На берегах Дуная - Илья Маркин

— Да вы молодец, — не то одобрительно, не то насмешливо проговорил полковник.

— Ротой пулеметной командовал, два года шпоры и шашку носил, — пробормотал Аксенов, разбирая поводья.

Полковник вызвал командиров эскадронов, приказал своему заместителю вести полк, а сам вместе с начальником штаба и командирами эскадронов рванулся вперед.

Аксенов скакал рядом с полковником. Дорога была свободна от встречного транспорта. Командующий, чтоб не задерживать казачий корпус, приказал перекрыть ее и запретить движение.

— Вот это Каполнаш-Ниек, — въезжая в большое, разбросанное по равнине село, сказал Аксенов.

Ворончук придержал коня, прикрывая ладонью глаза от слепящего солнца и беспокойно вглядываясь в небо.

— Нас прикрывает истребительная авиация, — успокоил его Аксенов.

— Этого мало, — вздохнул полковник, — пока истребители поднимаются, «юнкерсы» всех коней перебьют.

На западе гудела канонада. Дымное марево вставала над горизонтом.

— У города Секешфехервар, — проговорил Аксенов. — Его обходят немцы, вот-вот прорвутся на эту дорогу.

Справа белела широкая гладь озера Веленце. Ворончук теперь посматривал на берега. Если это озеро непроходимо для войск, то оно надежно прикроет фланг кавалеристов, и они могут спокойно сосредоточить все свои силы на дорогах и холмах, где вот-вот появится противник.

— Лед очень тонкий, человека не выдерживает, — Аксенов указал рукой на озеро, — в середине вообще не замерзло, только у берегов. Дело надежное.

— Надежное, а беспокойства все равно не оберешься, — нахмурился Ворончук и, сбросив бурку, кинул ее ординарцу. В серой бекеше он был юношески строен. Ремень перетягивал туловище, оттеняя широкий размах плеч.

— Вот здесь командующий приказал оборудовать передний край обороны корпуса, — показал Аксенов на развалины станции, крайние дома села Кишвеленце, заснеженный взгорок и темневший вдали господский двор. — Участок обороны вашего полка — от озера до господского двора, включительно и село Каполнаш-Ниек. Главные усилия сосредоточить на шоссе.

Ворончук задумчиво всматривался в равнину. По берегу озера тянулись железная и шоссейная дороги, то сходясь, то удаляясь друг от друга. Разлапистые деревья и телеграфные столбы окаймляли дороги. Впереди виднелось село Гардонь. Там никого не было и оттуда мог появиться противник.

— Нитченко, — приказал Ворончук командиру эскадрона, — галопом вывести эскадрон в Гардонь. Вы обеспечиваете занятие обороны полком. Командиру пулеметного эскадрона — четыре пулемета в распоряжение Нитченко. Командиру батареи — два орудия подчинить Нитченко.

Ворончук обскакал весь свой участок, на ходу отдавая приказания командирам эскадронов, осмотрел населенные пункты, указал инженеру, где установить противотанковые мины, выбрал наблюдательный пункт на высоте у самого шоссе. Отсюда хорошо просматривалась вся местность перед участком обороны полка.

На галопе пронесся по шоссе эскадрон Нитченко и скрылся в селе Гардонь. Один за другим выбегали в свои районы обороны спешенные эскадроны. Связисты разматывали катушки проводов. По снегу ползали саперы, устанавливая противотанковые мины. Там, где вот-вот должен появиться противник, вырастала оборона. Часы и минуты сейчас решают успех. Задержится противник, казаки успеют закрепиться, влезут в землю, организуют систему огня, и тогда не так-то просто вражеским танкам и пехоте прорваться к Будапешту.

Казаки долбили промерзшую землю. Для усиления кубанцев командующий армией со всех участков своего фронта снимал танки, артиллерию, самоходные пушки. К вечеру казаки отрыли одиночные окопы. На первое время и этого было достаточно. Главное — укрыться от огня противника.

Ворончук ходил по эскадронам. По улыбкам и взглядам казаков Аксенов понял, что в полку любят своего командира.

— Нажмем, нажмем, казачки, — басил Ворончук, — придется всю ночь копать. Ячейки соединить в окопы, окопы в траншеи. Тогда никакие «тигры» и «фердинанды» не страшны.

Он на ходу давал указания, как лучше организовать оборону, расставлял пушки, танки и самоходные орудия, ругал тыловиков за нерасторопность и неумение во-время подвезти боеприпасы. К нему подбегали командиры эскадронов, взводов, батарей, докладывали, уточняли задачи и поспешно убегали к своим подразделениям. Все бурлило и кипело вокруг Ворончука. Плотный, широкоплечий, с искривленными ногами, он вразвалку шагал по снегу, широко размахивая руками.

