вас, но я сомневаюсь, что он настолько глуп, чтобы воспользоваться им. Он производит впечатление очень осторожного человека.