Минус всей моей жизни - Наталия Александровна Матвеева

строго выдал Сергей, прервав отца в самой середине его бурлящей, как отходы по широкой, водосточной трубе, речи, и услышал в ответ ожидаемое:

– Не смей мне указывать, Сергей, когда и где мне говорить тебе, что делать! Ты мой сын, и я доверил тебе в руки свое детище, свою компанию, которую с нуля, из грязи поднимал вот этими самыми…

Дальше Сережа не слышал, к счастью, чем там орудовал его нежный папочка, вытаскивая из нечистот бедный «Черный полюс», потому что в тот момент, когда он выехал на главную улицу, телефон благополучно выскользнул из захвата плечом и нырнул куда-то Сереже под ноги, продолжая снизу вещать механическим, но безошибочно узнаваемым гневным голосом Виктора Петровича.

– Твою мать. – выругался Сергей и, быстро посмотрев на дорогу, поленившись притормозить у обочины как все добропорядочные автолюбители, и не увидев в ближайшем окружении ни одного человека или машины, а потому не останавливаясь, на ходу нырнул под панель своего авто в поисках верещавшего противным тоном мобильника.

Ну конечно, Сергей никак не мог предположить, что именно здесь, на этом самом месте, в кафе-мороженом «Крем-брюле» шел детский праздник, посвященный маленькой сестренке Жени Зябликовой Полине, и звезды на небосклоне сойдутся таким образом, что именно в тот миг, когда Сергей наклонится под руль в поисках телефона, на дорогу, откуда ни возьмись, выскочит беспечный Игорек с довольно большим, но таким единственным и уникальным в своем роде велосипедом подмышкой, украшенным довольной лошадиной мордой Джулии на руле…

В этот самый момент, в этот момент Сергей почувствовал резкий удар, будто его машина врезалась во что-то, и, больно ударившись затылком об руль, он быстро и встревоженно выпрямился, изо всех сил, не мешкая, даванув на тормоз.

«Ниссан» с визгом остановился, а Сергей, не веря своим глазам и чувствуя, как ужас быстро заполняет каждую клеточку его тела, увидел распростертого на грязной, подтаявшей дороге парня, лежащего в позе морской звезды, на которую случайно уселся кит, раскинувшего руки и не двигавшегося.

Охваченный паникой и страхом, Сережа выскочил из машины и подбежал к лежащему парню, которого он, судя по всему, только что сбил.

Парень лежал с открытым ртом и таращился выпученными, немигающими глазами в серое декабрьское небо, продолжая делать вид, будто он, кажется, умер.

Сергей присел около него на корточки и, схватив его за шиворот, легонько тряхнул, заглядывая ему в лицо:

– Парень, эй, парень! – тревожно позвал он его, молясь, чтобы тот оказался, все-таки, цел. – Ты… ты живой? Эй! Ты меня слышишь?? Парень!

Сергей еще раз, более нетерпеливо, тряхнул его, и наш бедный Игорек (а это, конечно, был именно он), вдруг моргнул и закрыл рот, тут же закашлявшись и попытавшись подняться, но резко застонав.

Сергей растревожился еще больше, помогая парню сесть и придерживая его руками за плечи на тот случай, если он вдруг опять упадет.

– Ты цел?? Эй, прости, я тебя не видел, откуда ты вообще на дороге взялся??? Чего по сторонам не смотришь?!? – возмутился тут же Минаев, начиная злиться на беспечного пешехода, а парень скинул капюшон с головы, обнажив темно-русую, длинноватую для представителя мужского пола, шевелюру, и, потирая ушибленную ногу и руку, гневно посмотрел на него через очки своими яркими, голубыми глазами, и тоже нервно закричал:

– А вы-то куда смотрели?!? Вы же чуть насмерть меня не задавили, кретин вы этакий!! Права-то купили, что ли?? Да пустите, я сам встану… – смахнул он руки Сергея с плеч, а Минаев вдруг нахмурился и внимательно уставился на него, вглядываясь в его лицо и, кажется, что-то припоминая… Этот возмущенный тон… Очки… Мешковатая, недорогая одежда…

– Постой-ка. – грозно приказал он Игорю, и тот, вдруг снова обиженно и обозленно посмотрев на него, резко притих, тоже всмотревшись в его лицо. – Кажется, я тебя уже где-то…

– Вы!!! – воскликнул он, резко побледнев и как-то заозиравшись, но недоумению Сергея ровно через полсекунды пришел конец, когда на них налетело встревоженное, рыжеволосое создание в огромной, мужской куртке и летних (ну, может, не летних, но точно не зимних) замшевых туфлях на высоченной шпильке и, рухнув около Игоря на колени, Женя (кто же еще?) громко и испуганно затрещала:

– Игорь, Игорь, Игореша, Господи, ты жив??? Ты цел?? Где болит? Ничего не сломано?!? Идти сможешь, Игоречек?!? Игорь, говори же, ну!!! – вцепилась она в плечи Игоря и, то обнимая его, все еще в каком-то то ли гневе, то ли испуге глядящего на Сергея, то отстраняя и разглядывая в приступе неконтролируемого ужаса, продолжая верещать обращения и к Богу, и к дьяволу в одних и тех же предложениях, после чего Женя вдруг гневно развернулась и, собираясь обрушиться ледяным дождем, на одном дыхании начала:

– У вас что, глаза на затылке?!? Вы куда…

Она осеклась. Узнала. Ее рот широко открылся, а глаза расширились, скользнув сначала по модным, дорогим черным кроссовкам, затем джинсам, затем черной футболке и, наконец, расстегнутой тонкой, синтепоновой куртке темно-синего цвета, которую Сергей предпочитал надевать для поездок в машине, и в завершении процесса сопоставления его сегодняшнего образа с образом того Сергея, которого она привыкла видеть на работе, ее странные, фиолетового оттенка глаза остановились на его серых, так и замерев в невероятном удивлении:

– Сергей… Викторович?!?… – с трудом, тихо выдохнула она, отчего-то взволновавшись…

А Сергей ее сразу узнал. Еще до того, как она со всей тревогой этого мира подлетела к своему другу, упав на колени, обтянутые лишь тонкими колготками, прямо в холодную, снежную грязь… Отчего-то он не мог отвести от нее взгляда, внимательно всматриваясь в ее рыжие кудряшки, тщательно запудренные веснушки, аккуратный носик и длинные, пушистые ресницы – это случилось с ним уже не в первый раз… Последние три недели Женя приходила на работу всего от силы раза четыре, но каждый раз, с тех самых пор, как она ударила его лопатой на парковке и фактически спасла собрание акционеров, которое чуть было не сорвалось по вине идиотки Вики и ее дурацкого плана выдворения его секретарши за пределы завода, каждый раз он вдруг стал ощущать что-то непонятное внутри себя, что его очень и очень злило.

И сейчас это чувство захватило его, когда Сережа внимательно смотрел в расширенные и точно, определенно взволнованные глаза Жени Зябликовой, той самой, которую он ненавидел за то, что пыталась унизить его, за то, что была рыжей, как старый медный таз, за то, что вечно возникала у него на пути, как сейчас, принося ему ворох проблем со своей ненавистной внешностью и настырным характером… И сейчас он вдруг