Мифы классической древности - Г. Штоль

Подойди – ты передо мной не виновата: войной покарали нас боги; скажи мне, кто этот мощный воитель, выдающийся ростом и величием между другими ахейцами? Есть между ними и выше его, но такого прекрасного и благородного видом мужа никогда не случалось мне видеть; царю подобен этот воин".

Отвечала Елена Приаму: "Слова твои, свекор, исполняют меня скорбью и страхом. Лучше мне было предпочесть лютую смерть, чем, покинув и родину, и дочь, и друзей, следовать за твоим сыном. Не так поступила я и лью теперь об этом горькие слезы. Спрашивал ты меня: кто тот воин? То – Атрид, могучий Агамемнон, мудрый правитель и доблестный воин. Был он мне деверем; ах, если бы он теперь был им…" – "О, счастливец Агамемнон, – воскликнул Приам, глядя на него с удивлением. – Сколько народов ахейских повинуются тебе. Некогда был я в обильной виноградом фригийской земле, видел я там тьмачисленную рать быстроконных фригийцев – станом стояли они вдоль берегов Сангария; пристал и я к ним, как верный союзник: но не столько их было тогда, как здесь ахейцев. Ну, а это кто, дитя мое: он целой головой ниже Атрида Агамемнона, но шире в плечах и сильнее грудью; доспехи его покоятся на земле, сам же он ходит взад и вперед по рядам данайцев?"

"То – Лаэртид Одиссей, муж мудрый и хитрый; родом он с каменистой Итаки". – "Правду ты говоришь, – сказал Елене Антенор, сидевший рядом с Приамом. – Раз был у нас Одиссей – прислали его к нам послом, вместе с воинственным Менелаем, по твоему делу; я их тогда принимал у себя в дому и угощал дружески: тут узнал я их обоих. Бывало, стоят они перед собранием троянцев – широкоплечий Менелай выше Одиссея целой головой; а сядут – Одиссей против Менелая много почтенней кажется. Когда, бывало, говаривали они пред собранием – Менелай говорит коротко, бегло, но разительно, метко, а Одиссей начнет говорить – встанет и стоит тихо, очи потупит в землю, скипетр в руках держит неподвижно: подумаешь – или злобствует, или умом недалек; но когда, бывало, возвысит он мощный свой голос – речи летят из уст его, что снежная вьюга, и никто из смертных не был бы, кажется, в силах состязаться с ним".

"Ну, а кто этот третий? – продолжал выспрашивать Приам у Елены. – Осанистый и рослый, он выше всех между ахейцами и шире других плечами". – "Это Аякс, сын Теламона, – отвечала Елена. – Аякс – твердый оплот данайцев. Впереди, между критскими дружинами, стоит богоподобный Идоменей; кругом его столпились предводители критян. Часто Менелай угощал его в нашем доме, когда он, бывало, приходил с Крита. Вижу я всех доблестных вождей родной моей земли и всех их могла бы назвать тебе по именам; не видать мне только двух могучих бойцов, Кастора и Полидевка, братьев моих. Дома ли они остались или прибыли сюда с другими данайцами, но не желают вступать в этот день в битву, стыдясь позора сестры своей". Так говорила она, не ведая, что братья ее давно уже покоятся в Лакедемоне, в недрах родной земли. В это время вестники несли по городу двух жертвенных агнцев и вино в козьем меху. Вестник Идей, несший блестящую чашу и серебряный кубок, подошел к Приаму и стал звать его в поле для скрепления договора о поединке между сыном его и Менелаем. Старец Приам ужаснулся при вести о поединке, но велел запрячь коней в колесницу. И когда кони были впряжены, Приам вместе с Антенором, почетнейшим из троянских старцев, взошел на колесницу и через Скейские ворота направил коней в поле. Приблизясь к войску, они сошли с колесницы и пошли между рядами троянцев и ахейцев. Им навстречу тотчас же встали царь Агамемнон и Одиссей; вестники привели жертвенных животных, смешали в одной чаше вино и окропили той смесью руки царей. Тут Агамемнон обнажил острый нож, который у него всегда висел при ножнах меча, и срезал у агнцев с голов прядь шерсти: вестники разделили срезанную прядь между вождями троянцев и ахейцев. После того, подняв руки, Агамемнон воззвал к богам: "Мощный Зевс, преславный, великий! Ты, Гелиос, всевидящий и всеслышащий! Реки, Земля и вы, подземные боги, каратели клятвопреступлений! Будьте все вы свидетелями и храните нашу клятву. Если Парис умертвит Менелая, пусть удержит и Елену, и все сокровища; мы тогда отплывем назад в Аргос. Если же Менелай умертвит Париса, граждане Трои должны возвратить Елену и все богатства и заплатить арговянам надлежащую пеню – такую, чтобы память о ней сохранилась до поздних потомков наших. И если Приам и сыны его не пожелают выплатить пени – я останусь здесь и не положу меча до тех пор, пока не достигну, чего хочу".

