Тирания Ночи - Глен Кук

Бротские деньги превратились в обузу. Показывать их лишний раз, не вызывая подозрения, было опасно. Откуда у двух бывших наемников могли взяться золотые монеты по два и пять дукатов? Презренным оборванцам вроде них и серебро-то видеть не полагалось, не то что такие деньжищи.

Когда они добрели до неприметного городка на перекрестке двух больших дорог, вконец оголодавший Свавар все-таки не выдержал и решил немного подкрепиться в местной таверне. Город этот назывался Тестоли и не прославился за всю свою историю решительно ничем. Отсюда оставалось около дюжины миль до Хоялского округа – пустынных земель, отведенных под охотничий заповедник для Граальских императоров и аламеддинской знати.

Удивительно, но голод, загнавший стурлангеров в захудалую харчевню, неожиданно вознаградил их. Золотые монеты, которыми расплачивался Свавар, приметил бандит по имени Ролло Реджисти, чья скверная репутация гремела на многие мили вокруг. Ролло не отличался особым умом, и бандит из него был никудышный. Банда его едва сводила концы с концами и в основном промышляла незаконным выпасом овец в хоялских холмах.

Ролло поспешил за своими подручными – двумя хворыми типами, по которым в случае чего никто не стал бы плакать.

Для Шагота и Свавара нападение это пришлось как нельзя кстати: у незадачливых разбойников обнаружилось достаточно медяков и мелких серебряных монет, и Гриммсоны, расправившись с ними, смогли, не привлекая особого внимания, продолжить путешествие.

Свавар не стал рассказывать брату о воительнице, которая помогла им в той стычке. С того самого дня неотступный страх могучими щупальцами сжимал его горло. И это несмотря на то, что с самого детства безжалостные родители приучали Свавара ничего и никогда не бояться.

Любой уважающий себя андорежец эпохи стурлангерских походов всегда встречал свои страхи с дубинкой в руке. Эти жизненные принципы так глубоко сидели у них в подкорке, что Свавар мигом понял: в его трусости виноваты потусторонние силы.

Он, конечно, не хватал звезд с неба и никогда не блистал особым умом, но предания и мифы своего народа знал неплохо и потому быстро вычислил своего ангела-хранителя. Вот только что ею движет – понять не мог никак.

За ними по пятам следовала Арленсуль, старшая дочь Серого Странника, Похитительница Павших, которую изгнали из Небесной Крепости за то, что она осмелилась полюбить смертного героя Геданке. После изгнания она сделалась заклятым врагом Всеотца и своих родичей. Злобная и коварная предательница, прокравшаяся в самое сердце Ночи, жаждала мести.

Шаготу о своих подозрениях Свавар так и не сказал. Грим ведь сделался безвольным орудием тех, кто когда-то попирал железными башмаками северные земли.

Нынче Старейшие превратились в обыкновенные сказки, полузабытый миф. Андорегия стала чалдарянским государством, там правил монарх-чалдарянин.

Только где-то в горах еще жили старики, которые верили: надвигавшиеся на землю льды – это кара за поклонение южному богу. Глупцы. Какие глупцы!

Большим потрясением стало для Гриммсонов известие о том, что королю Фрисландии удалось завоевать Андорегию. Значит, все усилия Эрифа в конечном итоге пошли прахом.

Свавар начал подозревать, что время всегда сводит на нет любые человеческие труды, рано или поздно – обычно через четыре или пять поколений.

Гриму было на это плевать. Когда он просыпался, то пребывал в весьма мрачном расположении духа и если что-то и говорил – то только об Убийце Богов.

Свавар догадывался, что во сне Шагот поддерживал связь с Небесной Крепостью. Старейшим трудно было дотянуться до него из далекого далека.

Так прошло еще немного времени, пока на пути им не встретилась банда наемников во главе с молодчиком по имени Окска Рашаки. Окска был кальзирским дезертиром и искренне надеялся с помощью Вондеры Котербы расквитаться за свои многочисленные обиды по ту сторону Вейлларентиглийских гор. В банде его было чуть меньше шести дюжин – сплошь воры и убийцы. Именно по милости таких вот мерзавцев люди терпеть не могли солдат и особенно наемников.

Свавар сразу почувствовал себя среди них как дома, разве что язык был ему незнаком. Да и Шаготу все понравилось, когда он в очередной раз проснулся и увидел, что происходит. Братья быстренько наваляли полудюжине самых ершистых, а Шагот прикончил огромного тупоголового мордоворота Ренвала, который по указке Окски держал в страхе всю шайку.