В селе Гардонь послышалась учащенная стрельба. Ворончук побежал на свой НП.

— Что? — вскочив в только что отрытый окоп, спросил он начальника штаба.

— Шесть танков и четыре бронетранспортера подошли к Гардони, — ответил низенький белобрысый майор с пушистыми пшеничными усами, — Нитченко открыл огонь. Один танк подбит, остальные откатились назад.

— Разведка, — проговорил Ворончук, зябко кутаясь в бурку, — вот-вот главные силы подойдут.

— Едва ли осмелятся ночью, — возразил начальник штаба, — с утра ждать нужно.

— Поживем — увидим, — нехотя ответил полковник и властным голосом приказал: — Всех офицеров штаба — в эскадроны. Оставить только дежурного на КП. За ночь отрыть траншею полного профиля. Всех тыловиков на окопные работы, всех до одного.

— Здорово, кубанцы! — раздался позади незнакомый голос.

Ворончук повернулся, широко взмахнул руками и, постукивая ногой о стенку окопа, закричал:

— Крылов! А я и след твой потерял… Всех спрашивал… Не знают… Уволился, слышал… Секретарем райкома где-то…

Ворончук взял Крылова за плечи, отстранился от него и неотрывно смотрел в лицо.

— Постарел, здорово постарел. И волосы белые и морщинки. Только глаза, глаза настоящие.

— А ты вон какой детина вымахал. И не подумаешь.

— Садись, садись, — осматривался Ворончук по сторонам, — сидеть-то, правда, негде, но все равно садись.

Он на приступке окопа расстелил бурку, силой усадил на нее Крылова, а сам на корточках пристроился напротив.

— Ну, рассказывай, как жил-то. Шутка ли, пятнадцать лет не виделись.

— Да, что ж, жил, как все. От вас в Самарканд переехал комиссаром полка, потом в Забайкалье перевели, а в тридцать девятом послали секретарем райкома в Западную Белоруссию. Там и война прихватила. А теперь вот видишь, опять казаковать начал. Только все больше пешочком, на попутных…

— Да я тебе такого коня подберу! Твоему Головорезу не уступит.

— Подожди, подожди, — остановил его Крылов, — куда мой Головорез попал?

— Новый комиссар на нем ездил, а потом устарел, в подсобное хозяйство передали.

— В подсобное хозяйство, — вздохнул Крылов, — воду возить. А какой был конь, какой конь!

— Все стареют, и мы не молодеем, — потупил взгляд Ворончук.

— Так что же ты думаешь: и нас в подсобное хозяйство?

Ворончук пожал плечами, тихо проговорил:

— Что ж, всему свое время.

— Ну, нет уж, браток, — резко встал Крылов, — на подсобное хозяйство я не пойду. Воевать, пока жив: на войне — с противником, в мирное время — на работе.

— Конечно, — согласился Ворончук, — умереть в строю почетно. Да подожди, — вдруг спохватился он, — ты же голодный, наверно. Давай-ка перекусим маленько, по чарочке пропустим.

— Нет, нет, — остановил его Крылов, — не время. Я к тебе не в гости приехал, а по делу. Вот отстоим Будапешт, тогда.

— А ты, собственно, с какой задачей ко мне?

— Я инструктор политотдела армии и приехал помогать тебе в организации партийно-политической работы.

— Ну, у меня все в порядке. В каждом эскадроне партийная и комсомольская организации. Народ у меня опытный. Будь спокоен, гитлеровцы в Будапешт не пройдут.

— Слушай, Алеша, — остановил Ворончука Крылов, — все это замечательно: и организации и люди, все правильно. Только ты не забудь одной особенности момента. Бои-то идут на завершающем этапе войны. Зверь ранен, но еще не добит. Отсюда и ожесточенность боев. Ты знаешь, что Гитлер перед этим вот самым наступлением приказал русских в плен не брать. И это не просто слова. Они уже растерзали не один десяток наших воинов. И еще: опыт последних боев показал, что гитлеровцы многому у нас научились. Они в основном перешли к ночным действиям. А это лишает нас главной ударной силы — артиллерии. В темноте артиллерия бьет вслепую, только в упор. А немцы наступают крупными массами танков, мнут нашу оборону и с рассветом развивают успех.

— Да, — растягивая слова, проговорил Ворончук, — это, конечно, меняет положение.

— А поэтому, — продолжал Крылов, — самоуспокоенность сейчас равноценна трусости. Всех людей поднять нужно, всех организовать и быть готовым к самому тяжелому бою. И в окружении драться придется, и под танками посидеть, и в рукопашной схватиться.