После этих слов пересек он ножом жертвенным животным гортани и, объятых предсмертным трепетом, положил их на землю. Черпая кубком вино из чаши, стали все возливать его на жертву, вознося громкие молитвы богам:

"Ты, славный Зевс, – говорили троянцы и ахейцы, – и вы все, бессмертные боги! Пусть у нарушителей клятвы нашей мозг разольется по земле, как это вино, – у них, и у детей их". После этого старец Приам обратился с речью к обеим ратям: "Внемлите моему слову, троянцы и ахейцы; я удалюсь отсюда, возвращусь снова в холмистый Илион – нет у меня сил смотреть, как станет биться сын мой с царем Менелаем. Ведает Зевс и другие бессмертные, кому из двух предназначен смертный конец в этом бою". Сказав это, он положил на колесницу жертвенных агнцев и, взойдя на нее вместе с Антенором, погнал коней назад в Илион.

Тогда Гектор с Одиссеем стали измерять место битвы и положили в шлем жребий – дабы решить, кому первому бросить в противника копье. Народ же воздевал к богам руки и так взывал к ним: "Мощный, многославный Зевс! Кто из них двух виновник всех распрей и бед – пусть, пораженный, низойдет в область Аида; нам же ты даруй мир и крепкую дружбу". Так молились троянцы и ахейцы. А Гектор, отвернувшись, сотрясал в это время жребий в шлеме; и выпал из шлема жребий Париса. Воины расселись рядами, каждый возле коня своего и своих доспехов; бойцы же стали готовиться к бою. Во всеоружии выступили они на середину боевого поля – гневом блистали их грозные очи; близко сошлись они и, потрясая копьями, стали на указанных местах. Первый пустил копье Парис и ударил Менелая в щит, но не пробил щита: согнулось копье, ударясь о твердую медь. Тогда поднял копье Менелай. "Всевластный Зевс! – воскликнул он. – Помоги мне покарать оскорбившего меня! Пусть позднейшие потомки наши ужасаются и не дерзают воздавать злом за приязнь и добродушное гостеприимство". С этими словами бросил он копье и ударил им Париса в блестящий щит: пробило копье щит, и броню, и хитон на теле Париса; сам же он избежал, однако, гибели, подавшись в сторону. Стремительно обнажил Менелай меч и ударил им по шлему врага; но меч разбился о шлем, раскололся на куски и выпал из рук бойца. "Зевс зложелатель, за что лишил ты меня победы?" – воскликнул Менелай, подняв взор к небу, и бросился снова на противника, схватил его за пышногривый шлем и повлек за собой, к рядам ахейцев. Тут и погубил бы он противника, и стяжал бы себе великую славу, если бы не спасла Приамова сына Афродита: оборвала она ремни, которыми крепко привязан был шлем под подбородком Париса, и освободила его. Шлем один и остался в сильной руке Менелая. Полный гнева, бросил его Менелай к рядам данайцев – они его подняли; сам же герой ринулся снова на Париса. Но Афродита одела своего любимца темным облаком и, незримого, унесла в полную благовония опочивальню его, потом привела к нему Елену, все еще стоявшую на Скейской башне вместе с другими троянками. Войдя в опочивальню, Елена села против супруга, отвернула от него очи и стала корить его: "Ты воротился с боя? О, лучше бы тебе погибнуть от руки могучего мужа, бывшего мне прежде супругом! Не сам ли ты хвалился прежде, что ты сильнее Менелая и победишь его в бою? Ну, ступай, вызови его еще раз на бой. Нет, впрочем, лучше лежи здесь и не осмеливайся биться с Менелаем, а то укротит тебя его копье". Отвечал ей Парис: "Не печаль ты мне сердце упреками. Сегодня Менелай победил меня благодаря помощи Афины; придет время, и победа будет за мной; и мне покровительствуют боги".