Рашаки смерть громилы не обрадовала, но он был реалистом и не испытывал к своим подельникам никаких чувств.

Окска Рашаки вообще любил только одного человека – Окску Рашаки.

Братья-андорежцы прибились к шайке и стали дожидаться появления того самого неуловимого человека, которого им надлежало убить. Шагот уверял, что рано или поздно Убийца Богов появится и он, Шагот, его сразу же узнает.

Ожидание их не слишком тяготило. Окска Рашаки не требовал от своих людей ничего особенного, а Вондера Котерба не требовал ничего особенного от банды Окски. Нужно было лишь караулить перевал, которым обычно пользовались контрабандисты. По приказу Котербы разбойникам даже выдавали припасы, чтобы они не грабили аламеддинские селения.

Шагот в основном ничего не делал – лишь ел, спал да временами наведывался в сортир. Как и его божественные хозяева, он готов был ждать сколько потребуется. Свавар терпел. Он уже достаточно повидал на своем веку и знал: любые неприятности рано или поздно заканчиваются.

Почти каждый день теперь Свавар видел Арленсуль: незамеченной бродила она среди разбойников, чьи души уже давным-давно умерли. Свавар будто вступил с ней в молчаливый сговор.

29

Был безоблачный день, лето близилось к концу. Над головой, бранясь, кружили чайки. Вода нестерпимо воняла. Брат Свечка наблюдал, как коннекские солдаты грузятся на дюжину больших платадурских кораблей (именно столько помещалось в шивенальском порту, остальные навайские и платадурские суда стояли на якоре в бухте, среди рыбачьих лодок, которым пришлось потесниться, уступая место у причала). На многих кораблях плыли навайские инженеры, саперы, артиллеристы и специалисты по осадным машинам.

«Быть может, – думал монах, – король Питер сейчас репетирует священный поход в Святые Земли, которого так жаждет Безупречный».

Вполне вероятно. Здесь действительно затевалось что-то значительное. У Питера превосходно шли дела в Диреции – там он зачастую объединял усилия с каким-нибудь мелким праманским князьком, чтобы победить более крупного. Так зачем же вдруг переключать все свое внимание и отправлять солдат и корабли в далекие края? Король Наваи, конечно, чтил своего господа и был благородным человеком, но в поход на Кальзир его явно толкнула не только любовь к брату жены.

Коннекские солдаты поднимались на борт без особой радости. Мало того что на платадурских матросах была какая-то чуднáя одежда, так еще их мудреный язык, хоть и приходился дальней родней коннекскому, был совершенно непонятен. Но делать нечего – придется потерпеть, если не хочешь протопать шестьсот миль пешком.

Никто еще не знал, куда именно они плывут. Безупречный и Йоханнес Черные Сапоги не определились с планами или же просто не торопились сообщать о них войскам.

– Ну что же, пора собраться с духом и подняться на борт, – обратился к брату Свечке граф Реймон. – Скоро отплытие.

Монах вздохнул. Его скромные пожитки уже были на корабле, но он никак не мог заставить себя сделать эти несколько шагов. Как и его спутники – священники, добровольно вызвавшиеся сопровождать графа в походе. Среди солдат были представители всех религий Коннека, включая коннекских праман – беженцев из Терлиаги. Их решимость отправиться в Кальзир удивляла брата Свечку даже больше, чем точно такая же решимость нескольких дюжин якобы миролюбивых мейсалян.

А еще всем было не по себе из-за платадурских праман. Чалдаряне не могли понять, почему те выступают на стороне короля Питера против своих же единоверцев. Хотя сами чалдаряне сражались с другими чалдарянами каждый божий день.

Вместе с братом Свечкой в путь отправились все те же люди из бывшего посольства в Брот.

Граф Реймон проявил чудеса покорности, выполняя приказы герцога Тормонда, и умудрился добраться в Шивеналь из Кастрересона еще до того, как туда прибыл дирецийский флот.

Брат Свечка никогда не путешествовал морем и ничего крупнее речного парома не видел. Ему казалось, что палуба под ногами качается из стороны в сторону даже в самый тихий день и беспрестанно скрипит и трещит, а горизонт вечно кренится под жутким углом. Вдобавок донимали непривычные запахи: лошадей, смолы, морской соли, тесных, набитых людьми кают и отвратительной пищи. От подобного сочетания, как думал монах, могло бы вывернуть и следующих за кораблем в надежде на поживу чаек.