Повседневная жизнь осажденного Ленинграда в дневниках очевидцев и документах - Коллектив авторов

так неприятно раздражающих ушные раковины. Начиная с 1 декабря немцы не налетают на Ленинград. Очевидно, это объясняется, во-первых, тем, что авиация их брошена под Москву в связи с неудачами там и на Тихвинское направление, где немцы также терпят поражение. Как народ жаждет скорого прорыва блокады. Хочется просто досыта поесть настоящего хлеба с солью, и тогда можно опять вооружиться терпением на новые лишения. Но это, как видно, еще нескоро, т. к. блокад не прорвана – это раз, после прорыва надо отогнать немцев подальше, чтобы не могли мешать потоку грузов на Ленинград – это два, и три – это то, что потребуется известное восстановление разрушенных железнодорожных путей. Я лично, например, считаю, что если удастся организовать доставку питания населению Ленинграда к 1 февраля 1942 года, это будет очень хорошо. Доставка и сейчас имеет (на машинах через Новую Ладогу). Но что это для Ленинграда – все равно что мертвому припарка.

Слободняк, как я об этом писал Таме, все же вылетел. Но вылетел одновременно и из рядов ВКП(б), т. к. уехал без разрешения райкома, как дезертир. И если РК осуществит и дальше свои намерения по отношению к Слободняку, передаст его в руки Военного трибунала, а для этого имеются основания, то ему несдобровать. Если выйдет сухим, то он неуязвим. Но я в это не верю.

Быть ему битым, и крепко, да и следует. Следует еще и потому, что он наглым образом взял паспорта у трех работников завода, которые должны были лететь, но отказались, и по этим паспортам посадил на самолет незаконно трех своих знакомых или родственников. Паспорта улетели вместе с ними.

Этот мерзопакостный поступок помешал и моему передвижению на восток. Секретарь РК Кассиров, отказывая мне в вылете, ссылался на гнусный поступок Слободняка, который подорвал престиж партийной организации завода. Мне много пришлось пережить неприятностей, прежде чем добиться его согласия с помощью Жоржика. И самая большая неприятность была в том, что он меня обвинил в трусости, «пугал» фронтом.

Ну, трусом я никогда не был, и фронтом меня не запугаешь. Нужно будет, пойду, и думаю, что буду воевать не хуже Кассирова. Я вместе со всеми ленинградцами стоически переносил все невзгоды и лишения и готов и дальше их переносить, но трагедия вся в том, что я хотел оторваться от той работы, которую я органически не перевариваю. Как только мне разрешили ехать и я развязался с неприятной мне работой, охота ехать отпала, и я вот уже целую неделю не предпринимаю в этом отношении никаких шагов.

Слов нет, мне страстно хотелось бы повидаться со своей семьей. Обнять своих родных – жену, детей, а так можно было бы хоть к Гитлеру в ставку для организации против него террористического акта – не страшно.

Свой гражданский и партийный долг выполнил бы до конца с неистовостью человека, органически не мирящегося с применением разбойной силы в международных отношениях.

27/XII-[19]41 года

Позавчера получили радостные известия через «мой военный совет». Тов. Жданов разрешил оповестить, что кольцо блокады Ленинграда прорвано и в ряде мест немцев гонят с насиженных мест. В последние дни даже артобстрелы прекратились. Говорят, что и от Пулкова они отходят. Грузят тяжелое вооружение и отправляют по Варшавской дороге на юг от Ленинграда. В связи с тем, что предвидится близкая железнодорожная связь с внешним миром, с 25 декабря прибавили 100 г хлеба рабочим и служащим. Народ приободрился, а то совсем было скис. Видно по всему, конечно, что люди морально подавлены, потому что физически истощены. Очень многие умирают. Трупы грудами вывозят на кладбищах. У нас уже умерли пять человек, и еще многие будут умирать, т. к. некоторые так слабы, что никакие прибавки уже не спасут. Эти люди обречены. В довершение ко всему нет тока, завод стоит, трамваи, и тощим людям еще надо дополнительно затрачивать силы на ходьбу. Но, невзирая на все лишения, город выдержит. Единственный город, выдержавший столь тяжкие испытания.

И что всего приятнее – никаких происшествий, которые свидетельствовали о серьезном недовольстве населения, если не считать ворчания старушек в очередях, и то по поводу бесчеловечного обстрела и бомбардировки города с воздуха.

Слава Ленинграду и ленинградцам.

3/I-1942 года

‹…› Ленинградцы, пожалуй, этот год встретили скромнее всех в мире. Об этом можно судить хотя бы по нашему столу. А мы встречали, мне кажется, выше среднего по Ленинграду. Встреча происходила в подвале радиодирекции, куда ее загнали бомбардировки с воздуха. Мы с П. М. попали на встречу экспромтом и потому ничего особенного не успели запасти и подготовить. От нас было: пол-литра спирта, хлеб, полукилограммовая банка рыбных консервов в масле, которая, как деликатес, только и видела свет, пока ее раскрывали, от коллектива радиодирекции присутствовало восемь человек, а всего, таким образом, десять человек мужчин. Из деликатесов от этого коллектива был ‹…› денатурат около литра, 15 бутылок пива, две тарелки хряпы (отходы зеленой капусты) с соусами а ля-натурель, соленых помидоров, тонко нарванного хлеба два кило, каша, вермишель, какой-то кисель и желе на сахаре. Из жиров было только масло. Я ел из консервной банки.

Для Ленинграда это богатый стол. Правда, мы не наелись, но пьяны были и поэтому пустились в пляс и пение. Произносились тосты, начиная с выборов тамады, выбран был Тарасов.

Пили за осуществление желаний каждого в 1942 году, за тех, кто обеспечил нам в таких труднейших условиях Новый год – сиречь за Красную армию, героический Ленинград и стойкость его людей, за руководителей партии и правительства и прежде всего за того, кто неустанно трудится для разгрома фашизма, определяя стратегические и тактические планы для нашего командования, – за тов. Сталина.

Традиционно подняв бокалы в 12 часов ночи, мы под звуки «Интернационала» осушили их и продолжали осушать до 6 часов. Затем все улеглись, и в 11 час. мы с П. М. «эвакуировались» для продолжения встречи у себя на заводе.

Этот день был самым питательным. В столовой мы скушали рисовый суп, по куску мяса с лапшой и по две порции пшенной каши. Вечером состряпали домашний ужин: рисовый суп с мясом, оладьи полубело-черные, выпили «полфедора» водки, преподнесенной мне Жоржиком. А утром – забыл сказать – по приезде, или вернее по приходе, от Тарасова мы скушали с ним по мясному пирожку (опять же от Жоржика), запив тремя рюмками разведенного спирта. Таким образом, в этот день мы так были сыты, что появилась даже жажда. Однако, прибыв в 23 часа с преферанса, я изрядно взалкал, но, увы, подзарядиться оказалось нечем, т. к. все уже было ликвидировано.

Теперь перешли на