В то время как Парис находился в доме Елены, Менелай, подобно хищному зверю, рыскал по рядам троянского войска, озираясь кругом, не увидит ли где противника; но ни один из троянцев и никто из союзников не мог указать ему Париса. Никто не скрыл бы его теперь из дружбы: всем троянцам стал он ненавистен, как смертная гибель. Наконец Агамемнон громким голосом воскликнул: "Внемлите мне, троянцы с данайцами и вы, союзники! Победа, бесспорно, осталась на стороне Менелая; итак, выдайте нам арговянку Елену со всем похищенным у Менелая богатством и заплатите нам немедленно должную пеню". На эти слова царя Агамемнона ахейцы отвечали громкой хвалой ему, троянцы же не сказали ни слова.

(Гомер. Илиада. П.IV, V)

На Олимпе в храмине Зевса собрались все бессмертные боги и беседовали о том, дать ли исполниться договору, заключенному между троянцами и греками, или снова разжечь между ними вражду и брань. Гера слышать не хотела про мир и требовала, чтобы ненавистная ей Троя была разрушена. Уступил ей Зевс, отец бессмертных и смертных, и повелел Афине идти в стан троянский и искусить троянцев, побудить их, чтобы они первые нарушили клятву, которой клялись перед данайцами. Быстро понеслась богиня с высокого Олимпа, словно яркая звезда, падающая с неба, и, приняв вид Лаодока, Антенорова сына, вступила в стан троянцев и подошла к Пандару, искусному стрелку из лука, пришедшему со своими ликийцами на помощь Трое. "Воинственный сын Ликаона, – говорила богиня Пандару, – не осмелишься ли ты пустить стрелу в Менелая? Будут тебе за то благодарны все троянцы, а более всех Парис: великими дарами наградит он тебя за умерщвление Менелая. Дерзай, Пандар! Принеси мольбу луконосцу Фебу и рази стрелой царя Менелая". Безрассудный Пандар согласился, взял в руки лук, натянул тетиву и пустил крылатую стрелу в вождя ахейцев: загудела тетива, и понеслась остроконечная, губительная стрела. Афина не дала погибнуть Менелаю: отразила от него стрелу и направила ее в то место брони, где смыкались, около пояса, золотые застежки и где броня была двойная. Но так силен был удар, что стрела пробила пояс, и пряжку, и броню и ранила, оцарапала кожу на теле героя – багряная кровь заструилась из раны вниз по бедрам. В ужас пришел Атрид Агамемнон, увидав кровь брата, лившуюся потоком из раны; ужаснулся и сам Менелай. Но лишь только заприметил царь, что пернатые шипы стрелы находятся вне тела, – стал утешать и ободрять громко стенавшего брата. Тотчас велел Агамемнон привести врача Махаона, сына Асклепия; врач вынул стрелу, осмотрел рану и приложил к ней болеутоляющую мазь. Той порой как Махаон и другие данайцы хлопотали около раненого Менелая, троянцы вооружились и густыми рядами наступали на неприятеля. Быстро оделись ахейцы в бранные доспехи и изготовились к бою. Пылая гневом на вероломных троянцев, пеший, обходил Агамемнон ряды бойцов ахейских и побуждал их к битве, распалял вдохновенными речами, хвалил и ободрял поспешавших на бой, медливших порицал и корил. Скоро все рати ахейцев были готовы к бою и, одна за другой, выступали на битву с троянцами, стремясь вперед, подобно бурным волнам морским, гонимым к берегу ветром. Безмолвно шли данайские бойцы, пышно сияя ярко блиставшими доспехами; слышны были только голоса вождей, отдававшие повеления предводимым фалангам. Не так вышли на битву троянцы: разноязычная речь, крик и шум стояли в их рати; все они, как и союзники их, шумели, подобно стану блеющих овец. Мужегубитель Арей, кровожадный бог войны, предводительствовал в тот день троянцами; ахейцами же – Паллада Афина.